Росс Кинг - Экслибрис

• Название: Экслибрис
• Автор: Росс Кинг
• Жанр: Романтическое фэнтези

Лондон, 1660 год. Только-только, после "враждебных вихрей" революции, реставрирована монархия. Труп Кромвеля выкопан из могилы, повешен, а затем и обезглавлен. Исаак Инчболд, владелец букинистической лавки "Редкая Книга", получает странный заказ: отыскать герметический трактат "Лабиринт мира", который не вошел в корпус сочинений Гермеса Трисмегиста, переведенный Марсилио Фичино на латынь для флорентийского правителя Козимо де Медичи, и существует в единственном экземпляре. Букинистический поиск оборачивается детективным расследованием, распутыванием клубка интриг, ниточки которых ведут к штурму Праги войсками Католической лиги в 1620 году и к загадочной южноамериканской экспедиции сэра Уолтера Рэли.

---

– Нет-нет, – с запинкой сказал Вилем. – Мы должны подождать…

Но Монбоддо уже наклонился вперед и схватил шкатулку своими толстыми лапами. Вилем нерешительно поднялся со стула. И в этот момент через окно из сада донеслись чьи-то похрустывающие шаги по заиндевелой земле.

Потребовалось несколько минут, чтобы открыть шкатулку. Она оказалась крепкой штучкой, вырезанной из красного дерева, срубленного на берегах Ориноко. И при этом также весьма ценная – одна из самых ценных среди многочисленных шкатулок Рудольфа, хранившихся в Испанских залах. Ее поверхность украшали алмазы из Аравии, лазуриты из Афганистана и изумруды из Египта, а кроме того – чистейшее золото, добытое в горах Мексики и перевезенное через океан испанским торговым флотом. Однако Монбоддо, этот великий знаток произведений искусства, не проявил должного уважения ни к ее красоте, ни к ценности. Он нанес три яростных удара по крышке и петлям, прежде чем Вилем успел вмешаться.

– Прекратите, я вам говорю. – Он попытался удержать толстую руку Монбоддо, когда тот снова размахнулся. – Нужно подождать, пока… – Но уже через мгновение мощный удар куда более крепкого Монбоддо сбил его с ног, и Вилем распростерся на полу.

– Без труда, – ударив еще раз по крышке, прорычал Монбоддо в свой воротник, – не вытащишь и рыбку из пруда.

Он пристроился на корточках около шкатулки и, покраснев от натуги, крякал, как будто сидел на ночном горшке. В глубоких морщинах у него на лбу скопились капли пота. Он пытался просунуть конец ломика под скобу, потом под язычок и, наконец, под дужку висячего замка, пытаясь сломать хоть что-то.

– Черт!

Ломик скользнул по замку, вызвав ответный металлический стон. Крышка скрипнула, словно протестуя, и затем глуховато зазвенела, когда Монбоддо, размахнувшись, нанес очередной яростный удар своей железякой. Один из камней раскололся, и его осколки, блестящие и голубые, как стрекозы-красотки, рассыпались по полу и закатились в угол. Поднявшийся с пола Вилем опять забормотал что-то протестующее. Эмилия слегка отступила назад. Она услышала, как на первом этаже хлопнула дверь, и собаки вдруг устроили новый переполох.

– Ахилл! Антон! Нельзя, фу, нельзя, нельзя!

Монбоддо уже стоял на коленях и, ругаясь вполголоса, с силой пропихивал плоский носик своего инструмента под засов – а потом навалился всем своим весом на другой конец ломика. Его голова затряслась от напряжения. Наконец золотая навеска замка вновь лязгнула, ее металл деформировался, и один из крепежных гвоздиков вылетел на свободу.

– Ха! Мы все же справились с ней, мои дорогие!

Гончие уже, повизгивая, цокали коготками по лестнице. Эмилии показалось, что она слышит сквозь этот возбужденный гомон звон шпор чьих-то сапог, ступивших на первые ступени. Она глянула на Вилема, но тот во все глаза смотрел на шкатулку. Второй гвоздик выскочил из своего гнезда. С грохотом вытащив ломик из-под искореженного замка, Монбоддо опустил голову и, набычившись, тяжело дышал, готовясь к очередной попытке. Шкатулка издала тихий стук, словно ее содержимое переместилось с места на место.

– Август! Амё! Нельзя, нельзя!

Первая из гончих влетела в комнату, преследуемая тремя другими, и один из псов опрокинул ржавый доспех, висевший на деревянной стойке. Застежка и шлем с опущенным забралом упали на пол и покатились в сторону Монбоддо. Но тот и бровью не повел. Еще четыре гончие ворвались в комнату и набросились на остатки пищи на столе. Вдребезги разлетелась тарелка. Звон шпор слышался уже в коридоре.

– О господи!..

С громким стоном замок сорвался с петель. Монбоддо вновь издал торжествующий вопль. Он по-прежнему сидел, склонившись над шкатулкой, на своих толстых ляжках, и пот уже капал с его носа; Вилем опустился на колени рядом с ним, его лицо необычайно побледнело. Эмилия прищурилась в тусклом свете. На нее нашло какое-то завороженное оцепенение от всего этого урагана грохочущих сапог, прыгающих собак, скачущих тарелок и доспехов. Шкатулка еще раз треснула, когда Монбоддо схватил ее своими волосатыми алчными лапами. Наконец он медленно поднял крышку.

