Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

• Название: Герои пустынных горизонтов
• Автор: Джеймс Олдридж
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1958

Романы Олдриджа тяготеют к жанру героической эпопеи, они реалистически отражают и сложный путь личности к новым горизонтам, и трагедию индивидуалиста, утратившего их.

В романе «Герои пустынных горизонтов» тесно сплетены две главные сюжетные линии — повествование о судьбе англичанина Гордона и о восстании кочевых племен Бахраза (вымышленное название государства, управляемого английскими марионетками).

---

— Ах ты черт! — с шутливым вздохом сказал Гордон, усаживаясь возле Смита. Он все еще отдувался и пыхтел. — Вот теперь я действительно проголодался, а есть нечего.

Он глянул на Смита и подметил тень недоумения на его лице. У Смита были маленькие и на редкость невыразительные глазки, что даже не вязалось со всем обликом этого большого человека, но сейчас Гордон прочел в них все его одиночество, отчужденность, полное непонимание этого внезапного приступа самозабвенного веселья.

— А вы что ж не захотели подурачиться? — совершенно серьезно спросил он Смита, устремив на него все еще смеющийся взгляд.

Смит не нашелся что ответить. Он смущенно улыбнулся и указал Гордону на незамеченного до сих пор свидетеля всей этой сцены, который сидел неподвижно между двумя большими камнями, не проявляя никакого интереса к происходящему. На нем была шелковая одежда, за поясом торчали два кинжала. Это был юноша, почти мальчик, с горделивой осанкой; на Нури и Минку он смотрел свысока, презрительно скользя взглядом от одного к другому. Но видно было, что он напряженно ищет случая встретиться глазами с Гордоном.

— Что ему нужно? — спросил Гордон.

Снизу, от водоема, отозвался Минка: — Это Фахд, сын шейха Юниса. Пришел сюда еще на заре, дурак, и заявил, что желает говорить с нашим английским господином. Я его нарочно заставил ждать — пусть учится вежливости.

Фахд — необычное имя для араба. Слово «фахд» по-арабски означает «пантера». Подобное имя дается ребенку, только если он родился хилым — в качестве заклятья, которое должно сохранить ему жизнь. В данном случае средство, как видно, подействовало: юноша и в самом деле был похож на дикую кошку пустыни. Слова Минки он оставил без внимания, явно не желая унижаться до спора с ним. Он был тремя-четырьмя годами старше и, кроме того, господином по рождению. Ни Минку, ни Нури он не желал замечать: он смотрел на Гордона и только на Гордона.

— В чем дело, мальчик? — спросил его Гордон. — Что тебе нужно?

— Я хочу служить тебе, — сказал юноша почтительно, но твердо. — Хочу служить делу восстания.

— Служить мне? А почему ты этого хочешь? — Гордон покосился на кинжалы, заткнутые у него за поясом. — И что скажет на это твой отец?

— Отец сам прислал меня сюда, клянусь аллахом, — сказал Фахд. — Да, да! Как перед аллахом, да пребудет со мной его благословение.

— Я тебе не верю, — возразил Гордон.

Фахд вспыхнул от гнева, но промолчал.

— Твой отец никогда не согласился бы на это, — настаивал Гордон. — К тому же ты слишком молод.

— Побойся аллаха! — возмущенно вскричал Фахд, указывая на Минку и маленького Нури. — А эти как же?

— Ну, они — испытанные воины, — сказал Гордон. Его смешило презрительное отношение юноши к этим двум детям пустыни; видно было, что он считает их чем-то даже ниже слуг. Гордон обернулся к Смиту и сказал по-английски: — Стоит взять его, как вы думаете?

— Он, должно быть, настоящий дикарь, — заметил Смит, думая о том, что с них вполне достаточно двух головорезов. Навязать себе еще третьего — это уже, пожалуй, чересчур, тем более при такой явной враждебности между ним и юными бедуинами.

— Совсем неплохо, если Юнис будет помнить о том, что с нами его сын. А малый хорош! Очень уж хочется посмотреть, как Минка и Нури будут управляться с ним в драке. И надолго ли хватит его высокомерия, когда начнутся у нас серьезные дела. Я просто не могу устоять против соблазна.

— Вы бы хоть поговорили с Юнисом. Ведь если мальчик сбежал тайком, это вам наделает хлопот.

— Да, тут вы, пожалуй, правы. — Гордон повернулся к юноше. — Хорошо, можешь ехать с нами, — сказал он, — но только если принесешь мне от отца письменное разрешение. Письменное, слышишь?

Это было такое странное и неосуществимое требование, что Фахд не сразу понял, в чем его смысл.

— Будет так, как ты велишь, — коротко ответил он и, поцеловав край одежды Гордона, ушел не оглядываясь.

— Честное слово, он достанет у отца разрешение! — сказал Гордон.

