Салман Рушди - Земля под ее ногами

• Название: Земля под ее ногами
• Автор: Салман Рушди
• Издательство: ЗАО ТИД "Амфора"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: ISBN 978-5-367-00835-7 (рус.), ISBN 0-8050-5308-5 (англ.)

В этом произведении известнейшего романиста нашего времени С. Рушди нашли яркое воплощение его художественное мастерство и масштабность как писателя. Это история любви, история рок-музыки и раздумья над судьбами людей и самой нашей планеты в современном глобализующемся мире.

Аннотации с суперобложки:

* * *

Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет. Салман Рушди является обладателем французского Ордена литературы в искусстве. В 2007 году королевой Великобритании ему был пожалован рыцарский титул, а в 2008 году Рушди получил почетную премию «Лучший Букер», учрежденную в честь 40-летнего юбилея Букеровской премии.

* * *

Алхимия музыки — такая же тайна, как математика, вино или любовь. Возможно, мы научились ей у птиц, а может, и нет. Может, мы просто существа, вечно ищущие высшего восторга. Его и так незаслуженно мало в нашей жизни, которая, согласитесь, до боли несовершенна.

Музыка превращает ее во что-то иное. Она открывает нам мир, достойный наших устремлений, показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы нас в него допустили.

С. Рушди

* * *

Это книга-миф, книга-вселенная. Это роман о любви-чуде, любви-безумии. Орфей с гитарой пытается вернуть к жизни свою Эвридику, которую поглотила земля — в наказание ли? во спасение? Это роман о музыке, о рок-н-ролле и его триумфе. Сильная, увлекательная, многослойная книга о жизни-смерти, реальности и вымысле, о том, насколько тесно переплетено все в этом мире и насколько хрупок он, этот мир, — ведь терпение земли не бесконечно.

Земля под нашими ногами. Туннели труб и проводов, ушедшие под землю кладбища, слои неопределенности прошлого. Зияния в земной коре, в которые уходит наша история и пропадает, переходя в иное состояние. Подземные миры, о которых мы не смеем задумываться. Среди вечных — добро-зло, смысл-бессмысленность и прочее — человеческих проблем существует и такая, как глубокий конфликт между идеей Дома и идеей Чужбины, мечтой о корнях и миражом пути. Вы можете унестись, соскочив со своей беговой дорожки, оставив позади семью, клан, нацию и расу, миновав неуязвимыми минные поля табу, пока не окажетесь перед последним пределом, самой запретной из дверей. Вы пересекаете последнюю границу, и тогда — тогда может оказаться, что вы зашли слишком далеко, и вас уничтожают.

С. Рушди

---

Все это было сказано сквозь зубы, оскаленные в учтивейшей улыбке. Я никогда не видел Ормуса таким растерянным.

— Я не понимаю, мистер Сингх, — ответил он так, словно вдруг превратился в мальчишку. — Вам не понравилось мое выступление?

— Причем здесь понравилось — не понравилось? Я же сказал, я не на работе. Там сидит моя мать. Она тебя слышала, я тебя слышал, весь город тебя слышал. Это, значит, посвящение, так? Ладно, ты можешь это петь, ты мог бы быть одним из этих ребят. О'кей. Мне это не интересно. Ты это делаешь ради женщин, чтобы заработать немного, a? Ты получаешь женщин? Ты этого ищешь?

— Только одну женщину, — ответил Ормус слабым голосом, — он был слишком потрясен, чтобы лгать.

Услышав это, Сингх остановился и поднял голову.

— Она сбежала от тебя, a? Ты пел эти подражательные песенки, и у нее лопнуло терпение.

Ормус пытался сохранить остатки достоинства.

— Я понял, мистер Сингх, спасибо за вашу прямоту. Я не исполнял сегодня своих песен. В другой раз, может быть, попробую.

Сингх стукнул тростью об пол.

— Я разве сказал, это всё? Я скажу, когда будет всё, а оно не будет, пока ты, мальчик, не скажешь мне, как ты раздобыл последнюю песню, которую пел, какой сукин сын бутлегер надыбал ее для тебя. Так я сказал, когда ты начал петь. Видишь, что ты со мной сделал, — ты заставил меня выругаться в присутствии моей седой матери. Я никогда этого не делаю. Она вязала и потеряла петлю. Но тебя это не касается.

