Вадим Месяц - Лечение электричеством

• Название: Лечение электричеством
• Автор: Вадим Месяц
• Издательство: Терра
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-273-00176-5

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих. Счастливый случай спасает их от верной гибели, — видимо, любовь еще не потеряла своего изначального очарования.

---

Шофер завел «Газик», и я села, и Серегин сел. По-видимому, я была назначена быть его любовницей. Так и сделали: километров пять не доехали до города и высадили нас, а я света не вижу, плачу. Ну и началась битва в пути. Стал Серегин нахально ко мне приставать, а у меня чемоданчик в руках, и я молодая, физически здорова, а он, пьяный кобель, ко мне. Я ему как чемоданом дам, так он кубарем встанет, и снова ко мне. Я его всего исцарапала, всю рожу, и он понял, что бесполезно, мартышкин труд, и сдался, стал просить прощения, ползал на коленях, такой мерзкий, подлый. Он был под бронью, шкуру свою спасал от войны, а сам и того не замечает, что он фашист. И вот идем, подходим к городу, гонят стадо коров, и пастух был ему знаком, он отвернулся и прошел, а тот кричит: «Товарищ Серегин, откуда это вы так рано?» Но я побоялась сказать, думаю, что убьет. Пришли в город, он пошел другой улицей и все меня просил, но я думаю: «Нет, шкура, уж я тебя защищать не буду».

Прихожу в столовую, уже шесть утра, директор был на работе уже: «Ты что, не уехала на сенокос?» — «Нет, говорю, товарищ Тетерин Кузьма А., не уехала, ездила, но не в ту сторону, возили меня в колхоз „Нацмен“». Он как будто ничего не знает, так и ахнул. Я поговорила с ним, но он никаких мер. Я тогда, долго не думая, айда в райком партии к секретарю Астанкевичу, и все рассказала, а то бы меня судить должны, а эти фашисты будут здесь в тылу творить чудеса, издеваться над женщинами. Он выслушал меня все и записал что-то и сказал: «Иди на сенокос, если что бригадир будет говорить, скажи, что я тебя задержал по делу».

Ну я и пошла пятнадцать километров, всю дорогу улила слезами, да и заблудилась, пришла только к обеду на сенокос. Бригадир был злой, Ксенофонтов, старик был.

ФРАГМЕНТ 59

Около Национального аэропорта Сан-Франциско нашли отель «Рамада Инн»: название говорило о комфорте, отличный аттракцион на пути в небо.

Парковку у гостиницы заполнял разномастный транспорт: огромные трейлеры, арендованные Ю-Холы (среднего размера грузовики и микроавтобусы для перевозок мебели). Здесь останавливались байкеры, левое крыло парковки было заполнено их мотоциклами, украшенными кожаной бахромой, бычьими рогами и лошадиными гривами. Толстая оставила машину среди мотоциклов, она чувствовала родство с любым проявлением свободы. Еловый венок, приколотый над дверью, и гирлянды лампочек, обрамляющие окна и развешанные под крышей, оказались единственным напоминанием о прошедшем Рождестве.

Они вошли в офис отеля и возликовали.

— Вот это да! Это то, что нужно! — прошептала Лизонька. — Я люблю тебя. Все дела — волоса! Нет прощения! — Она спешно отошла оформлять комнату.

На входе, прямо перед ними, возвышался горящий камин, по бокам которого стояли две кривоногие китайские старухи, чуть отклячив свои плоские задницы. Под этими задницами располагались две табуретки с расшитыми подушечками: бабки, устав стоять, иногда на них синхронно садились. Это действие происходило по известному временному распорядку: на выложенной булыжниками стене висели исполинские часы с маятником, стук которого надолго отдавался в сердце. Стражницы не меняли выражения лиц при появлении посетителей и смотрели в мертвую точку перед собой. Они напряженно служили своей декоративной миссии.

Гостиница была откуплена какими-то азиатами; персонал вокруг шастал принципиально моноэтничный. Клиентура оказалась в основном цветной и черной, случайный «белый мусор», отбросы. Лизонька с Грабором с ходу почувствовали себя здесь как дома. Блядоватые девочки на регистрации были строги до грубости; вышедший японец-менеджер сказал, что клиентуру нужно воспитывать. Номера были укомплектованы одной койкой, большего не предусматривалось. Какой-то нежный пожилой джентльмен продолжал бормотать свои невнятные ругательства. Он положил пятерню на голову десятилетнего внука и говорил-говорил.

Он не мог позволить себе спать с ребенком в одной постели.

Лиза получила ключи, и они с трудом нашли свою комнату в секторе С.

— Мы не найдем дорогу обратно, — сказал Грабор, положив свой чемодан на койку. — Караван-сарай, а? Смотри, до чего доводит извращенность ума.

На стене, возле большого зеркала, было ввинчено маленькое, круглое: оно держалось на пружинном шарнире, чтобы постоялец мог посмотреть на себя в профиль.

