Петр Гладилин - Платоническое сотрясение мозга

• Название: Платоническое сотрясение мозга
• Автор: Петр Гладилин
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0514-2

Проза Петра Гладилина — это всегда путешествие, в которое автор не приглашает — увлекает читателя. И в этом путешествии непредсказуемость сюжета (Гладилин умеет его блестяще выстроить) отходит на второй план, становясь фоном, погружая в мир метафор и контекстов, разбираться в которых — задача из интереснейших.

---

Драма закончилась так же внезапно, как и началась. Но кто-то по-прежнему держал его за руку. Тот самый, что мешал бежать, бил, лупил по ногам, ставил подножки, а главное — тянул назад. Андрей Ильич опешил: почему он не скрылся в автомобиле вместе с другими? Это еще не закончилось? Он осознал, что и над его жизнью тоже нависла угроза. Он собрался с силами и резко развернулся, но рядом никого не было. Однако кто-то по-прежнему держал его за руку, мало того, поставил свою ногу между его коленей. Андрей Ильич опустил глаза и увидел свой портфель. Это он тянул назад, это он больно бил по ногам. Это он был соучастником преступления. Андрей Ильич бросил портфель на асфальт и стал что есть силы бить его ногами. Пряжка хрустнула, из карманов посыпались книги и тетради. Андрей Ильич впал в бешенство со сладким привкусом азарта. Невозможно сказать, сколько длилось возмездие. Когда преступление было отмщено, пострадавший собрал внутренности, спрятал их в кожаную утробу и отнес негодяя в отделение, оно находилось недалеко, он хорошо знал, где именно: за универсальным магазином.

Иванов протянул портфель оперативному дежурному со словами: «Задержите его. Это соучастник. Он ставил подножки, он мешал бежать, он бил меня по ногам». Лейтенант улыбнулся, взял портфель и засунул его под стол.

— Возьмите лист бумаги и ручку и подробно все опишите — все, как было. — Андрей Ильич высунул язык, сел на краешек стула и стал лихорадочно и очень подробно, в мелочах, записывать свои последние впечатления от созерцания собственной жизни, апокалипсиса.

2. Поножовщина

С того самого рокового вечера минуло тридцать дней. Душа горела синим пламенем, как будто целую вечность горела. А всего-то-навсего прошло каких-нибудь четыре недели. Попытки потушить пламя слезами, алкоголем, свежим, только что выпавшим снегом не имели успеха. Пожар разрастался во все стороны. Оказалось, горючего материала в душе больше чем достаточно, значительно больше, нежели можно было предположить. Из-за сильного внутреннего жара Андрей Ильич стал сохнуть. Он уменьшился в размерах, от высокой температуры его остов повело, он сгорбился, потрескалась кожа, на лице появилось много новых морщин.

А еще выцвели краски. Мир выцвел внутри и снаружи. Сначала в небе, потом на земле, затем только в самих недрах Андрея Ильича. Потом засохшие краски осыпались и осталось только два цвета: белый и черный. И эти два цвета, оставшись наедине, устроили розыгрыш: они поменялись местами.

Было раннее утро. Андрей Ильич стоял перед зеркалом и разглядывал негатив своего лица. Время от времени он закрывал глаза в надежде, что, когда снова откроет их, изображение на серебряной амальгаме опять станет цветным и позитивным. Однако тщетно. Лицо оставалось черным, а брови белыми, как у альбиноса.

В доме стояла непривычная, необыкновенная тишина. Многое изменилось к худшему с того дня, как пропала дочь.

Наташа сказала: «Я этого не вынесу. Жить вместе, жить так, как раньше, делать вид, будто ничего не случилось, я не могу. Я не могу дышать, есть, спать и видеть сны в этой квартире. Я не могу умываться по утрам и вечером чистить зубы в доме, где мы были когда-то счастливы. Я не могу садиться с тобой за стол, спать в одной постели, я не хочу повторять ставший совершенно нелепым, потерявший смысл и святость сокровенный ритуал». Наташа ушла со слезами в глазах неизвестно куда и больше не вернулась. Она звонила лишь изредка и спрашивала: «Ну как? Есть новости?» Андрей Ильич качал головой влево, вправо, забывая, что говорит по телефону, что собеседник его не видит. «Зайди сегодня в отделение», — говорила она. Он качал головой вверх, вниз, как пони.

Было восемь часов утра, когда Андрей Ильич вышел на улицу проветриться. С неба сыпался юношеский, декабрьский пушок. Он аппетитно хрустел под ногами богочеловечества, опаздывающего к девяти часам на крест, к началу ежедневных, плохо оплачиваемых страданий. С моря, плескавшегося на другом конце планеты, задувал непроницаемый, тугой, соленый ветер. Это он принес с собою снег. Андрей Ильич был очень рад снегу. Ему померещилось, что из снега можно будет извлечь практическую пользу. Ему пришла в голову превосходная идея: а что если на снегу остались следы протектора того самого малинового автомобиля? Трагедия случилась осенью, в октябре, когда снега и в помине не было, а был только один дождь. Да и тот еле-еле моросил. Он понимал, что идея не совсем отвечает некоторым требованиям реальности, однако нисколько не смутился и направился решительным шагом к месту происшествия проводить «доследование».

