Вадим Месяц - Лечение электричеством

• Название: Лечение электричеством
• Автор: Вадим Месяц
• Издательство: Терра
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-273-00176-5

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих. Счастливый случай спасает их от верной гибели, — видимо, любовь еще не потеряла своего изначального очарования.

---

Их разбудил Оласкорунский, вид у него был виноватый, сонный. На улице стемнело.

— Привет, миляга, — сказал Грабор. — Поспал?

— Она настаивает.

Толстая тоже проснулась, оценила ситуацию и процедила сквозь зубы.

— Додик, ты видел эти сраные ключи?

— Я хорошо знаю Грабора.

Тот поднялся с кровати, подобрал с пола трусы и, надевая их, сказал:

— Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят: и посмеются над своими страстями. Пусть они пожалеют сами себя. Пусть станут детьми, если серьезное для них еще существует. Разве Богу было грустно, когда его сына распяли? Если он Господь Бог, он бы улыбнулся. Он подарил себя людям. Он такого не делал. Боги не могут себе позволить ерунды.

— Вчера было можно. Теперь нельзя. Новый год, всё по-другому.

Грабор оделся, спустился вниз и прошел в гараж на улице. Монблан радостно встрепенулся. На веревках оставались лишь недосохшие джинсы, свитер и несколько пар носков. В свете одинокой лампочки без плафона ему напоследок чудилось родное. Доски, прислоненные к стене, старый комод, чужие велосипеды, ненужная машина для сушки белья. Сырой, нежилой уют. В гараже ему нравилось больше, чем в доме. Он вернулся в залу и только сейчас увидел Эву, свернувшуюся калачиком на маленьком диване, укрытую ершистой беленькой шубкой. Его одежда была аккуратно сложена на обеденном столе, поверх нее Стасик положил книжку с картинками бабочек, которую Грабор прислал ему на Рождество два года назад.

Ребенок сидел за компьютером, Грабор вернул книжку на полку.

— Играешь?

Он развернул Станислава к себе в вертящемся кресле и, улыбаясь, щелкнул его по носу.

— У вас игривый мальчик! Все время играет.

Поцеловал Эву в ухо:

— Не притворяйся, пьяница. Все-все-все. Отличная ночь. Здравствуй, жопа, новый год.

Роман Дмитриевич украинец, родился в 1874-ом году в Черниговской области, работал у помещика, а потом в шахте, женился в 1897-ом году, взял в жены Привалову Марию Васильевну, родился сын Михаил Романович, в 1900-ом году родился Иван Романович, в 1903-ем году родилась Ольга. Жили они уже в Донбассе, работал Роман в забое, возил уголь на четвереньках из шахты на-гора. В 1905-ом году родилась Надежда, а в 1907-ом году родился Андрей в Донбассе. Жили в бараке, там были сплошные норы, и вот, пятеро детей, стало жить тяжело в бараке, а Мария Васильевна, жена Романа, готовила шахтерам обеды, и вот в таких тяжелых условиях Роман отработал пятнадцать лет.

И в 1908-ом году он пошел в Сибирь ходоком. Их было пять братьев: Роман, Пегас, Александр, Василий и Карп, и еще две сестры: одна Устинья, а другая Федора. И вот они все переехали в Сибирь, все братья и сестры, и отец Дмитрия Романовича, и его жена переехали в Томскую губернию Болотинского района поселок Варламов Падун, вот там и обосновались. Стали там жить, в первую очередь поделали землянки и стали жить и строить себе хаты. Пегас и Роман приехали в Сибирь женатыми, только у Романа было много детей, а у Пегаса не было детей. Александр и Василий и Карп были еще молоды, Федора замужем, но она с мужем уехала дальше, в Красноярский край, Новоселовский район, Черная Кожа. Устинья еще была маленькая.

Роман с женой ходили в лес, валили лес на пахоту, а ребят пятеро оставались дома. Андрей был еще маленький, не ходил, старшие убегут гулять на улицу, Андрей лежит в ямке, в землянке, обмочится, обмарается и мух полно, голодный, грязный, целый день один. И вот приходят родители из леса и думают, что он, Андрей, уже умер или мухи съели, но он, говорит, еще жив, шевелит ногами в ямке мокрой. И потом пришла мать Романа и стала Андрея в травке парить, кормить, и Андрей ожил, стал ходить, а в 1909-ом году уже хату построили, и Мария Васильевна родила еще сына, Прокофия, и стало шесть детей.

Роман Дмитриевич оставил Марию в деревне, а сам пошел работать на транспорт, стал ездить кондуктором, и Пегас переехал в Болотную, стал работать тоже кондуктором, там и остался жить, а Роман вернулся, стал крестьянином. В 1912-ом году родилась у Романа дочь Марфа, уже семь человек, жили, работали, и в 1914-ом году родился еще сын Илья и в 1916-ом году еще родился сын Дмитрий, а Прокофий умер шести лет.