Последней песней была нежная баллада, медленная, полная томления: песня для Вины, подумал я, одна из тех, что Ормус сочинял на крыше, думая об утраченной любви. Но я ошибался. Песня называлась «Yesterday».

— Я слышал ее, — промямлил Ормус, и Юл Сингх опять грохнул об пол своей тростью.

— Невозможно, о'кей? Эту песню мы выпустим не раньше, чем в следующем году. Мы ее еще даже не записали. Парень только сочинил ее, он только что сыграл мне ее на своем гребаном пианино в Лондоне, о'кей, и вот я прилетаю в Бомбей повидать свою старенькую мать, которая, Боже благослови ее, сидит там не знаю сколько времени и не может понять, почему ее сын выругался при ней. Ты понимаешь, о чем я? Это не годится. Так быть не должно.

Ормус молчал, словно онемев. Разве мог он сказать: у меня есть мертвый брат-близнец, я следую за ним в мыслях, он поет, я слушаю, и последнее время все лучше разбираю слова. Всё лучше и лучше.

Юл Сингх встал.

— Я скажу тебе две вещи. Первое: если ты еще раз споешь эту песню, мои адвокаты скрутят тебя покрепче смирительной рубашки и твои яйца будут у меня на столе рядом с овсяными хлопьями в маленькой фарфоровой чашке. Второе: я никогда не ругаюсь. Все знают, что я не терплю сквернословия. Поэтому ты можешь понять, как я расстроен.

Он был уже в дверях. Я увидел двух дюжих сопровождающих в смокингах. Он повернулся, чтобы сделать последний выстрел.

— Я не сказал, что у тебя нет таланта. Разве я так сказал? Я так не думаю. У тебя есть талант. Возможно, большой талант. Чего у тебя нет, так это материала, — кроме того, который ты украл, хотел бы я знать как, но ты не скажешь. Еще у тебя нет группы, потому что с этими ребятами в розовых пиджаках далеко не уедешь, разве что домой на автобусе. Далее, мотивация. Этого, мне кажется, тебе тоже не хватает. Когда у тебя будет стоящий материал, когда у тебя будет настоящая группа — можешь ко мне не приходить. Когда у тебя будет мотивация — другое дело, если она у тебя, конечно, будет, а может, не будет никогда, но не воображай, что я собираюсь ждать. Возможно, если ты найдешь эту девчонку. Найди ее, и она сделает из тебя человека. Лично я всем обязан моей очаровательной жене, которая, к сожалению, не сопровождает меня на этот раз. Но тебя это не касается. Всего хорошего.

— Значит, его не существует, — сказал я Ормусу. — Тогда тебе повезло.

У Ормуса был такой вид, словно в него ударила молния.

— Всё неправильно, — тупо промямлил он. — Но, может быть, так и должно быть.

7. Больше чем любовь

Должен признаться, версия о том, что отсутствие паспорта / конвертируемой валюты помешало Ормусу кинуться вслед за Виной, всегда была мне подозрительна. Было бы желание и т. д., думалось мне невольно, поэтому когда Юл Сингх проницательно усомнился в наличии у данного исполнителя мотивации, я понял, что он попал прямо в точку и высказал вслух то, что я уже давно знал. И все же столь велика была внешняя уверенность в себе Ормуса, его сексуальная развязность, свобода владения своим телом и голосом, его шарм, что я позволил себе поверить (точнее, обманул себя, что верю), будто его скрытая от посторонних замкнутость и даже эти панические срывы по поводу погрешностей реального мира объясняются его обостренной чувствительностью художника, неудержимо подталкивающей к тому, что Браунинг называет опасной гранью вещей.

