Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев

• Название: Новые приключения в Стране Литературных Героев
• Автор: Станислав Рассадин
• Издательство: Искусство
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-210-00419-8

Сценарии популярной детской радиопередачи, выходившей в 1970-80-е гг.

Иллюстрации М.М. Занегина

---

Гена. Честно говоря, Архип Архипыч, я тоже не разобрал. Какое такое общество? Какая комиссия?

Профессор. Ах, Геночка, не в названии же соль! Салты­ков-Щедрин просто-напросто высмеивает здесь учреждения, воз­никавшие в ту пору и притворявшиеся ужасно деятельными и полезными, а в реальности, конечно, являвшиеся пародией на­стоящей деятельности. Ты, дружок, лучше вглядывайся в этого, нового Ноздрева, вслушивайся, как он говорит. С каким пафосом несет свою бюрократическую околесицу... Тем более что до нее-то дело наконец и дошло!

Ноздрев Второй. Да-с. Состою главным делопроизво­дителем этого отличнейшего учреждения, получаю прекраснейшее содержание, пользуюсь, вообрази, любовью подчиненных – у-у, они за мной, коли понадобится, хоть в огонь, хоть в воду – и, ежели пожелаю, могу жениться на купчихе с хорошим состоя­нием.

Племянник. Что ж, большому кораблю большое пла­ванье... И все же не откажите пояснить, в чем сущность вашего учреждения? Вашей комиссии?

Ноздрев Второй. Поясню, изволь. Комиссия наша – учреждение не частное, но и не казенное...

Племянник. Как так?

Ноздрев Второй. А вот так! С одной стороны, как будто частное, но с субсидией; с другой стороны, как будто ка­зенное, но с тем, чтоб никому об этом не говорить. Для начатия действий у нас открыто только два отделения: одно под назва­нием «Что Нужно?», а другое под названием «Что Ненужно?». В ближайшем будущем предполагается, впрочем, открыть еще третье отделение, под названием «И Да и Нет, или Ненужное не нужнее ли Нужного?». Однако поелику...

Ноздрев продолжает развертывать перед Племянником кар­тину деятельности своего странного учреждения, но мы его уже плохо слышим, – вероятно, причиной уличный шум. Не забудем: мы сейчас на людном Невском проспекте... Вернее, не совсем так: мы – в сатирической прозе Салтыкова-Щед­рина, а уж ее персонажи сошлись на Невском. Ведь Москва в «Горе от ума» – не просто Москва, а Москва Грибоедова; Петербург у Гоголя, Достоевского или Щедрина – тоже их Петербург.

Впрочем, как бы то ни было, сейчас-то важно одно: среди шума улицы профессор и Гена могут говорить о своем, не мешая Ноздреву. И он не мешает им.

Гена. «Не нужнее ли Ну...». (Поперхнулся.) Ну и ну! Это же абракадабра какая-то!

Профессор. Совершенно верно. Что и хотел доказать Щедрин.

Гена. Да... Это вы правильно про бюрократическую околе­сицу сказали. Нет, это ж надо! Вы только подумайте: Ноздрев, этот гуляка, врун – и вдруг таким бюрократом заделался!

Профессор. Во-первых, не вдруг, а во-вторых, бывает и такое. Подчинился моде нового времени.

Гена. И все-таки странно. Небось если бы этот Ноздрев себя тогдашнего встретил, он бы ему... то есть себе самому даже руку не подал. Слыхали, как он сказал? Как, говорит, вспом­ню себя прежнего, аж плюнуть хочется!

Профессор. Слыхал, слыхал... Постой! Как ты выразил­ся? Если бы встретил себя?.. А что! Пусть плюнет!

И, как нетрудно догадаться...

Ноздрев Первый. Ба, ба, ба! Сколько лет! Сколько зим? Куда? Откуда? А я – с ярмарки! Поздравьте: продулся в пух! Верите ли, что никогда в жизни так не продувался! А ведь будь только двадцать рублей в кармане, именно не больше как двадцать, я отыграл бы все, то есть кроме того, что отыграл бы, вот как честный человек, тридцать тысяч сейчас положил бы в бумаж­ник!.. Эх, брат, ну что бы тебе стоило приехать?

Племянник (с изумлением). Мне?

Ноздрев Первый. Вестимо, тебе! Уж я знаю, первее тебя картежника нет: ты и в гальбик, и в банчишку, и во все что хочешь...

Племянник. Я?!

Ноздрев Первый. Ишь, притворяется, шельма! Ну, дай обнять себя! Приди на грудь мою!..

Смачный поцелуй и звуки, свидетельствующие о том, как ба­рахтается Племянник, норовя вырваться из дюжих ноздревских объятий.

А уж тебя-то, брат, как я рад видеть! Что ни говори, родная кровь! Одного корню! Одного помету! Что ж ты сторонишься? Право, свинтус ты за это, скотовод эдакой! Поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя! Да что ж ты? Аль не признал?

