Остин Райт - Островитяния. Том третий

• Название: Островитяния. Том третий
• Автор: Остин Райт
• Издательство: Терра
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00750-1

Где истинная родина человека, в чем подлинный смысл бытия — вот вопросы, разрешения которых по-прежнему мучительно ищет Джон Ланг. «Испытание Америкой» показало, что истинные ценности — в самом человеке. Возвращение Ланга в Островитянию — это, по сути, возвращение к себе. Финал романа открыт, это не столько конец пути, сколько его начало, не «тихая пристань», не готовая данность, а нечто, что мы обязаны творить сами — в мире, где острова старинных карт похожи на корабли.

---

— Нет, я не безнадежна, Филип! Но уж точно стану такой, если не буду позволять себе хоть ненадолго расслабиться.

— Думаю, тебе лучше всего лечь и хорошенько выспаться.

— Я не хочу ложиться! Расскажи мне об Островитянии, Джон! Надеюсь, там-то хоть женщинам живется полегче?

Я сказал, что проблем с кухаркой в Островитянии просто не может быть, так же как там нет клубов, куда нужно ездить узнавать о мероприятиях, а продукты не приходится привозить издалека. Мэри слушала, пропуская то, что я говорю, через собственный опыт. Разговор стал конкретнее и, похоже, не собирался скоро заканчиваться.

Филип был явно недоволен.

— Всего за одну ночь не обсудить, — нервно вмешался он.

— Я хочу знать все до мельчайших подробностей, — заявила Мэри.

— Цельного представления у тебя так и так не сложится.

— Сложится, если Джон задержится еще ненадолго, — ответила Мэри и тут же спросила, как у островитянок обстоят дела со стиркой. Я сказал, что стирают они реже, одежда у них проще, и к тому же они ее не гладят. А что до самой стирки, то она мало чем отличается…

— Мэри, — сказал брат, — уже начало первого!

— Что ж, — отозвалась Мэри, — мой господин и повелитель призывает меня, и я обязана повиноваться. Сдается мне, что женщины в Островитянии работают не меньше нашего, но это не стоит им таких усилий.

— Знаешь, Филип, — сказал я, — а ведь у Мэри сложилось цельное представление.

Мэри встала, и Филип обнял ее за плечи.

— Завтра продолжим, — сказала на прощание Мэри и вышла вслед за мужем, выключая по пути свет.

Оставшись один, я внезапно подумал о других различиях, и сердце мое учащенно забилось. В Островитянии родители, у которых двое сыновей, причем один женатый, вели бы совместное хозяйство, объединенные алией. Там отец не стал бы, подобно моему, ворчать и принимать в штыки то, чем занимается его сын, мать — поняла бы своего ребенка, и, собравшись вместе в счастливом семейном кругу, равно заинтересованные в одном и том же, мы не спеша вели бы беседу, не чувствуя никаких преград и барьеров. Там — работа моей жены не отличалась бы столь резко от моей. Наттана справлялась с тележкой для перевозки камня не хуже любого мужчины. Ее братья помогали Эттере на кухне.

Филип и Мэри сами создали себе разделение труда. Мэри распоряжалась воскресными делами, что отнимало у нее весь день, в то время как Филип приглядывал за детьми, которые до того целую неделю были под присмотром матери. Но воскресенье являлось исключением. На протяжении всей недели заботы мужа и жены почти не соприкасались.

Купаясь перед обедом, минут пять мы с Филипом обсуждали эту проблему. Мэри, запыхавшаяся, присоединилась к нам. Филип сказал, что хочет, чтобы и она искупалась. Одна из обязанностей, которую ей следовало исполнять неукоснительно, состояла в том, что она — его жена.

Мэри заявила, что было бы прелестно, если бы муж и жена могли выполнять какую-либо работу вместе, но конкретных идей у нее на этот счет не появилось. Она пыталась реально представить это себе, но обобщения ей явно не давались.

— В целом, — подытожил Филип, — я думаю, что у нас все устроено наилучшим образом. Я специалист в своей области и зарабатываю деньги, а у Мэри — свои заботы.

— Мне приходится так много всего делать, что я уж точно не специалист ни в чем, — сказала Мэри.

— Ты специалист в очень многих вещах, Мэри. Жизнь сложна, и человек, который ни в чем не разбирается, просто не выживет. Если бы мы с Мэри половину своего времени занимались не своим делом, то это дело и наполовину не делалось бы так хорошо, как сейчас.

— Я ни в чем не разбираюсь! — воскликнула Мэри. — А мне хотелось бы. Я все время об этом думаю.

— Разбираешься, Мэри… разборчивей жены не найдешь.

— Ну разве это дело, милый.

— Будь жизнь несколько проще… — начал я, но Филип не дал мне договорить.

— Софизмы, — категорично произнес он. — Величайшее счастье человека в том, чтобы стать специалистом в какой-то области и достичь в ней совершенства. Так называемая простая жизнь не позволяет ему до конца развить свои способности. Человеку приходится разбрасываться.

— Мы изо всех сил стараемся быть проще, но у нас ничего не получается, — добавила Мэри. — Неужели тебе действительно хочется быть юристом — и только, Филип? Кругом много других занятий, которые могли бы получаться у тебя не хуже.

— Миссис Ланг! — крикнула появившаяся на берегу кухарка.

— Надо идти, — сказал Мэри. — Что ж, если ты счастлив, я тоже довольна.

Покинув нас, она поспешно, прямо в купальнике, поднялась по песчаному склону.

