Вадим Месяц - Лечение электричеством

• Название: Лечение электричеством
• Автор: Вадим Месяц
• Издательство: Терра
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-273-00176-5

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих. Счастливый случай спасает их от верной гибели, — видимо, любовь еще не потеряла своего изначального очарования.

---

— Как бы твой мальчик не окочурился от бензина, — сказал Василий.

Черный папаша взял монтировку. Вошел толстый негр, представился бывшим полицейским. Ждали кого-то от суда присяжных: улица оживала на глазах.

— О чем ты говоришь, когда я знаю Далинберти. Ты знаешь Далинберти? У него русская жена. Он прокурор этого района.

— Далинберти — дорожная полиция. Не еби мне мозги.

Никто не хотел ввязываться в историю, только Василию было весело, окружающие люди ему не нравились.

— Ты знаешь анекдот про розового голубя?

— Вася, ты мало сидел? — спросил Хивук. — Они мне подожгут магазин. Дай нам десять минут.

— Старичок останется.

Выходя за двери, Грабор подмигнул художнику Рогозину:

— Пару месяцев рабства. Они больше терпели.

Художник осунулся еще сильнее, Грабор вспомнил про его желудок. Жалко. Он посмотрел, как тот прошел сквозь горланящую толпу, сел на край дивана рядом с бесчувственными президентами.

Съездили в банк. Пока Грабор расплачивался и торговался, Василий два раза прошелся отверткой по обшивке хозяйского «Кадиллака». Грабор забрал Сасси, вывел его из мастерской, пытаясь обнять: тот проскальзывал у него под мышкой. На обратном пути художник опять разговорился.

— Бутырская тюрьма, Матросская тишина, Троицко-Антропово под Москвой — принудку дали… Больница № 5: ты не хочешь — тебя колят.

— Я в этом ведомстве много кого знаю. Они помогали мне…

— Тебя, Хивукович, все равно достанут, сколько ты ни ховайся, — сказал вдруг Большой Вас. Потом расхохотался. — А я этим бандерлогам «Кадиллак» расцарапал. Догадайтесь, что написал? Ха-ха-ха.

Грабор заметил, как при этих словах посерело лицо Виктора. Рогозин раскачивался на заднем сиденье в одинокой медитации.

Iхав козак за Дунай
Сказав: «Дивчино, прощай!
Ти, конику вороненький,
Неси та гуляй!»

ФРАГМЕНТ 50

Толстая открыла дверь, нарядная, с выставленным поверх кофточки золотым ирландским крестиком, от ее недавней сонливости не осталось и следа. Грабор заметил, что в доме прибрано: Лизонька протерла от пыли решетки электрических батарей и даже жалюзи на окнах. У Грабора было тоже безмятежное настроение: он втащил в дом одно за другим чучела заморских президентов. Чучела были легкие, но дышал он прерывисто: то ли смех разбирал его, то ли усталость.

— Народы должны любить свое прошлое. Их оборонял от негров художник Сасси… Черный человек на кровать на его садится. У него в голове не укладывается все такое. У нас с тобой уже есть профессия — твоя бабушка. Это многое значит. Что с тобой? Я счастлив. Поет?

Грабор подошел к Лизоньке, поцеловал, нелепо обнимая ее растопыренными ладонями. — Лучше бы я их действительно убил, — прошептал он. — Они этого заслуживают. Теперь я вижу. Мне так жалко Сасси… Издеваются все, кому не лень…

Лизонька не вдавалась в смысл его речи, целовалась, прижималась, терлась. Зачем говорить о какой-то ерунде, думала она. Они начали опускаться на пол, вглядываясь друг другу в глаза. Бабам легче — они могут прожить всю жизнь, просто снимая штаны. Или не снимая штаны, а просто делая вид, что когда-нибудь их снимут.

— Лиза, я сегодня продал свою машину, — Грабор обнимался все рассеяннее. — Нас сегодня почти убили. Лиза, я теряю чувство юмора. У меня нет денег… Я просрал сегодня последние деньги.

— Мальчик-мальчик, вот вернулся мой мальчик.

Позвонила Колбаса, начинала разговор странно, слишком вежливо. Грабор подумал, что знает наперед, что она скажет. Он ошибся.

— Как поживаешь? — Эвелина выдержала паузу. Какие-то звуки раздавались за ее спиной: то ли срываются с петель ставни, то ли кричат скворцы. Грабор подумал, что эти звуки издает ее соседка Катенька, и улыбнулся.

Лизонька подтянула штаны, откатилась в угол, воплощая в себе насмешливость и обиду. Она села в углу и захихикала, щелкнув пальцами, но это получилось беззвучно. Эвелина говорила настолько громко и уверенно, что всем было слышно:

— Грабор, ты должен мне помочь. Он избил меня, Грабор. Я сегодня уже показывала. Все меня знают. Ты помнишь, когда мне про лошадь рассказывал? Это было в Белоруссии, да? Ты ведь человек чести? Он поднял на меня руку. Он любит каких-то гигантских крыс больше, чем меня. На нем креста нет. Он ходит по асфальту босиком. Он плохо пахнет. Он читает плохие журналы, самые плохие. Он играет на гитаре и плюется. В общем, он ужасный человек.