— Ты когда-нибудь видела себя сбоку, Клеопатра?

Внизу, за решеткой балкона, состоящего из чугунной решетки, журчала речка-вонючка. Неподалеку неспешно приземлялись или, наоборот, взлетали пузатые самолеты.

Грабор прошел к туалету, дернул дверь: она открывалась внутрь, он ударил сидящую там Лизу. Та пробормотала нецензурное.

Жизнь обретала речь.

ФРАГМЕНТ 60

К вечеру Толстая надела новогоднее платье, подчеркивающее в ней женщину. Они спустились вниз, в ресторан: он был похож на американскую столовую, нечто незатейливое. Здесь подавали спиртное: приносили из буфета. Напротив столовки находилась парикмахерская за стеклянными дверьми: девочки-парикмахеры курили, хихикали. Судя по всему, они сами никогда не причесывались. Они работали круглосуточно. Подошла официантка, хриплая настолько, что можно было разобрать лишь интонации приветствия. Слова расщеплялись в ее голосе не на звуки, а на куски крабьего хитина, трескающегося на глазах у слушателя, забивающего эти глаза ее отчетливой мужичьей улыбкой. Она протянула меню плакатного размера рукой в синяках и уколах. Грабор потянулся поцеловать ее руку. Обугленные куски мяса были поданы той же нецелованной, исколотой рукой.

— На такой дикции можно жарить, — сказала Лизонька. — Треск догорающей трагедии. Это самое удачное место на нашем пути. Жалко, что он умер. Хорошая гитара. Объелся снотворным. Теперь так принято говорить? Рогипнол? Он самоубился после Италии. Подонок. Великолепный подонок. Сунь еще квотер, у тебя нет монеток? — Она бросала деньги в музыкальную машинку и готовилась к выступлению, слушая психоделику Курта Кобейна. — Политкорректность. Теперь говорят: случайно выпал из окна, застреленный гулящей девкой. Не пил, но быстро скурвился.

— Я не спорю. Про нас скажут тоже что-нибудь хорошее.

ФРАГМЕНТ 61

В соседнем помещении происходил съезд выпускников. Произносились речи и следом за ними производились аплодисменты. Множество нарядных пар, троек и одиночек тянулись через головы друг друга, чтобы услышать речь. Они щипались за ноги и брюки, хихикали. Они толпились, щебетали, они чего-то жаждали: в бальных платьях с воланами и большой пенистой грудью, в дорогих кофтах и кофточках… Смокинги, взятые напрокат: мужики к этому часу расстегивали бабочки и запихивали их в карманы брюк. Женщины побросали в урны бумажные веера. Мужчина в несуразной одежде, похожий на шахтера, звонил по телефону-автомату своей жене, он пел:

— On a dark desert highway, cool wind in my hair, warm smell of co-li-tas — ris-ing up through the air. Мы вместе, мы любим друг друга. Я скучаю по тебе. — Он громко бросил трубку и захохотал. — Сука, — сказал он.

Винни улыбался, его зубы были похожи на лепестки распустившейся ромашки. Приглаживая напомаженные волосы перед оловянным зеркалом, он увидел красивую женщину, сидящую на пожарном табурете и кашляющую от непривычного табачного дыма, как от кровавой чахотки. Он взял ее под руку и запел вновь. «What a lovely place…» «Отель Калифорния», знаете? «What a lovely face…» Где твой парень? Позови.

Грабор взял его сзади за плечо.

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Вашу жену зовут Жасмин, правильно? Что такое «colitas»?

— Знаю. Слышал по телевизору.

ФРАГМЕНТ 62

Лизоньку посадили за фортепьяно, оно располагалось в специальной комнате с французскими картинами по правую сторону и с недоделанной фанерной частью во всех остальных местах. Над ее головой висели люстры в форме позеленевших переплетенных веток кустарника. Они были похожи на шары, которые катаются в пустыне.

— У меня ужасный характер, — сказала Лизонька. — У моей матери тоже был ужасный характер до тех пор, пока ей не вырезали матку. Рак матки. Семейная болезнь. Она стала теперь как мед, сладкая женщина. Дамы, у вас ни у кого не вырезали матку? Меняется характер. — Лиза провела рукою по клавишам. — Я ничем не болею. Я жду своего счастья.

Она сыграла первую часть «К Элизе», немного путаясь ногтями в клавишах. Она подпевала музыке своего детства, аудитория тоже завыла. Дамы начали приглашать кавалеров, Винни принес Грабору пинту канадского шнапса.

— Хорошее место, — сказал он. — Мне стыдно за американцев. Они убили родителей твоей жены. Мы не хотели. Когда бомбят, никто не знает, куда упадет. У меня служил товарищ на Берлинской стене. Говорит: вполне люди. Я чувствую, что скоро победят республиканцы. Смотри, это моя фотография на Гавайях. Я не взял с собою крема для бритья. Они продают за шесть долларов. Я брился мылом — я что, дурак? Хороший снимок?