Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

• Название: Герои пустынных горизонтов
• Автор: Джеймс Олдридж
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1958

Романы Олдриджа тяготеют к жанру героической эпопеи, они реалистически отражают и сложный путь личности к новым горизонтам, и трагедию индивидуалиста, утратившего их.

В романе «Герои пустынных горизонтов» тесно сплетены две главные сюжетные линии — повествование о судьбе англичанина Гордона и о восстании кочевых племен Бахраза (вымышленное название государства, управляемого английскими марионетками).

---

— Ах, тебя всегда влекут крайности, Нед! — с внезапным раздражением вскричала она. — До самой смерти будешь созерцать эти крайности и любоваться ими. А выбора так и не сделаешь. Не хочу больше слушать. Решай — и тогда скажи мне, что ты решил. И вот еще что… — Она жестом остановила его попытку возразить. — О своей парламентской карьере ты со мной и не заговаривай. Это выше моих сил. Ни слова на эту тему. А теперь идем домой. Я вся вымокла и умираю с голоду.

— Согласен, — сказал он, чувствуя ее полную отчужденность. — Больше никаких разговоров о трудностях выбора. Идем домой пить чай. Прежде всего чай! А потом я готов идти, куда ты захочешь.

Тесс сняла комнату на той же Фулхэм-род — семиметровую мансарду под крышей кирпичного дома, куда нужно было подниматься по холодной голой лестнице мимо булочных и мясных лавок, занимавших первый этаж.

— Как это ты ухитряешься не вносить ничего своего в атмосферу комнаты, где живешь? — сказал Гордон. — Я помню, то же самое было и в Кембридже. — Он смотрел, как она кипятит воду в дешевом жестяном чайнике, и в нем поднималось раздражение. — Женщина должна хоть немножко обладать чувством домашнего уюта. У тебя на всем лежит какой-то отпечаток бездомности.

Он спохватился, когда необдуманный удар был уже нанесен. Две-три скупые слезы пролились в воспоминание о доме в Глазго.

— Тесс, — предложил он вдруг, движимый раскаянием и в то же время неуемной жаждой действия. — Давай сядем на мотоцикл и покатим в Глазго. Ты давно хотела навестить отца. Вот прекрасный случай.

Она в эту минуту заваривала чай и промолчала, только слегка тряхнула своими короткими черными волосами, словно желая отмахнуться от его слов.

— А почему бы и нет? — спросил он и тут же продолжал, настойчиво вторгаясь в ее страхи, в ее тяжелые мысли: — Ты же сама говорила, что надо было бы тебе не в Лондон ехать, а домой. Ну вот я и хочу отвезти тебя домой.

— Нед, это жестоко! Перестань!

— Ты должна поехать домой. Нечего бояться и прятаться.

— Я туда никогда больше не поеду.

— Но почему?

— Почему? Почему? О господи! — она содрогнулась, точно от боли, и бледное лицо залилось краской; казалось, она старается подавить глухие угрызения совести. — Ведь я сделала свой выбор, — сказала она. — Я приехала сюда. Значит, туда я теперь ехать не могу.

— Да почему не можешь? — упорствовал он. — Вот сейчас и поедем.

— Тебе этого не понять, — с силой сказала она. — Ты и Глазго — это несовместимо. И не будем больше говорить об этом. Вопрос исчерпан. Я решила! Я туда никогда больше не поеду!

Он почувствовал, что в ней нарастает враждебность, и заколебался, опасаясь не за нее, а за себя. Одна вспышка настоящего гнева, и она навсегда перестанет быть чутким, участливым дополнением его неукротимой натуры. Он уже и так многое потерял. Потерять ее было бы для него сейчас равносильно тому, что он испытал, отказавшись от своей второй, аравийской жизни. И то, что он воспринимал это именно так, показало ему, насколько он внутренне привык полагаться на Тесс, на ее уменье чувствовать.

Но она в конце концов превозмогла свой страх и сказала: — Ступай, приведи сюда мотоцикл. — В ней как будто ожило с новой силой ее влечение к нему; на миг она обхватила его руками и замерла. Потом решительно повернула его к двери. — А то в самом деле мы тут досидимся до черной меланхолии. Кроме того, у меня есть немного денег, и я хочу их истратить.

— При чем тут деньги?

— Хочу купить себе берет. Да, да! Темно-красный берет. Вот мы с тобой и поедем по магазинам. Куплю берет и буду носить его сбитым на затылок — вот так. — Она лихо взъерошила свои черные волосы. — Ступай. Я оставлю чай на огне, чтобы он не остыл к твоему приходу.