— Едва ли, — сухо возразил Смит, но ему и самому было с первой минуты ясно, что решение следовать за Гордоном прочно засело у Фахда в голове. И Смит в который уже раз подивился — что за сила притягивает людей к Гордону и заставляет их так прикипать к нему душой.

— Может быть, мы сумеем избавить мальчишку от того страха перед Талибом, которым одержим его отец, — говорил Гордон. — Если он останется с нами, бедному Юнису трудно будет идти против нас.

— Вот зачем он вам нужен, — сказал Смит неодобрительно. — Чтобы приобрести власть над стариком?

— Может быть, и так. Но он нам вообще будет полезен. Нам нужны верховые животные, нужен проводник. Вот тут он и пригодится.

Еще до полудня юноша вернулся, ведя за руку отца. — Скажи ему! — повелительно обратился он к старику.

— Он требует, чтобы я отпустил его с тобой, — жалобно сказал Юнис Гордону. — А я не хочу! Объясни ему, что он не может тебе служить.

Юнис цеплялся за своего гордого отпрыска, и видно было, что он боится потерять его и в то же время боится идти наперекор его желаниям; юноша явно сознавал, что он — гордость отца, и умел пользоваться этим. Больше Юнис ничего не сказал, только смотрел на Гордона умоляющим взглядом.

— Пусть мальчик послужат восстанию, шейх, — мягко сказал Гордон. — Это лучше, чем киснуть здесь. Пусть потешит свою гордость. Пусть послужит Хамиду.

— Он еще так молод, — заныл Юнис. — Мой любимый сын! Все остальные мои дети ничего не стоят. Видит аллах, я не в силах лишиться его, Гордон.

— Я все равно уйду!

Это было сказано так вызывающе и с такой бесповоротной решимостью, что бедный Юнис склонил голову, признав свое поражение. Слезы полились у него из глаз, он обнял сына и стал просить Гордона заботиться о нем.

— Долго ли ему попасть в беду при его горячем нраве! Не давай ему отбиваться от рук. И прошу тебя, не оставляй меня без вестей о нем. — Он еще раз прижал сына к груди и печально побрел прочь, как будто издавна неблагосклонная судьба окончательно добила его этим ударом.

Но Гордон велел Фахду догнать его. — Пусть отец благословит тебя! — сказал он юноше. И к этому добавил поручение — раздобыть мулов для поездки в город Ашика и яиц на завтрак.

В резиденции Ашика (Гордон считал город, выстроенный шейхом Ашиком у окраины пустыни, вполне заслуживающим этого названия) было шумно, людно, все улицы заполонили толстые купцы. Для толстых купцов и был построен этот город. Он стоял на единственной проезжей дороге, которая вела из Бахраза в пустыню, извиваясь по ущельям; и сюда, как в единственный торговый центр окраины, стекались и бахразцы и жители пустыни.

Старый Ашик, его строитель и хозяин, был джид, патриарх, и жил в белом каменном доме посреди города. Он вышел Гордону навстречу и приветствовал его, стараясь перекричать уличный шум, а Гордон поцеловал край его белоснежной одежды в знак уважения к его годам, мудрости, благочестию и снисходительному — когда не брала верх природная гневливость — отношению к людям.

— Привет тебе, сын пустыни! — закричал Ашик пронзительным голосом, свойственным глуховатым людям. — Так ты решил навестить нас!

— Как же я мог не навестить тебя, — сказал Гордон.

— Добро пожаловать! Долго ли ты у нас пробудешь? Прошу тебя, погости подольше. Прошлый раз ты так скоро уехал. И другу твоему мы тоже рады. Кто он такой? Все ли у тебя благополучно? Добро пожаловать, добро пожаловать! — Его квадратная седая борода тряслась, глаза весело блестели. — О мой воин! — сказал он и снова обнял Гордона.

Приятно было очутиться среди шумного многолюдства этого дома — сыновей Ашика, его братьев, племянников, слуг, приближенных, друзей, купцов, священнослужителей, обнищалых шейхов вымерших племен, невольников, — так приятно, что Гордон разрешил себе немного отдохнуть душой и даже шутил и смеялся с другими.

— Черт! — вздохнув полной грудью, сказал он вполголоса Смиту. — Мне сегодня кажется, что я дома!

Это «дома» означало вечер, проведенный за скромным столом в интересной беседе.

Ашик принадлежал к суфиям — секте, которой ислам обязан вершиной своей философии, давшей синтез мусульманских догм применительно к быту и нравам арабов, нравственное оправдание суровой жизни кочевников пустыни. Ашик с гордостью рассказывал о том, как величайший философ суфизма Аль-Газали, заимствуя понемногу от учений Платона, Будды, даже Зороастра, создал суфийское учение о высшей мудрости. Согласно этому учению, истина постигается человеком через внутреннее озарение. Суть истины — любовь к богу, путь к ней — искания души.

— Жадность, погоня за преходящими благами жизни — все это мы презираем, — воскликнул Ашик-купец. — В боге ищите прибежища, люди! Бог — наш оплот.