В самые тяжелые минуты жизни надежда не покидает человека. Она лишь видоизменяется, приобретая форму галлюцинации. Она становится дрожащим над раскаленной землей изображением озера, из которого умирающий от жажды странник все-таки успевает отпить несколько глотков до того, как оно исчезнет, растает в раскаленном мареве. Он решил еще раз осмотреть место, где случилась беда.

Андрей Ильич шел по улице очень сильно, очень решительно. И каждый шаг его напоминал щедрый и широкий жест. В нем чувствовался некий излишек энергии, душевного богатства и красоты. Он как бы дарил свои богатства миру, раскидывая их налево, направо своими стопами. Снег был еще слабенький, тощенький, теплый. Совершенно девственный, черный из-за своей первозданной белизны. Во внутреннем дворике дети, чумазые, как кочегары, бросали друг в друга комочками хрустящей, рассыпающейся в полете грязи. С неба сыпалась маленькими крупинками зола. Андрей Ильич поймал в ладонь маленький кусочек грязи. Снежинка растаяла, но только после того, как он успел заметить ее лучики, расходящиеся в разные стороны.

В небе парила стая белых ворон. А небо было темно-темно-серым. Андрей Ильич изумился столь прекрасной картине. Он очень долго и дотошно изучал следы на снегу, но так ничего существенного не обнаружил, кроме следов собственных ботинок и пустой пачки сигарет, которую на всякий случай положил в карман. Дорога в казенный дом была несчастливой и нелегкой. Но уже через полчаса Андрей Ильич был в дежурной части.

Следователь, очень полный, коротко стриженный человек, встретил Андрея Ильича очень радушно. Он улыбнулся, протянул руку и показал в знак особого душевного расположения свои черные от копоти, прокуренные зубы. Рубашка на нем была чистая, но сильно мятая, брюки без ремня. Лицо одутловатое — огромное, доброе лицо. Глаза воспаленные, красные. Следователя звали Юрий Петрович, а фамилия Юденич, как у белогвардейского генерала. Правая щека у Юденича была выбрита очень гладко и хорошо, а левая кое-как, видно, не успел, опаздывал, торопился утром. Следователь производил впечатление человека надежного, сильного, но его расхлябанность, его мятая рубашка и стертые, косые каблуки полуботинок — Андрей Ильич заметил этот непорядок, когда шел за ним сзади по коридору, — немножечко портили это, в общем-то, хорошее впечатление. И еще немного огорчило то, что следователь не сумел узнать в лицо пострадавшего, более того, с кем-то спутал профессора.

— Очень рад вас видеть, — сказал он, пропуская Иванова вперед в кабинет, — давно освободились?

— Как то есть освободился? — растерялся Андрей Ильич.

— Как давно вы прибыли из мест лишения свободы? Гели мне не изменяет память, статья 144-я?

— Изменяет. Меня зовут Андрей Ильич Иванов. У меня украли ребенка.

— Вспомнил. Мальчика из коляски. На автобусной остановке... присаживайтесь.

— Девочку тринадцати лет. Увезли на автомобиле марки «Мерседес-Бенц», — сказал Андрей Ильич.

— Прекрасно, — сказал Юденич, — присаживайтесь. — Он показал рукой на стул и вдруг понял, что сказал глупость, покраснел и добавил: — Прекрасно, конечно, не в том смысле, что увезли, а в том смысле, что я вспомнил, о чем речь. Ничего существенного на данную минуту доложить вам не могу, успокоить, обнадежить нечем, — и развел руки в разные стороны. Пальцы у него были коротенькие, но очень веселые, живые. Во время разговора они то и дело перестраивались, делали самые невообразимые фигуры, они как бы гримасничали, старались привлечь к себе побольше внимания.

— Вы не нашли ее? — у Андрея Ильича взмокла спина.

— Мы не нашли, но некоторые мысли у нас имеются, как ее отыскать. Но сами понимаете, человека найти — это не иголку даже в стоге сена. Тем более человек беспомощный, маленький, несовершеннолетний человек, да еще и девочка. Да еще красивая какая. У меня тоже дочь, но не такая красавица, как ваша. У нас, честно говоря, особенно не в кого. А у вас жена очень эффектная. Да и вы тоже человек симпатичный. А у нас в роду все здоровые, а толку от этого никакого. И девки здоровые — не девки, а мужики в полный рост. Им бы на войну ходить, а они девками уродились.

— Значит, никакой надежды?

— Какая-то надежда всегда есть, даже тогда, когда ее в помине нет, — сказал Юрий Петрович.