Вадим Месяц - Лечение электричеством

• Название: Лечение электричеством
• Автор: Вадим Месяц
• Издательство: Терра
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-273-00176-5

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих. Счастливый случай спасает их от верной гибели, — видимо, любовь еще не потеряла своего изначального очарования.

---

— Хочешь со мной поделиться?

Через двадцать минут к дому подъехала темно-синяя «Тойота Королла», 97-го года, в хорошем состоянии. Мамед выскочил из автомобиля открыть Лизоньке дверь. Та сидела на переднем сиденье, успела вылезти сама. Раскрашенная и отлакированная, словно только что из парикмахерской, она была в ночной рубашке с оборочками. Ее вечный кожаный пиджак висел на руке, в другой она сжимала открытую литровку «Хеннесси» и потертую дамскую сумочку. Аль Мамед вертихвостил и вежливичал. Он вынул багаж, поставил его около автомобиля.

— Это твой друг? — он попросил Лизоньку, чтобы его представили.

Грабор недоверчиво потрогал его влажную руку.

— Это таксист, — Лизонька качалась между ними в стихийном танце. — В гостиницах нет свободных мест.

Грабор поднял сумки и оставил их у двери со стороны лестницы. Лизонька поднималась следом, запнулась о них, потом ногами перевалила их через порог.

— Когда ты так быстро живешь, скорость тебя сплющивает, — сказала она. — Надо это преодолеть, и потом можно опять разгоняться. (Степень ее опьянения еще не была ярко выражена.) Представляешь, три девки, и все полетели в Нью-Йорк на блядки; все после набора высоты достали по одинаковой фляжке коньяка. Как по команде. Именно поэтому скорость света конечна.

Она расстегнула сумку, принесла из спальни плечики, чтобы развешать одежду. Грабор, выпучив глаза, курил у окна в большой комнате. Когда она ушла в ванную, достал ее барахло из шкафа и переложил вместе с плечиками обратно в сумку.

— Все это только на природном уровне. А вообще это плоская одномерная цифра, земля, амеба. Ты меня слушаешь? Все замыкается. От одного состояния бесконечности до другого состояния… Ммм…

— Бесконечности?

— От начального до последнего. Я была у Эрика. Знаешь Эрика? У него жена стерва. Выгнала меня. Твои соседи внизу… Она беременная… Эта грань перекрещивается, если бесконечность петля. Я только сейчас поняла.

Лиза была увлечена новой картиной мироздания. Ей одновременно хотелось объяснить и эту картину, и историю собственного прилета, и все.

Грабор прошел в ванную, сгреб ее щетки и кремы обратно в несессер и аккуратно положил содержимое в мусорное ведро. Лизонька достала щетку и начала чистить зубы.

— Пэгги, которая черненькая, три раза ходила в сортир переодеваться. Полностью, до лифчиков. Самолет аплодировал. Я не могла поступить иначе. Наташка же меня понимает. И ты должен понять. Ты что, дурак, Грабор? Обязательно должен понять.

Она ходила по комнате с зубной щеткой во рту, изъясняясь сквозь пену. Хихикала, заскакивала обратно в ванную и тут же возвращалась обратно с зубной щеткой в зубах:

— Где ты был? Ты меня еще любишь?

— Ездил на стриптиз, — сказал Грабор. — У меня роман с гермафродитом. Красиво двигается.

— Я тоже танцевала когда-то. Смотри, какая хорошенькая.

Лизонька вынула из сумки белую футболку с приклеенным портретом на целлофане — она в своей недавней молодости. Подписано было «Пиво бархатное, пенное».

— Это тебе. Это тоже, — она вынула набор кофейных чашек. Потом что-то, завернутое в серую бумагу. — Накатим за встречу?

— Я еще не понял смысла жизни, — Грабор почувствовал, что начал привыкать к ее вторжению. — Я не понял смысла жизни. У меня поэтому сухой закон.

— Сегодня необычный день, Грабор. Сегодня особенный день. Не знаю, где ты болтался.

ФРАГМЕНТ 13

Снегопад уже закончился, навис на ветках и карнизах. Улица стала чистой, нехоженой, не осталось даже следов автомобильных шин. Весенний буран: можно считать, заключительный в этом сезоне. Сегодня или завтра снег должен будет растаять. По проводам, протянутым под их окнами, пробежала белка, обронив хлопья на белую дорогу. Грабор любил сидеть здесь, у окошка, курить, разглядывать белок и пешеходов. Ему нравилось на все это смотреть, он только делал вид, что ждет гостей у окошка. И еще он любил этот странный, неизвестного происхождения, металлический скрип, раскачивающийся надо всем городком в вечерние часы и часто, как сегодня, продолжающийся утром. В округе было несколько заброшенных фабрик; марина, на берегу которой стояли зимой на подпорках яхты, был и грузовой причал для барж. Там по соседству плющили старые автомобили в металлолом. Грабор несколько раз видел, как подъемник таскает корпуса машин к прессу, неловко цепляя их на свои вилы. Откуда брался скрип, было неясно. Казалось, что это раскачивается на ветру гигантский крюк от подъемного крана или какая-нибудь стальная болванка. Он был настолько унылым, этот звук, что мог вселять в человека как отчаяние, так и счастье.