— Мэри действительно специалист, — сказал Филип, глядя ей вслед. — Поневоле станешь специалистом, когда приходится заботиться о стольких вещах сразу. Главная ее проблема в том, о чем она сама сказала: она слишком много думает. Ей недостаточно хлопотать по дому, растить детей, ей хочется чего-то еще. Она постоянно ищет какого-то занятия помимо прочих, но времени на все не хватает. Ты заинтриговал ее своими рассказами, но, я думаю, Островитяния — совсем не для Мэри. Какое побочное занятие могла бы она там найти, чтобы отвлечься от хозяйства и детей?

Я рассказал ему об Эттере, бок о бок работавшей вместе с братьями, принимавшей участие в семейных советах, к голосу которой прислушивались, да и значила она не меньше их в едином хозяйстве Верхней усадьбы.

— Для тех троих твоя работа юриста и ее хлопоты по дому — одно и то же.

— Ну, мы уже выросли из пеленок, — сказал Филип.

— И этот рост был сознательным?

— Таковы законы эволюции.

— Только не для Островитянии.

Филип рассмеялся:

— Не слишком-то увлекайся бреднями об опрощении, Джон. Порок, типичный для интеллигента. Возможно, тебе жилось там и неплохо, как любому, кто, захотев сменить обстановку, уезжает на ферму и живет там, но сам при этом не фермер.

— По-твоему, это порок, — сказал я. — А может быть, это естественная реакция человека, который инстинктивно чувствует, что все окружающее его полно разного рода излишеств и ненормально?

— Попробуй займись фермерством, и очень скоро ты сам убедишься, что такая жизнь не сахар.

— А что — бизнес? Юриспруденция?

— Лучшая жизнь — та, что дает человеку как можно полнее раскрыть свои возможности. Конечно, неплохо живется и на ферме, где хозяйство ведется современно, по-научному.

— Островитяне вряд ли назвали бы свои принципы ведения хозяйства научными, но все это слова. Они развили искусство жить на земле до очень высокой степени.

— А тебе не кажется, что они люди ограниченные, узкие и их мало что интересует?

— Нет, не кажется.

— Да, наверное, я все же ошибался, и ты не интеллектуал.

— Хотелось бы надеяться, что я не укладываюсь в твою классификацию, Филип.

— Тут человек не властен.

— А почему бы не сочетать в себе оба начала?

— Так устроена жизнь. С одной стороны, ей нужны юристы, ученые, мыслители, а с другой — рабочие и бизнесмены. Наша цивилизация и есть плод подобного разделения.

— Откуда ты знаешь, что это разделение не результат беспорядочного, случайного роста?

— Я верю в прогресс, Джон.

Его светлые глаза блеснули почти зло. Продолжать разговор не имело смысла. В голове у меня творилось что-то непонятное; беседа наша вдруг представилась тропинкой, уводящей в некий нереальный мир.

Увы, подобных стычек с Филипом не удавалось избегать и в дальнейшем. Весь вечер у Бедлоу мы только и делали, что спорили. Кроме хозяина и его жены, а также доктора Хауэрда с супругой была приглашена мисс Хайд, чтобы уравнять число мужчин и женщин. Поначалу беседа текла неторопливо, однако неожиданно Филип, с горящими глазами, вновь принялся отстаивать свою теорию разделения. Несколько минут присутствующие развлекались, выясняя, к какой категории относится каждый. Филип открыто заявил, что он — интеллектуал.

— Думаю, я тоже, — сказала мисс Хайд.

— А я нет, хотя так хотела бы, — сказала Мэри.

— Я, наверное, тоже, — произнес Бедлоу.

— Разумеется, — подключилась его жена, — еще какой.

— Ну а начет тебя? — спросил Бедлоу.

— Я тоже! — ответила миссис Бедлоу, даже как бы с некоторой досадой. — Мы все интеллектуалы. — И вопросительно взглянула на меня.

Филип не дал мне и рта раскрыть:

— Джон тоже, хотя и считает, что нет. Он у нас бизнесмен. А вы что скажете, доктор Хауэрд?

— Я — ученый, вынужденный работать, чтобы зарабатывать на жизнь.

— Быть ученым — высшее проявление интеллектуализма, — сказал Филип.

— Куда же отнести художников? — спросила миссис Хауэрд.

— К существам низшего порядка, — откликнулся мистер Бедлоу, и все дружно рассмеялись.

Задав разговору определенное направление, Филип выдвинул вопрос: считать ли цивилизацию следствием разделения или υice υersa.[1] Все оживленно включились в обсуждение. Немного погодя Филип вскользь упомянул об Островитянии и попросил меня высказаться на этот счет. Я же просто стал описывать то, что мне довелось увидеть. Меня то и дело прерывали, задавая самые разные вопросы. Кое-кто высказывался весьма дельно… Под конец Филип, как искушенный юрист, подвел краткое резюме с широкими обобщениями: человечество, безусловно, находится в состоянии прогресса, развития, стремится к достижению определенных целей; каждый, по мере сил, вносит свой небольшой вклад в это движение вперед; в наиболее развитых центрах цивилизации люди овладевают новыми навыками, разрабатывают новые технологии, совершенствуют свой образ мыслей — и все это, в каждой отдельной области, способствует прогрессу в целом, развивается в его русле; отсюда и критерий различения цивилизованной и нецивилизованной личности, а именно разнообразие или, напротив, его отсутствие в жизни людей. И что может быть прекраснее, чем жить в наши дни!