Михаила взяли в армию Колчака в 1918-ом году, и брата Романа Карпа. Они служили в Томске, а в 1919-ом году Михаил умер от тифа. Как получили телеграмму, так Мария Васильевна преждевременно родила еще мальчика, назвали Михаилом. Его накрывали два месяца на печке в шубе, и вырос мальчик. Александр женился, шесть человек детей было: два сына и четыре дочери. Сын Иван погиб в 1942-ом году на фронте, был директором в школе. У Василья тоже было тринадцать детей: две дочери и одиннадцать сынов, восемь детей вырастили, и в Отечественную войну один сын погиб — Костя.

ФРАГМЕНТ 34

Дверь в комнату была приперта чемоданом, замок не работал. Где-то снаружи шаркала метла, звенели стекляшки, шуршали разгребаемые листья и сухие жуки. Длинные отсырелые подушки прижимались к стене, расшарканной желтой известкой, простыни пахли чужим человеком. Грабор лежал на самом краю кровати, его голова, наполовину прикрытая перевернутым раструбом пластикового плафона, казалась случайным предметом среди вороха скрученных простыней, человекообразного одеяла, бутылочек, тюбиков, рассыпанных сигарет. Он слушал звуки улицы, плеска воды в ванной комнате и женщины, поющей в плеске этой воды под душем. Ему хотелось пить, но он знал, что не осмелится прикоснуться к этой воде до тех пор, пока не поймет, в какой стране мира он находится. Он знал слова Тихуана, Мексика, Лиза, Новый год, Миллениум, таксисты, но они означали для него ровно столько, сколько могут означать любые другие слова — например, мракобесие. Об этом слове он и думал, подставляя к нему залетных попутчиков: мракобесие катаракты, мракобесие перпендикуляров, мракобесие раскрасневшихся… больше всего ему понравилось — мракобесие араукарии. Последнее мракобесие араукарии. Вот этого ты и ждал: новый век перпендикулярного катарсиса; люди раскраснелись, летают на машинах, изобрели бессмертие.

Лиза вышла из ванной, сияющая плотской чистотой, она небрезгливо ступала по липкому карпету мотеля, который с четвертого раза попался им вчера под колесо: в других местах американцев опускали на деньги.

— Мы едем на пирамиды, — сказала она. — Хочу видеть Тутанхамона. Вставай, мальчик. Помчались.

Грабор промолчал, лишь включил Тутанхамона в список своих мракобесий. Он разглядывал Лизу, как неверный отец впервые разглядывает своего взрослого ребенка. Женщины — достойное создание природы, близкое к совершенству; они нужны только в исключительных обстоятельствах.

— У меня нет ни документов, ни денег. Я хочу домой.

— Ты человек или бумажник? — спросила она мимоходом, отодвинула чемодан и распахнула дверь. — Мексика! Чебуреки! Человеки!

ФРАГМЕНТ 35

Они рухнули в койку, стреножились, шевелить ногами и руками сил не было. Лизонька заговорила первая:

— Я все знаю про твой Бразильский Шелк. Она проститутка, не обманывай меня. Где вы с ней встречаетесь? Ты знаешь, куда едешь, ты всегда знаешь, куда едешь.

— Купи шампанского. Я сейчас позвоню — и будет шампанское.

Лиза встала на четвереньки, поднесла к губам безжизненную телефонную трубку. Та выскользнула из ее неусердных пальцев, телефон не пиликал. Девочка пошла в ванную чистить зубы.

— Я знаю. Я все знаю. Скажи сам.

В дверном проеме появилась горничная, заговорила, не поднимая глаз. В двенадцать часов они должны были отсюда выметаться; сейчас полвторого. Лиза прикрыла наготу шторой, Грабор приподнялся на кровати, обнажив красивую шерсть на своей груди.

— Юниа Совьетика! Салуд! Вы читали «Семь деталей мировой головоломки»? — Грабор старался говорить как можно проникновеннее. — Инсхуриенте Маркос, он здесь, у вас. Мы пришли ему на подмогу. Ну, хотя бы на пару часов. Можно?

Женщина слушала его, но, как ему показалось, недостаточно внимательно.

— Вы в курсе, что доход Дженерал Моторс выше валового продукта Дании? У Форда выше Южной Африки! Дайте рабочие места антиглобалистам! Еньки гоу хом! — продолжал он представлять свои воззрения по возможности дружелюбно, но вдруг психанул от усталости. — Толстая, подари ей мою зажигалку! — Он швырнул ее Лизоньке, но та не стала ловить, разочарованно отстранилась, извинилась перед горничной и прикрыла дверь.

Надо мотать домой, повторил про себя Грабор, когда Лизонька ушла разговаривать с менеджером. Он начинал ожесточаться, подходило время опохмелиться и продолжать банкет нового тысячелетия. Он не видел различия между двухтысячным и две тысячи первым: празднуют пышно, как никогда; день сегодня особенный, и трястись на койке в чужой стране нет смысла. Мексика казалась ему липкой и враждебной. Он не знал названия местных денег; пиастры? Ванная оказалась выкрашена в густой красный цвет, по скользящим следам кисти можно было полностью изучить работу маляра; плитка на полу тоже была красной, но вдоль стен чередовалась с белой. Он встал под душ, улыбнулся с трагической признательностью горячей воде, нормальной работе смесителя и кранов. Когда он вышел, Лизонька уже собрала вещи.