— Не злись. Я была у твоего соседа, мы пили и ждали тебя. Потом он мне вызвал такси, а таксист предложил остановиться у него. Поблизости нет гостиниц. И в этих гостиницах нет мест.

Грабор улыбнулся:

— У тебя есть какая-нибудь одежда? Здесь холодно.

— Дашь мне свитер или еще что? У меня с собой даже трусов нет. Ты бы видел, как я собиралась.

Грабор открыл холодильник, сел на корточки, переводя взгляд с полки на полку. Потом захлопнул, чихнул, стал открывать жестяную коробку с печеньем, которую привезла Лизонька.

— Могла бы позвонить. Мне все это очень не нравится. Что за околесицу ты несла, когда сюда приперлась?

— Не помню. Прозрение. Потом расскажу. Пойдем. Не зли меня.

Она встала у двери в спальню и задрала подол своей белоснежной ночной рубахи.

— Я так и прилетела.

ФРАГМЕНТ 14

Взгляд ее стал маслянистым, пустым, затянутым мутной звериной поволокой. Было видно, как она размякает и рассыпается на части с каждым мгновением. Чтобы переключиться, ей требовалась лишь доля секунды, — трудно себе представить, что вообще можно так играть. Она уже отъехала, она была где-то не здесь. Пятясь, она сделала пару шагов, повалилась спиной на лежащий на полу матрас, задирая рубаху все выше, кое-как протискивая сквозь вытачки талии свою грудь.

Освободившись наконец от своих тряпок, Лизонька приподняла голову и уставилась на свои промежности, лишь иногда проверяя направление взгляда Грабора. Потом потянула его к себе за шею, завыла, запричитала, беспощадно царапаясь, поднимая навстречу ему свой беспощадный таз. Она всегда что-то рассказывала в такие минуты. Всегда что-то бессвязное, но правдашнее, то, что действительно было с ней в ее жизни.

— Мне было лет семь… Хочу медленно… Стой… Мне было лет семь, и меня отправили за рассадой к соседу. Я была маленькая девочка… — Ей нравилось повторять именно это, что она была маленькой девочкой, каким бы невероятным это ни казалось сейчас, и, может быть, это заклинание превращало ее во взрослую жадную бабу. — Я была девочка, а он взял меня на руки и посадил на стол. Посадил на стол и снял с меня трусики. Мама! — она закинула руки за голову, сжав ладони в замок. — Снял трусики.

Эту фразу тоже нужно было повторить бессчетное количество раз, и Грабор, кажется, уже когда-то слышал от нее историю про маленькую девочку, которую сосед по подъезду сажает на стол и начинает целовать между ног, и о рассаде уже никто не помнит.

— Он ничего не сказал… Он так странно посмотрел только… И снял трусики… Я не понимала ничего… Я очень боялась… И смотрела на него с ужасом… Мне нравилось, что он делает… Слышишь, мне нравилось… Хочу медленно… Я была в гольфиках…

Грабор двигался с механической вдумчивостью, с основательностью, которая, должно быть, так забавна со стороны. Лизонька была монументальна, неповоротлива, в незатейливости ее позы чувствовалась предельная крестьянская простота, и Грабор выполнял то, что он должен был делать. Он слушал ее, он прислушивался. Тыкаясь в ее ощутимо костяную лобковую кость, притягивая к себе ее круглые бедра обеими руками, он чувствовал глубину бабьей утробы, в которую можно кричать и лить, из которой можно принимать на руки младенцев. Грабор и сам шептал что-то вместе с Лизой, нечто более зловещее. «Хочешь? Очень хочешь? Конечно, хочешь.» Он комментировал ее вой. Он старался избегать ласкательных суффиксов.

Неожиданно он дернулся, сел на матрасе в какой-то внимательной туземной стойке, словно перед прыжком.

— Зачем ты приехала?

Толстая недовольно зарычала, потянулась к нему.

— Сволочь, — сказала она. — Я хочу посмотреть на твое сердце. На твое слюнявое сердце. Я хочу помять его в руках, а потом засунуть его себе в пизду.

— Я хочу водки, — сказал Грабор.

— Сволочь, — повторила Лиза.

Грабор легко ударил ее по лицу ладонью. Она опять радостно вздохнула, закатила глаза и открыла рот.

— Еще!

— Не ори, пожалуйста, — Грабор заговорил правильным, сознательным тоном. — Зачем ты сюда приперлась? — Потом неожиданно толкнул ее в грудь, повалил навзничь.