Александр Золототрубов - Тревожные галсы

• Название: Тревожные галсы
• Автор: Александр Золототрубов
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

Роман «Тревожные галсы» посвящен мирным будням моряков Краснознаменного Северного флота. Походы и учения в океане, на фоне которых развертываются события в романе, — это подвиги мирных дней, когда мужают люди, когда готовы они сделать шаг в опасность, чтобы выполнить свой воинский долг.

Автор показывает, как сурова и замечательна морская служба, как тяжело порой смотреть «в глаза» океану, как вчерашние молодые парни учатся охранять Родину.

---

Рудин загасил окурок в черной пепельнице, стоявшей на краю стола.

— Ну, а как мина?

Савчук весело подмигнул адмиралу, мол, нашел «зацепку», и теперь прибор не хандрит. Так что через месяц-два можно ехать на Черное море.

— Да? Сразу бы так. — Адмирал встал, прошелся по кабинету. — Но поедем мы не на Черное море, хотя я там давно не был.

— Что, другой маршрут? — насторожился Савчук.

Рудин хитровато прищурил глаза:

— На Север хочешь?

Север... Гулкий, вьюжный. Гранитные скалы с птичьими базарами и полярная тундра. Кипящее море и ледяная Арктика. Июньские снегопады и полярные ночи... Там, в Заполярье, Савчук делал свои первые моряцкие шаги. Все, чем он жил когда-то на Севере, накрепко осело в нем, и теперь, если заходил разговор о тех суровых краях, Савчук видел себя на кораблях, в море, на подводной лодке, в минно-торпедном отсеке. Все ему там до боли знакомо; и люди, и корабли, и море жили в нем, как живут в сердце матери дети, которым она отдает себя и свою жизнь без остатка. Савчук не знал, чем объяснить такую привязанность к Северу — ведь не только в Заполярье есть море и корабли, есть добрые люди; может быть, потому только, что на Севере он получил боевое крещение? Он не знал, как это назвать — привязанностью или любовью, но чувствовал всем своим существом: Север — это наиболее памятная веха его жизни, когда молодость и зрелость характера сливаются воедино, когда прожитые дни оставляют глубокий след в душе. Навсегда остались в сердце Савчука места, где воевал.

— Ну так как, Север? — вновь спросил Рудин, хотя не сомневался в том, что конструктор поедет туда; Савчук уже бывал там, все лето провел на «Бодром», а когда вернулся, то прямо заявил Рудину: «На Севере я встретился со своей юностью». Адмиралу были понятны его чувства: на «Бодром» Савчук встретился с сыном командира подводной лодки капитан-лейтенанта Василия Грачева — Петром Грачевым; и, конечно же, не обошлось без воспоминаний: Савчук служил под началом Грачева-старшего, и ему было о чем рассказать сыну героя; знал Савчук и адмирала Журавлева, а еще больше привязан он к его жене Юле, с которой его свела судьба, а потом и развела... Ну, а что касается «Бодрого», то лучшего ему корабля и не надо: Скляров, этот «тонкий психолог моря и корабля», как выразился Савчук в разговоре с адмиралом, сделал все, чтобы испытания самонаводящей торпеды прошли успешно. И сейчас он попросил, чтобы все работы проводились на «Бодром».

— Что, полюбился Скляров, да? — засмеялся Рудин. — Этот офицер и мне по душе. Кстати, на днях я еду на Северный флот, постараюсь побывать на «Бодром». Буду просить адмирала Журавлева выделить для проведения испытаний «Бодрый». Но я не уверен, что Скляров будет этому рад. Командир он боевой, жаждет торпедных атак, поединков, а у вас работа иная, и ее надо делать мужественным сердцем.

— Да, хочешь не хочешь, а рисковать придется, — согласился Савчук. — Мое дело — мина, а все остальное — ваша забота, Илья Павлович. На флоте вас знают, ценят...

Рудин протестующе поднял руку:

— Не надо, Евгений Антонович, всякие похвалы не в моем вкусе. Кто морской витязь, так это ваша светлость, — адмирал добродушно улыбнулся, блестя белыми зубами. — А насчет «Бодрого» я постараюсь все устроить. Раз уж ты, морской витязь, просишь, я переговорю со Скляровым. Не так давно, — продолжал Рудин, — я виделся с адмиралом Журавлевым. Хвалит «Бодрый». Значит, дела у Склярова идут хорошо.

«Витязь... — усмехнулся в душе Савчук. — Какой к чертям я витязь?! Ну, тонул в лодке, разоружал мины и торпеды... А кто не рисковал? Нет, я самый обыкновенный. Вот Маша — она у меня необыкновенная...»

Словно догадавшись о его мыслях, Рудин спросил:

— И Машу с собой возьмешь?

Савчук сказал, что она уже была на Севере. Морякам «Бодрого» подарила картину.

— Она все еще ведущим хирургом в клинике? — спросил адмирал.

— Там. Ей очень тяжело, — отозвался Савчук. — Много приходится оперировать. Собирается уходить на пенсию. Признаться, и я об этом подумываю.

Рудин наклонился к нему.

