Стивен Кинг - Коффи проходит милю

• Название: Коффи проходит милю
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Научная Фантастика

---

Все шло нормально, пока я не добрался домой. Уже наступило утро, и пели птицы. Я припарковал свой драндулет, вышел, подошел к заднему крыльцу, и тогда второй за всю мою жизнь сильнейший приступ горя охватил меня. Я вспомнил, как Джон боялся темноты. Я вспомнил, как в первую нашу встречу он спросил, оставляем ли мы свет на ночь, и тут мои ноги подкосились. Я сел на ступеньки, положил голову на колени и заплакал. Я плакал не только о Джоне, я плакал обо всех нас.

Из дома вышла Дженис и села рядом со мной. Она обняла меня за плечи.

- Ты же не сделал ему еще больнее?

Я покачал головой - нет.

- А он хотел уйти.

Я кивнул.

- Пойдем в дом, - сказала она, помогая мне встать. Я вспомнил, как Джон помог мне подняться после того, как мы помолились вместе. Пойдем, я приготовлю тебе кофе.

И я пошел. Прошло первое утро, потом первый день, потом первая смена снова на работе. Время все лечит, хотите вы этого или нет. Время все лечит, все забирает, оставляя в конце лишь темноту. Иногда в этой темноте мы встречаем других, а иногда теряем их там опять. Вот и все, что я знаю, кроме того, что это произошло в 1932 году, когда тюрьма штата находилась еще в Холодной Горе.

И электрический стул был там же.

12

Примерно в четверть третьего дня мой друг Элен Коннелли пришла ко мне в солярий, где я сидел над последними страницами своего рассказа. Лицо ее было очень бледным, а под глазами что-то блестело. Наверное, она плакала.

А я, я просто смотрел. Сидел и смотрел через окно на горы на востоке, и моя правая рука ныла и пульсировала в запястье. Но пульсировала как-то спокойно. В душе я ощущал пустоту. И это чувство было одновременно ужасным и удивительным.

Мне трудно было поднять на Элен взгляд: я боялся встретить ненависть и презрение, но она смотрела нормально. Правда, печально и с интересом. Без ненависти, презрения и недоверия.

- Ты хочешь знать конец истории? - спросил я. Я собрал тоненькую стопочку рукописи ноющей рукой. - Он здесь, но я пойму, если ты не...

- Нет вопроса, хочу я или нет, - сказала она. - Мне нужно знать, как это кончилось, хотя, несомненно, вы его казнили. А вмешательство в жизнь обычных людей Провидения с большой буквы, по-моему, сильно преуве-личено. Но прежде, чем я возьму эти листки... Пол...

Она замолчала, словно не зная, как продолжить. Я ждал. Иногда людям помочь нельзя. Лучше даже и не пытаться.

- Пол, ты пишешь здесь, что у тебя двое взрослых детей в 1932-м, не один, а двое. Если ты не женился на Дженис, когда тебе было двенадцать, а ей одиннадцать или что-то в этом роде...

Я слегка улыбнулся:

- Когда мы поженились, мы были молоды - многие женятся в этом возрасте, моя собственная мать, напри-мер, но не настолько, как ты говоришь.

- Тогда сколько тебе лет? Я всегда считала, что тебе чуть-чуть за восемьдесят, что ты моего возраста или даже немного моложе, но в соответствии с этим...

- Мне было сорок, когда Джон прошел Зеленую Милю. Я родился в 1892-м. То есть сейчас мне сто четыре года, если не ошибаюсь.

Она в изумлении смотрела и молчала. Я протянул ей оставшуюся часть рукописи, снова вспомнил, как Джон прикоснулся ко мне в своей камере. "Ты не взорвешься", - произнес он, улыбаясь от этой мысли, и я не взорвался... но что-то со мной все равно произошло. Что-то продолжительное.

- Прочти то, что осталось, - сказал я. - Все ответы здесь.

- Хорошо, - едва слышно прошептала она. - Мне немного страшно, я не могу врать, но... ладно. Где ты будешь?

Я встал, потянулся, прислушиваясь к хрусту в позвоночнике. Я точно знал, что меня уже тошнит до смерти от солярия.

- Я буду на поле для крокета. Хочу еще показать тебе кое-что.

- Это... страшно? - В ее робком взгляде я увидел ту маленькую девочку, какой она была, когда мужчины носили соломенные шляпы летом и енотовые пальто зимой.

- Нет, - улыбаясь, произнес я. - Не страшно.

- Ладно. - Она взяла страницы. - Я заберу их с собой. А тебя найду на поле для крокета где-нибудь... - Она пролистала страницы, прикидывая. - В четыре. Хорошо?

- Отлично, - сказал я, думая о слишком любопытном Брэде Долане. Он уже уедет к этому часу.

Она слегка сжала мою руку и вышла. Я постоял у стола, осознав вдруг, что на нем нет ничего, кроме подноса с завтраком, который утром принесла Элен, мои разбросанные бумажки, наконец исчезли. А я никак не мог поверить в то, что поставил последнюю точку... и, как видите, поскольку все это написано уже после описания казни Джона Коффи и после того, как я отдал последнюю стопку листков Элен, я действительно не закончил. И уже тогда знал, почему.