– Ахилл!

Внутри оказалась другая шкатулка, точная копия первой, из полированного красного дерева, с золотыми петлями для ее бриллиантовых вставок. Монбоддо вынул ее, повернул к свету и пристально, нахмурив брови, поглядел на ее украшенные бока. Тыкающуюся носом собаку без слов отпихнули в сторону. Вилем все еще стоял рядом с ним, наклонив голову, и также выглядел удивленным. Монбоддо поднял крышку второй шкатулки и обнаружил там третью, еще поменьше, затем четвертую, еще меньше… – ряд деревянных коробочек, которые он отбрасывал в сторону одну за другой.

– Что? Что это такое? – Он добрался до пятой шкатулки, размеры которой были чуть больше нюхательной табакерки. Он повернул свою бычью голову к Вилему, побледневшему еще сильнее. – Что это значит? Шутка? Что вы там задумали? – Он швырнул пятую коробочку об стену; от удара она развалилась, и наружу выпала шестая. – Вы что, решили разыграть меня? Где манускрипт? Где он, черт вас возьми?

Шпоры перестали звенеть, и гончие затихли. Монбоддо с трудом поднялся на ноги, под его каблуками хрустнули осколки стекла. Эмилия, взирая на разбросанные по комнате шкатулки, почувствовала, что Вилем отступает в ее сторону.

– Господа! – Монбоддо повернулся лицом к двери. – Плохие новости, досточтимые господа. Судя по всему, сэр Амброз и его друзья решили повеселиться за наш счет.

Он указал ломиком на шкатулки красного дерева. Эмилия, подняв голову, увидела в дверном проеме трех мужчин в черных камзолах с золотым шитьем, отливавшим в солнечных лучах, которые пробивались через подъемное окно. Но вот жалобно скрипнула половица, и первый из них вступил в комнату.

Глава 6

Случалось ли у нас когда-нибудь такое дождливое лето? Когда я вспоминаю те дни, мне кажется, что свинцовые тучи непрерывными потоками изливали на землю дожди. Солнце целыми неделями скрывалось за угрюмыми, гонимыми ветром облаками; погода скорее походила на октябрьскую или ноябрьскую, но никак не июльскую. Лондонские сточные канавы переполнились и постоянно подпитывали вспухшую Темзу. Подоконники и натянутые во дворах веревки больше не украшало выстиранное белье, поскольку ни разу солнце не выглядывало так надолго, чтобы просушить белье. В пригородах реки выходили из берегов, неся свои потоки по чахлым полям, разрушая дороги и сметая мосты. Люди начали соблюдать строгие посты и умерщвляли свою плоть, своевременно решив, что эти непрерывные дожди, должно быть, ниспосланы им разгневанным Господом в наказание за то, что судьи, приговорившие к смерти Карла I, остались безнаказанными. Прежде чем закончится год, этих изменников поймают в Голландии и повесят на Чаринг-кросс, и Стэндфаста Осборна в том числе. Огромные толпы шли к Уайтхоллу и по Стрэнду, желая посмотреть на это зрелище, и тысячи голосов возликовали, когда вышли палачи, дабы исполнить свои обязанности. Один за другим животы преступников вспарывали опытной рукой, а истекающие кровью внутренности бросали в костры, что шипели и потрескивали под холодным октябрьским дождем. Ничего подобного народ не видел со времен королевы Марии, повелевшей предать протестантов мученической смерти на рынке Смит-филд, или королевы Елизаветы, расправившейся с иезуитами в Тайберне. Но естественную смерть Кромвеля сочли слишком мягким наказанием, поэтому его труп выкопали из могилы в Вестминстерском аббатстве и перевезли на телеге к Тайберну, где сначала повесили, затем обезглавили. Разложившееся тело захоронили под эшафотом, а череп обмазали дегтем и насадили на пику у Вестминстер-Холла, откуда он мрачно взирал на толпы горожан, спешивших мимо прилавков с книгами, мимо продавцов гравюр и эстампов. Мальчишки швыряли в него камнями; слышались смех и ликование, когда вороны дрались за его глазницы. Месть, месть – все в те дни жаждали мести.

А жаждал ли мести я? Неужели именно она заставила меня в горячечном бреду пуститься в то последнее роковое путешествие? Надеялся ли я найти возмездие, когда в проливной дождь сел в Эльзасе у задней стенки почтовой кареты, что медленно проталкивалась по Стрэнду к Чаринг-кросс, направляясь на восток?

Я помню сырое утро моего отъезда, в отличие от предшествующих ему дней, ясно и четко. Июль все еще не закончился, но уже строили эшафоты для нашего скромного аутодафе. Или, может, уже начался август. Я потерял ощущение времени. Сколько дней я провалялся в бреду, вернувшись в Эльзас из архивной часовни? Четыре или пять? Или даже неделю? Мои воспоминания об этих промежуточных днях довольно смутные, но их не сравнить с тем белым пятном, которое скрывает мое возвращение из подземного лабиринта на Чансери-лейн в таверну «Полумесяц». Как я вернулся: пешком или в экипаже? В какое время суток я наконец оказался в моей крохотной комнате, потрясенный и встревоженный?