Федор Достоевский - Том 15. Дневник писателя 1877, 1980, 1981

• Название: Том 15. Дневник писателя 1877, 1980, 1981
• Автор: Федор Достоевский
• Жанр: Русская классическая проза

В 15 том собрания сочинений вошли письма 1834–1881 гг.

---

1695

Встреча с И. С. Аксаковым состоялась в Москве 18 или 19 июля 1877 г. Она описана в главе первой июльско-августовского выпуска «Дневника писателя» 1877 г., где воспроизведен разговор Достоевского с одним «давним московским знакомым», с которым он «редко» видится, но «мнение» которого «глубоко» ценит. Достоевский приводит темы их беседы — о значении для человека «святых воспоминаний» детства (в связи с намерением Достоевского «посетить» Даровое), о разрушении строя старой семьи, запечатленного в автобиографических повестях Л. Н. Толстого, и возникновении «случайных семейств», о новых вопросах, являющихся у народа после реформы, о выходе восьмой (последней) части «Анны Карениной». Высказывания собеседника созвучны настроениям самого Достоевского (см.: наст. изд. Т. 14. С. 203–204).

1696

Является ответом на письмо Аверкиева от 21 октября 1877 г. (см.: РГБ, ф. 93. II. I.76).

1697

Аверкиев 21 октября 1877 г. обратился к Достоевскому, после публикации «Подростка» снова сблизившемуся с редакцией «Отечественных записок», «с покорнейшею просьбой» по поводу своей новой комедии «Непогрешимые». Эту пьесу, поясняет Аверкиев, по причинам, «важным» для него «лично», ему не хотелось бы помещать в «Русском вестнике», «вследствие исключительного сотрудничества», в котором он «считается почему-то не только солидарным, но как бы ответственным за всё», в нем помещаемое, хотя, по его словам, ему «надоело печататься» там и многие публикуемые в этом журнале статьи ему «не только не нравятся, но, как г-на Авсеенко, просто претят». «Вот мне и вздумалось, — пишет Аверкиев, — попытать счастья, нельзя ли напечататься где-либо в другом месте. Самым подходящим журналом мне кажутся „Отечеств<енные> записки”. Вы знаете там всех, а я никого, а потому я и решаюсь просить Вас позондировать это дело. Если и не удастся, то всё как будто легче получить отказ не лично, а через третье лицо». О своей комедии он сообщает, что она «из современного быта и в стихах», «непогрешимость» представлена в ней как «un vice à la mode» <модный порок — франц.>, по выражению «мольеровского Дон Жуана». «В ней, — поясняет Аверкиев, — задеты и скороспелые богачи или финансисты, как их зовут для пущей важности, и либеральные баре, и адвокаты, и газетчики. Эти лично, а мимоходом и другие. Нигилистов нет, ибо они уже повывелись, а остались, вообще говоря, одни гилисты, от слова гиль. Комедия написана в чисто комическом духе, что ныне редкость, без всякого сентимента, без убийств и полиции и вообще без всяких натянутостей, на что ныне мода. Надеюсь, что смеху в ней достаточно. <…> Я, как Вам известно, довольно прилежный, хотя, быть может, и достаточно негодный, ученик старых писателей и к новшествам не расположен: я думаю, что пошлость убивается смехом» (РГБ, ф. 93. II. 1.76). После выхода «Комедии о российском дворянине Фроле Скобееве» (1869) Достоевский возлагал на Аверкиева большие надежды, рассматривая его в одном ряду с Островским и даже отдавая в некотором отношении (при меньшем «блеске в таланте и в фантазии») ему предпочтение (см. письмо 140).

1698

Консерватор по убеждениям, Аверкиев, наиболее известный современникам как автор «Комедии о <…> Фроле Скобееве» и драмы «Каширская старина» (1872), с первых шагов своей литературной деятельности занял позиции, враждебные революционно-демократическому крылу русской литературы и журналистики. Еще в первой половине 1860-х гг. он поместил большое количество пародий и эпиграмм на деятелей прогрессивной печати в юмористическом журнале «Оса», редактировавшемся А. А. Григорьевым. Имея в виду эти и подобные им публицистические выступления Аверкиева, Д. И. Писарев в 1865 г. в статье «Прогулка по садам российской словесности» назвал его рыцарем «мракобесия и сикофантства». Со столь же резкими определениями фигурировало его имя в публицистике М. Е. Салтыкова-Щедрина 1860-х гг., включившего сатирические намеки на Аверкиева в «Историю одного города» и «Современную идиллию».

1699

Речь идет о С. В. Аверкиевой, с которой Достоевский встречался как в 1870-х, так и в начале 1880-х гг.