— Никуда ты отсюда не уйдешь. Не сможешь уйти. Связаны мы с морем накрепко. И моряки знают и любят тебя. Новая мина принесет тебе еще большее уважение и еще большую славу. Савчук рассердился:

— Илья Павлович, да вы что? О какой славе речь? Не ради славы мы трудимся.

— Верно, не ради славы. Но когда особенно хорошо трудишься и добиваешься чего-то выдающегося, она сама тебя находит.

— Да, конечно, — смутился Савчук. — Не о ней думаешь, а о деле. И на войне о ней мы не думали, когда рисковали, крови и самой жизни не щадили. Да, Илья Павлович, вы давно обещали рассказать мне о годах службы на Балтике. Про мины всякие. И воевать вам приходилось, не так ли?

— А что, разве я один воевал? — лицо адмирала стало серьезным, каким-то настороженно-неприступным, как перед боем. — Не привык я как-то о себе рассказывать. Но если ты просишь... — Он передохнул. — У меня, как, видно, у каждого, кто видел рядом костлявую, война вот тут сидит... — Адмирал ткнул пальцем себе в грудь. — Ты ведь знаешь, я минером тогда был. В сорок первом корабли вышли на траление в район острова Соммерс. На первом же галсе подсекли три мины, на втором — две, а три взорвались в тралах. Мы море утюжим, а с острова фашисты бьют из орудий. Кругом снаряды рвутся, осколки свистят, а мы тралим. Уклонялись от обстрела — и наскочили на мину. Катер ко дну пошел. Не знаю, как я жив остался. На всю жизнь соленой воды напился... — Рудин сделал паузу. — На Балтике, скажу тебе, немцы преподали нам хороший урок: в первый день войны их авиация на кронштадтских фарватерах, у выходов из баз и на основных сообщениях флота выставила новые мины — магнитные. Иные командиры растерялись, а кое-кто плюнул на эти мины, мол, нас не возьмешь. Поплатились и те, и другие: в ночь на двадцать третье июня в устье Финского залива подорвался крейсер «Максим Горький», а эсминец «Гневный» затонул.

— И не мудрено! — воскликнул Савчук. — Балтику фашисты засорили изрядно: выбросили более двадцати пяти тысяч мин лишь за год. И что делали, стервецы? Ставили мины на мелководье, в акваториях портов. А тралов против магнитных мин у нас не было. В июле сорок первого вызвали меня в штаб флота, дали краткое описание баржи, оборудованной для траления магнитных донных мин на Черноморском флоте, и сказали: «Изучи — и внедри у нас». Это уже потом изготовлен был безобмоточный трал...

— Ну и что, катера оборудовали?

— Катера? — Рудин усмехнулся. — Где их взять было столько! Металлические баржи рельсами наполняли, всяким железом, а буксировали деревянными тральщиками. На моих глазах один такой тральщик подорвался... — Адмирал ненадолго умолк в раздумье. — А знаешь, Женя, мы умудрились применять против мин и «морские охотники». На полном ходу они создавали шумы, и мины взрывались. Труднее пришлось с минами, у которых был комбинированный взрыватель. Вытраливали их электромагнитной баржой. Катер-охотник сопровождал ее и создавал акустическое поле.

— А мы на Севере нередко уничтожали мины глубинными бомбами, сбрасывая их с кораблей, — сказал Савчук. — Тоже досталось...

Адмирал замолчал. Быть может, вспомнил он тот огненный рейс, когда пришлось ему участвовать в перебазировании флота из Таллина в Кронштадт. Между островами Керн и Вайндло немцы выставили около двух тысяч мин, а следовало провести здесь около двухсот кораблей и судов. Днем 28 августа корабли снялись с якорей. Флагманским в конвое шел штабной корабль минной обороны флота «Ленинград-совет».

— А знаешь, кто был его командиром? — Рудин сел на диван. — Амелько, нынешний адмирал. А я был рядом. Помню его слова: «У нас, матросы, один курс — Кронштадт. Мин у нас на пути предостаточно. Но мы проведем корабли. Должны провести!» Так вот, слушай дальше. Идут, значит, корабли за флагманом. И вдруг взрыв. В трале соседнего тральщика рванула мина. Но самое страшное было впереди, когда под вечер, миновав остров Керн, корабли вошли в плотное минное заграждение. Что тут было!.. Тяжко даже вспоминать. Несколько тральщиков подорвалось и затонуло. Многих моряков так и не удалось спасти. А тут с мыса Юминда бьют по нам фашистские орудия. Крики, стоны, мольбы о помощи. Только что сделаешь? А когда совсем стемнело, еще хуже нам пришлось. Тралы подсекали мины, а расстреливать мы их не могли — не видно было.

— И корабли рядом...

— В том-то и дело. Пришлось застопорить ход и стоять до утра. А на рассвете мы не могли сразу сняться с якоря: всюду у бортов мины. Матросы их шестами отталкивали... Добрались до острова Вайндло, а тут налетели самолеты и давай нас бомбить. В тральщик угодила бомба, меня задел осколок... — Рудин сделал паузу. — На этом переходе мы потеряли немало кораблей, но спасли основные силы флота. Блокировать минным оружием наш флот фашистам так и не удалось. Не удалось это им сделать и на Черноморском флоте. На минах подорвались лишь буксир, плавучий кран и эсминец.