Ноздрев Второй (сухо и даже с отвращением). Имен­но что признал. И как раз оттого не желаю с вами лобызаться. Уберите подалее ваши мокрые губы и извольте взглянуть на себя. Как вы одеты? Что на вас за архалук? А бакенбарды? Они в таком виде, будто вас только что оттаскали за шулерскую игру! Да, к несчастью, мы в некотором родстве. Я знаю вас, но не желаю знать!

Ноздрев Первый. Что? Что-о-о? Да коли так, ты ско­тина, ей-богу, скотина! Экий скалдырник! Подлец! Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил! Ну, погоди, ракалия! Вот тебе на первый, случай – тьфу!.. (Звучный плевок.) Что, по­лучил прямо в рожу? А на второй случай... Эй! Где мои люди? Порфирий! Павлушка! Бейте его!..

Ноздрев Второй. Полиция! Квартальный! Взять этого негодяя!

Племянник. Господа! Господа! Что вы делаете? Вспом­ните, что вы не чужие друг другу!.. Господин Ноздрев, вот, если угодно, мой платок, оботрите лицо!.. А вам, господин Ноздрев, должно быть стыдно, ибо...

Шум потасовки перекрывает его слова, и вновь Архип Архипо­вич и Гена получают возможность разговаривать, не заглушае­мые Ноздревым и Племянником.

Гена (смеется). Точно! Что я говорил? Так и есть – плю­нул!.. Правда, не тот в этого, а этот в того, но все равно... (Вдруг, обрывая себя, уже совсем другим тоном.) А знаете, Архип Архипыч, все-таки Салтыков-Щедрин зря, по-моему, в своих «Пись­мах к тетеньке» Ноздрева вывел!

Профессор. Вот как?! Ничего не скажешь, неожидан­ная реакция на эту бурную сцену.

Гена. Почему неожиданная? Нормальная. Я ведь что хочу сказать? Что если уж Гоголь придумал своего Ноздрева, такого, какой он есть, то его уж ни повторять не надо, ни так делать, как Щедрин сделал. Смотрите: фамилию ту же оставил, а человек-то совсем другой получился!

Профессор. Вот ты о чем... Ну, прежде всего должен по справедливости сказать, что подобное – вовсе не личная вы­думка Щедрина. Так бывало и до него и после него. То есть очень часто литературный герой, созданный одним писателем, – разумеется, знаменитый герой – перекочевывал с той или иной целью в произведение другого.

Гена. Что значит: с той или иной?

Профессор. То и значит, что с самыми разными целя­ми. Допустим, вот что случилось с Дон Кихотом. Стоило Сер­вантесу выпустить в свет первую часть романа о благородном ры­царе Печального Образа, как некий человек, укрывшийся под длинным псевдонимом Алонсо Фернандес де Авельянеда, на­печатал вторую, поддельную, часть, притом для того, чтобы его фальшивый Дон Кихот сразился с настоящим, сервантесовским. Потому что роман этого самого Алонсо ставил своей целью ос­меять книгу Сервантеса и его героя.

Гена. Так это же совсем особый случай!

Профессор. Все случаи особые, потому что цели раз­ные. Вот, если угодно, пример прямо-таки противоположный... Какого бы героя выбрать, чтоб ты его хорошо знал? Ага! Известно ли тебе, что в годы нашей Великой Отечественной войны в советской литературе вновь возродился бравый солдат Швейк?.. Да, да! Только на сей раз с его помощью зло осмеивалась армия уже не императорской Австрии, а гитлеровской Германии, и, право же, ни Ярославу Гашеку, ни его герою не пришлось бы жаловаться на то, что Швейк получил вторую жизнь. Пони­маешь? Он и без того бессмертное литературное создание, а тут еще такое везение: другая жизнь, отличная от первой, В иных обстоятельствах. В иное время. Точь-в-точь как у Ноздрева из «Писем к тетеньке»... (Повышает голос.) Так что на месте этого буйного господина я бы отнюдь не скандалил, а только радо­вался и благодарил!

Ноздрев Первый. Радовался? Чему это?

Профессор. Второй жизни, разумеется. Помните, как вы показывали Чичикову свои владения? Дескать, вот граница! Все, что ни видишь по эту сторону, все это мое. И даже по ту сто­рону, весь этот лес, который вон синеет, и все, что за лесом, все мое!

Ноздрев Первый (с вызовом). Да! Так и есть! Точ­но, что мое и ничье более! А ежели эта тряпка, этот болтун, этот женин башмак, этот фетюк Мижуев сказывал вам, будто я лгу, так я его...

Профессор. Понятно, понятно, тем более что я не об этом. С лесом разбирайтесь сами, но уж тут-то вы действитель­но вправе заявить, будто все это ваше. Все это – вы, и в гра­ницах гоголевской поэмы и даже в границах сатиры Салтыкова-Щедрина!