1700

Ответное письмо Аверкиева от 22 ноября 1877 г. см.: РГБ, ф. 93. II. 1.76.

1701

См. письмо 188, примеч. 1.

1702

См. письмо 188, примеч. 2.

1703

Об отношениях Аверкиева со старой и новой редакциями «Отечественных записок» см.: ЛН. Т. 49–50. С. 631, 634.

1704

Выражая Достоевскому признательность в письме от 22 ноября 1877 г. за «благорасположение» и «хлопоты», Аверкиев отказывался понимать руководителей «Отечественных записок», последовательно отстаивавших позиции своего журнала. «Меня, признаюсь, несколько поразило, — писал он, — выражение Некрасова, что я всё, что ни писал, писал против них и их направления. Говоря откровенно, я полагал, что мои шпильки столь же мало тревожат других, как их меня. Выходит наоборот. Выходит, что в самом деле есть какое-то направление, в чем доселе я смел сомневаться. По крайности, сомневался в их серьезности. Но, быть может, я сужу слишком по-художнически». И далее он соглашается не отходить от «Русского вестника», о «разрыве» с которым «и не думал», заботясь, по его словам, лишь о том, чтобы у него были «два издателя или покупателя».

1705

Является ответом на письмо Озмидова от 2 января 1878 г. (см.: ИРЛИ, ф. 100, № 29798).

1706

Высказав сожаление по поводу того, что Достоевский прекращает издание «Дневника писателя», Озмидов писал: «В особенности я жалею, что не буду слышать от Вас мыслей о необходимости понятия о бессмертии души для человеческого прогресса. У меня составилось понятие о необходимости любви к ближнему и прогресса из других основ и свойств человека, а потому весьма желательно было бы услыхать Вас…» (Там же).

1707

Послания апостола Павла (14) входят в Новый завет.

1708

Затронутая здесь и выше проблема соотношения личного, эгоистического и нравственного начал человеческой личности волновала Достоевского на протяжении всей его жизни.

1709

Ответное письмо Михайлова от 2 апреля 1878 г. см.: РГБ, ф. 93. II. 6.102.

1710

Речь идет о следующем обращении к Михайлову: «Корреспонденту, написавшему мне длинное письмо (на пяти листах) о Красном Кресте, сочувственно жму руку, искренно благодарю его и прошу не оставлять переписки и впредь» (см.: наст. изд. Т. 14. С. 414).

1711

Подразумеваются «Братья Карамазовы».

1712

Достоевскому были интересны наблюдения над детьми Михайлова — известного педагога, преподавателя реального училища, бывшего содержателя пансиона для мальчиков, еще в 1860-х гг. выступавшего в печати со статьями на темы воспитания.

1713

Очевидно, в не дошедшем до нас письме Достоевскому от 3 марта 1878 г. Петерсон повторил просьбу прислать книги в библиотеку г. Керенска Пензенской губ. (ныне г. Вадинск), где он в это время служил.

1714

Речь идет о Н. Ф. Федорове — русском философе-утописте. Считая грехом всякую собственность, в том числе на идеи и на книги, Федоров при жизни ничего не опубликовал под своим именем. В последствии В. А. Кожевников и Н. П. Петерсон, ученики философа, издали его избранные заметки и статьи под общим названием «Философия общего дела» (Верный, 1906. Т. 1; М., 1913. Т. 2; см. также: Федоров Н. Ф. Соч. М., 1982). Центральная идея Федорова — преодоление смерти. Нужно жить, учил он, не для себя (эгоизм) и не только для других (альтруизм), но со всеми и для всех, объединившись в союз живущих (сыновей) для воскрешения умерших (отцов) (см.: Философия общего дела. Т. 2. С. 8).

1715

Лекции Вл. С. Соловьева, называвшиеся «Чтения о богочеловечестве», состоялись в Петербурге в марте 1878 г. Достоевский, очевидно, имеет в виду восьмую лекцию. Соловьев говорил в ней о клеточно-атомном строении «человеческой особи», которая, по его определению, является «физическим организмом», представляющим собой «агрегат множества органических элементов» (Соловьев Вл. С. Собр. соч. СПб., 1905. Т. 3. С. 113). В отличие от Федорова, верившего в то, что «молекулы и атомы» живого организма не уничтожаются даже после смерти и что их можно «собрать», «соединить» и таким образом воскресить умершего (см.: Философия общего дела. Т. 1. С. 442), Соловьев отрицал «полную действительность» реального человека. Он утверждал, что «человек идеальный» «неизмеримо более существен и реален, нежели видимое проявление человеческих существ» (Соловьев Вл. С. Собр. соч. Т. 3. С. 115–116).