Алабама.

Я взял последний гренок с подноса, спустился вниз и пошел к полю для крокета. Я сидел там на солнце, наблюдая за несколькими парами и одной бодрой компанией из четырех человек, машущих деревянными молотками, думал о своем, стариковском, и солнце грело мои старые кости.

Примерно в два сорок пять от стоянки автомобилей начали сползаться сотрудники следующей смены, с трех до одиннадцати, а в три уехала дневная смена. Большинство расходились группами, но Брэд Долан, как я заметил, уходил один. Это был своего рода счастливый знак: может быть, весь мир еще не скатился в конце концов, к черту. Из заднего кармана у него торчала книжка анекдотов. Дорожка к стоянке проходила мимо поля для крокета, и он увидел меня, но ни помахал, ни нахмурился в мою сторону. Мне это было на руку. Он сел в свой старый "шевроле" с наклейкой на бампере: "Я видел Бога, и его имя Тритон". Потом уехал восвояси, оставив за собой тонкий след протекшего моторного масла.

К четырем часам пришла Элен, как и обещала. По ее глазам было видно, что она опять плакала. Она обняла меня и крепко прижала к себе.

- Бедный Джон Коффи, - сказала она. - И бедный Пол Эджкум.

А я услышал голос Джен:

- Бедный Пол. Бедный мой парень.

Элен снова заплакала. Я поддержал ее, и мы стояли на поле для крокета под вечерним солнцем. Наши тени словно танцевали под воображаемую музыку вообража-емого радио.

Наконец она взяла себя в руки и отстранилась от меня* Поискав платочек в кармане блузки, она вытерла им слезящиеся глаза.

- А что случилось с женой начальника, Пол? Что случилось с Мелли?

- Ее сочли здоровой, во всяком случае врачи в больнице Индианолы, - сказал я. Я взял ее под руку, и мы пошли к тропинке, ведущей от стоянки в рощу. К сараю у стены, отделяющей Джорджию Пайнз от мира молодых людей. - Она скончалась от сердечного приступа, а не от опухоли мозга спустя десять или одиннадцать лет. Ей было, по-моему, сорок три. Хэл умер от инсульта, кажется, в период бомбежки Перл Харбора, а может, и в тот самый день, не помню точно, - так что она пережила его на два года. Вот такая ирония.

- А Дженис?

- Я не очень готов сегодня, - сказал я. - Расскажу как-нибудь в другой раз.

- Обещаешь?

- Обещаю. - Но это обещание я не сдержал. Через три месяца после того дня, когда мы пошли в рощу вместе (я бы держал ее за руку, если бы не боялся причинить боль ее скрюченным и опухшим пальцам), Элен Коннелли тихо скончалась в своей постели. Как и Мелинда Мурс, она умерла от сердечного приступа. Санитар, обнаруживший ее, сказал, что ее лицо было спокойно, словно смерть наступила вдруг и без боли. Я надеялся, что он прав. Я любил Элен. И мне ее очень не хватает. Ее и Дженис, и Брута и всех моих ребят.

Мы дошли до второго сарая на тропинке, который стоял у стены. Под сенью колючих сосен его просевшая крыша и покосившиеся окна были в кружевных тенях. Я направился к нему, Элен чуть задержалась, глядя с испугом.

- Все нормально, не бойся, - сказал я. - Правда. Пошли.

На двери не было замка, вернее, когда-то был, но потом его оторвали, поэтому я закрывал дверь с помощью свернутой картонки. Я вытащил ее и шагнул в сарай, оставив дверь открытой настежь из-за темени внутри.

- Пол, что это?... Ой. Ой! - Второе "ой" было похоже на вскрик.

Там стоял сдвинутый в одну сторону стол. На нем стояли фонарик и коричневая картонная коробка. На грязном полу лежала коробка из-под сигар "Хав-А-Там-па", которую я взял у агента, пополнявшего автоматы с напитками и конфетами. Поскольку его компания торговала еще и табачными изделиями, ему было нетрудно достать такую коробку. Я предложил ему за нее плату - когда я работал в Холодной Горе, они очень ценились, я вам говорил, наверное, - но он только рассмеялся.

Из-за края коробки на нас смотрела пара блестящих черных глаз-бусинок.

- Мистер Джинглз, - тихо позвал я. - Иди сюда. Иди сюда, старичок, и познакомься с этой леди.

Я присел на корточки - было больно, но я стерпел, - и вытянул руку. Сначала я подумал, что он не сможет перелезть через край коробки, но он вылез одним сильным толчком. Мистер Джинглз упал сначала на бок, потом встал на ноги и подошел ко мне. Он бежал, явно хромая на одну заднюю ногу, - увечье, нанесенное еще Перси, давало себя знать в пожилом возрасте Мистера Джинглза. В его очень пожилом, просто невероятно пожилом возрасте. Его шкурка стала совсем седой, кроме макушки и кончика хвоста.