— Нет, нет. Вылей его вон! — Он схватил чайник и выплеснул чай в раковину. — А эту мерзкую, нищенскую жестянку выбрось на свалку. Самое подходящее для нее место! — Энергичным движением он засунул чайник в небольшое ведерко, заменявшее мусорный ящик. — И вот что: пока я схожу за мотоциклом, уложи свои вещи. Мы поедем к нам в Хэмпшир. А берет купишь по дороге. К чертям эту трущобу! — крикнул он и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

Гордону их близость казалась все менее и менее реальной: она была точно зыбкий, туманный образ, готовый развеяться, как только к нему протянешь руки. Оба они жили, как живут все лондонские холостяки, мужчины и женщины, снимающие комнаты в пансионах или у квартирных хозяек и обреченные на томительное заключение в этих бесчисленных одиночных камерах, стены которых никогда не раздвинутся, не взорвутся, не рухнут, открывая обитателям доступ к живому человеческому общению. И пусть даже Гордон и Тесс очутились в этом мире случайно — все равно они подчинялись ему и растворялись в нем.

Но сейчас, вырвавшись из этого мира и попав в материнский дом вместе с одинокой Тесс, доверившейся его заботам, он впервые в жизни почувствовал по-настоящему, что вернулся домой. Это было волнующее чувство. И его радовало все то, чем его встретила мать: налаженный домашний уют, респектабельный холодок чистых простынь, простая дружная атмосфера английской семьи.

Да и Тесс словно сразу стала другой.

В обществе миссис Кру, жены плотника, она оставалась для него такой, как всегда; здесь же, рядом с женщинами, с которыми его сближало родственное чувство, он вдруг увидел ее в новом свете. Оказалось, что она прекрасно сложена, что в ней много сердечности и простоты, что она и смела, и застенчива, даже робка, но при первой тревоге, при первом намеке на столкновение готова отстаивать свою независимость.

Джек, улыбаясь как всегда, с братской фамильярностью потрепал ее по шее, чем вызвал у нее краску смущения. Забавной была ее встреча со Смитом. Гордон со стороны наблюдал, как взаимное любопытство разрушало те нетвердые представления друг о друге, которые у них сложились заранее. Полуночничая со Смитом, Гордон порой отвлекался от разговора о машинах и технике и рассказывал Смиту о Тесс — вполне достаточно, чтобы сбить его с толку; так Смит и не мог понять, осталась ли Тесс навсегда девушкой из рабочего квартала Глазго или же превратилась в типичную обитательницу английской загородной усадьбы.

В свою очередь Тесс так смотрела на Смита, словно хотела охватить взглядом всю его жизнь и разгадать загадку его отношений с Гордоном, хоть это имело для нее отраженный интерес — лишь в той мере, в какой освещало личность самого Гордона.

А Гордона все не покидало радостное чувство возвращения домой; и все, что говорили и делали Тесс, его мать, Джек, неизменно связывалось для него с уверенностью в том, что Тесс будет здесь всегда и что вся жизнь теперь пойдет по образцу этих ладных, спокойных дней.

Стасис[18]. Если б только все осталось так, как сейчас.

Но он знал, какая здесь таится опасность. Сколько раз во время своего мучительного бахразского паломничества он доходил до глубин позора, граничивших с самоуничтожением. И ему казалось, что для Тесс, хотя она всегда весела и приветлива, ее пребывание здесь — нечто вроде такого же ненужного паломничества. И как ни велика ее внутренняя сила, все равно она погубит себя, если хоть на миг собьется с пути, и ее затянет пустота, в которую она только хотела заглянуть. Пролетарка Тесс неосторожно окунулась еще раз в омут буржуазного существования, а это даже для сильнейших зачастую не проходит даром.

Он сам теперь смотрел на нее совсем по-другому. Здесь, дома, где рядом с нею была его мать, он стал замечать ее неподдельную свежесть, ее маленькие ноги в туфлях на высоких каблуках, милую ненадуманную простоту ее костюма — она всегда носила юбки с кофточками, но это не были дешевые вещи. И у него являлось жестокое желание спросить ее: «Где же теперь твои люди бездны, Тесс?»

Тесс не знала его мыслей и не хотела ничего о них знать. По утрам она пила чай с миссис Гордон, помогая ей хозяйничать; и если Джек или Гордон являлись к чайному столу, встречала их сиянием своих черных глаз, бледного лица и шелковистых волос. Она легко и быстро притерлась к домашнему укладу жизни, точно приехавшая погостить тетушка. Только ее резковатый смех напоминал о том, что она здесь инородное тело — Галатея, ожившая в чужой среде. Гордон все это видел; видел и то, как страстно тянется его мать к Тесс, к ее мягкой и ласковой силе. Грэйс была потеряна для матери, и потому она нуждалась в Тесс — Тесс, которая и в женских глазах была существом идеальным.

Улучив однажды минуту, когда Тесс была одна и по всем признакам благодушно настроена, он сказал ей: — Ты, я вижу, совсем по-родственному привязалась к маме, девочка.

Она вспыхнула. — Мне очень нравится твоя мать, — возразила она воинственно. — Мы с ней отлично понимаем друг друга.

— Если вы и понимаете друг друга, то разве только в мелких женских делах. А деликатничать и изощряться в вежливости просто глупо — и с твоей и с ее стороны. Тебе с ней спорить надо — вот и спорь.