Грабор зарделся, стал играть мимикой лица.

— Я убью его, — сказал он. — Враг не пройдет. У тебя есть яд? Я знаю травы. Наши славянские травы.

ФРАГМЕНТ 51

Из спальни вышла Ребекка, полунагая. Все те же спортивные трусы, кофточка с открытым животом. Было заметно, что она только что встала с постели. Все у нее было хорошо, только вот слишком маленькие пальчики на руках и на ногах.

— Слушай, Эва, — ведь всем известно, зачем ты это делаешь. — Грабор посадил соседку себе на колено. — Я сейчас в обществе женщин. Предаюсь неге. Потом у меня сегодня отобрали автомобиль. Да, у меня был автомобиль. Мне грустно… А к Алексу у меня другой подход. — Грабор прогнал соседку, посадил ее рядом, обнял и иронично посмотрел на Лизоньку. Умница.

Колбаса настаивала:

— Уже все подтвердили. Он избил меня. Он фашист.

— Эвелина, твой муж — мудак. Я согласен. Ты в чем-то права. Но он изобрел вечный двигатель. Обрати внимание, вечный! Вечный! Его мысли хватит не на одно поколение ваших детей и внуков.

— Мне не нужен двигатель. — Эвелина всхлипнула. — Я больше не даю ему, Грабор. Я знаю, что такое любовь. Я могу тебе такое о нем рассказать… Он собирает порнографическое кино. Я уже все перепрятала. Он прячется от меня. Он жрет сырой картофель, чтобы испугать нас с Катей.

— Я не видел, как он тебя бил. Я не могу быть свидетелем.

— Я могу показать ссадины. Да что там… Он ненавидит всех вас.

— Очень зря, Эвелина. Мы его любим. За этим человеком — будущее мира. Ты тоже могла бы поучаствовать. Ты знаешь, что его отец — писатель. Он объяснил нам, как устроен этот враждебный мир. Я тоже пересматриваю свои позиции по еврейскому вопросу. Вся наша улица только об этом и говорит. Ты, как женщина, должна беречь и пестовать его талант. Мы поможем.

Грабор осмотрел девушек и мысленно перекрестился:

— Пингвин — шантажистка. Как ни верти — это видно по ее лицу. Она посадила своего мужа, ты знаешь об этом. Все об этом знают. Она теперь получила право на неприкосновенность, так? Поэтому она живет у тебя. Он не должен приближаться к ней на расстояние километра. Имей в виду, что то же самое происходит сейчас с твоим мужем. Когда он выйдет — он к тебе не сможет подойти, такой закон. Беда упала на твое жилище.

— Он не имеет права подходить даже к Кате… Я поэтому и звоню. Ты мог бы приютить его на время, когда он выйдет?

Барышни переглядывались, но в основном смотрели на пальцы ног друг у друга. Толстая проигрывала в этом педикюре, обратила на это внимание и ушла в ванную. Долгий житейский скрип города раскачивался над ними. У Ребекки вкусно пахли волосы. Грабору хотелось понять, в какие дебри человеческого сознания он попал, ему хотелось выгнать всех: все, что вокруг шевелилось. Все, что еще имело нахальство говорить и надеяться.

— Ко мне приехала жена, — сказал он без уверенности в правильном ответе. — Ко мне приехала жена и с нею вместе ее взрослая дочь. Они стесняют мои жилищные условия.

— Но ведь ты так его любишь: писатель, звездолет… Вы же друзья. Ну, Грабор…

— Эва, он мне сломал ногу. Искусал Василия Ивановича до полусмерти. Должен же быть всему этому предел… Жена у меня появилась, ты понимаешь? В моей жизни зажегся свет.

Колбаса крякнула, зло и победоносно.

— Ты сегодня искал у мужиков дешевые билеты до Сан-Франциско. Знаю я твоих жен. Помоги нам. Ведь он приближаться не может. Он — Поп, Попка, ты что, не понимаешь? Не можешь помочь священнослужителю?

Лизонька вышла из ванной — она никогда, по мнению Грабора, не совершала там телесных отправлений, а занималась лишь своей прической и маникюром. Хорошо, что у меня есть такая королева, подумал он, зажал рукой трубку и, передавая ее Лизоньке, сказал:

— Постарайся быть вежливой.

— Постараюсь. Чуть-чуть.

Толстая представилась голосом секретарши, внятно расспросила о происходящем. Непонятный свой ирландский крестик вновь выставила поверх майки. Разговаривая, она издавала иногда охающие звуки, подставляя собранную ладонь к краешку рта. Ребекка накрылась пледом, сделанным из спального мешка, трогала лица президентов и тихо смеялась.

— Я тоже не терплю насилия, — сказала Лиза. — На чье имя записана ваша квартира? Мне нравится, что вы платите вместе. У вас общий бюджет, нормально. Нет. Я не позволила бы себе иметь мужа, который бы меня бил. Нет, я стараюсь действовать согласно букве закона.