«Честный вор, ласковый убийца». Эти парадоксы, несомненно, интересны, но Ормус Кама стремился к куда более опасной грани — грани сознания, за которой он преследовал своего умершего брата, возвращаясь с провидческой музыкой, но каждый раз рискуя больше не вернуться. Нет ничего удивительного, думал я, исполненный самомнения подросток, что подобные путешествия в непознанное не проходят бесследно, повергая путешественника в состояние уныния и потерянности. Короче говоря, я считал, что Ормус Кама слегка тронулся, не сумев сохранить душевного равновесия после своей утраты, как это бывает с разлученными близнецами (или покинутыми любовниками). Все здравствующие на тот момент представители семьи Кама мужского пола были, каждый на свой лад, ущербны — чтобы стать рупией, им не хватало пары анн; Ормус не страдал ни тягой к убийству, ни немотой; он не погрузился в пьяный ступор поражения и стыда: он был одарен, харизматичен, а его странности только усиливали его привлекательность. Так что у меня было немало причин отбросить зародившиеся в глубине души сомнения, не признаваться даже самому себе в очевидном, а именно: что внезапный отъезд Вины, сразу же после их отложенной на столь долгий срок и подарившей им столь совершенное наслаждение первой (и единственной) ночи любви, нанес серьезный удар вере Ормуса в себя, оставив его с пробоиной ниже ватерлинии, так что ему приходилось отчаянно вычерпывать воду, чтобы не затонуть. После того как беспощадная зоркость Юла Сингха открыла мне глаза, я увидел густой туман страха, окутывавший Ормуса Каму, глубокое чувство своей неадекватности, заставлявшее его изображать бомбейского Казанову, — причину его непрекращающегося донжуанства. Если бы Афродита сошла с Олимпа, если бы Венера объявила, что ее занятие потеряло смысл, — это потрясло бы Ормуса меньше, чем отсутствие у Вины Апсары иллюзий относительно любви. Он также потерял уверенность и саму веру в идеальную Вину, в существование вечного и идеального партнера, его второй половинки, которую он мог бы любить вечно и которая, в свою очередь, подарила бы ему вечную любовь. «Я найду ее хоть на краю света», — хвалился он, но не добрался даже до аэропорта.

Он стал бояться того, чего больше всего желал. В самый важный день своей профессиональной карьеры он свалился с мигренью, после чего не посмел исполнить для знаменитого продюсера, сидевшего в зале подле старушки-матери с ее вязаньем, ни одной собственной песни. Вместо этого он пел песенки, подслушанные у Гайо, — версии тогдашних хитов, услышанные им задолго до этого в видениях, и в результате продюсер принял его за обычного провинциального подражателя. То же самое получилось у него с Виной; он утратил самообладание. Страх, что она, возможно, разлюбила его, что она захлопнет перед его носом дверь трейлера, оказался сильнее любви и удержал его дома.

За тринадцать месяцев, прошедших с того дня, как Юл Сингх обнаружил его тайную слабость, неуверенность его в себе понемногу стала очевидной для всех. Прежде оркестранты тех заведений, где он пел, — всевозможных клубов и кофеен, такие как «Розовые фламинго» из кафе «Ригал», — видели в нем полубога, одного из мифологических героев, кому на роду написано закончить свои дни, сияя на небесах. Но после того как босс «Колкис Рекордз» забраковал его, бомбейские музыканты все время давали понять Ормусу Каме, чтоб он не слишком задирал нос; что он, конечно, волен думать, будто он Бог Вог[108] (титул, дарованный ему кем-то из критиков скорее ради аллитерации), но с их точки зрения он ничем не лучше остальных — всего лишь вокалист при оркестре, а их как собак нерезаных, так что пусть держится скромнее. И в довершение всего он утратил свой дар покорять женские сердца.

Первые женщины, отвергшие его ухаживания, — старлетки Фадия Вадия иТиппл Биллимория, мигом прославились среди ресторанных завсегдатаев города как разрушительницы репутации Ормуса-сердцееда. Прошли считаные недели после этих первых отказов, и вся «армия Орми» предала его. Осталась одна Персис Каламанджа, с неземным пылом ожидавшая его в своем одиночестве в особняке матери на Малабар-хилл. Но этого звонка Ормус Кама так и не сделал. Позвонить Персис означало признать полное поражение. Это было все равно что позвонить в Башню молчания[109], чтобы забронировать там место на крыше, обсиженной стервятниками. Персис Каламанджа, со своим бесконечным терпением, — идеальная дочь для любой матери, идеальная невеста для большинства мужчин — в измученном сознании Ормуса стала аватарой Ангела Смерти.