Гэнъитиро Такахаси - Сайонара, Гангстеры

• Название: Сайонара, Гангстеры
• Автор: Гэнъитиро Такахаси
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00021-5

Чтобы понять, о чем книга, ее нужно прочитать. Бесконечно изобретательный, беспощадно эрудированный, но никогда не забывающий о своем читателе автор проводит его, сбитого с толку, по страницам романа, интригуя и восхищая, но не заставляя страдать из-за нехватки эрудиции.

---

15

Терпеть не могу трудные слова.

Когда я читаю что-то, написанное невнятными учеными словами, становится тоскливо. Просто трудно понять, к чему клонит автор.

Я не люблю трудные слова и все же время от времени сам ими пользуюсь. Господи, как же это тоскливо.

Мне нравятся слова простые вроде: «Добро пожаловать домой».

Мне нравится, если «Добро пожаловать домой» мне говорит Книга Песен, когда я возвращаюсь по вечерам.

Я незнаком с другими «Добро пожаловать домой».

Я поднимаю Книгу Песен из кресла-качалки и переношу ее на руках в постель.

— Ишь какая тяжелая…

— Спокойной ночи, — говорит Книга Песен.

И я выключаю свет.

16

Я зачитывал «Генриху IV» выдержки из «Пуританских прелестей детектива» Эрика Рутли.

«Наш двадцатый век можно уподобить „стальному человеку“, замкнутому в оболочку материализма, сверкающую и прочную. Этот человек из стали также обречен, хотя вряд ли даже поймет, что обманчиво прочная броня отрывает его от воздуха и почвы, которые нужны, как пища, гораздо больше, чем громкие слова и идеи.

Никогда еще око человеческое не было столь алчно, как в наши дни, никогда не находилось в таких отчаянных поисках, не рыскало по сторонам, поскольку искусство было отнято от него. Прискорбное непонимание, воспитанное низменными заблуждениями средних классов девятнадцатого века, привело искусство к ситуации самоубийства. Действуя против жажды наживы, которой одержимы средние классы, и пытаясь оздоровить искусство, современная детективная литература, вызревшая из готического романа, утратила контакт с публикой и замкнулась внутри мирка собственных эксцентрических странностей.

В результате детектив стал особым, чисто техническим приемом, он утратил чувство истинного предназначения и стал бесконечно утонченной формой игры для специалистов, для этаких мандаринов, свысока глядящих на остальное общество, отщепенцев, избравших убежище на необитаемом острове, в одиночестве предаваясь интеллектуальным упражнениям.

Призыв Раймонда Чандлера прорвался сквозь всю вековую историю романа загадки и разрушил стены, воздвигнутые теоретической эстетикой. Вот почему, вне всяких сомнений, он услышан сегодня многими, хотя даже они смутно понимают истинное его значение. Тем же, кто остается глух к его обращению, Чандлер манифестирует бессмертную роль искусства, роль, к которой оно призвано и которую призваны исполнять мы. Обступаемый художественными образами, но лишенный корней, своей естественной цели, современный человек неуклонно движется к кризису, природу которого легко можно предугадать».

Внезапно «Генрих IV» насторожил уши.

В дверь зазвонили.

— Там кто-то пришел, — закричала Книга Песен из кухни.

Отложив книгу, я направился к двери.

— Кто там?

Ответа не было.

Я открыл дверь.

Четверо гангстеров стояли на пороге.

Часть третья САЙОНАРА, ГАНГСТЕРЫ

I «Мне так жаль»

1

За дверью находились четыре личности, «засвеченные» на стендах «Разыскиваются. Особо опасны».

У каждого, как и у нас, было свое имя.

«Молчаливый Гангстер» с плотно сжатыми губами переступил порог.

«Мелкий Гангстер» зашел за ним, вскинув ствол автомата, и объявил, что для нас же лучше держать рот на замке.

«Толстый Гангстер» вступил следом, облизывая «чупа-чупс» и принося извинения за внезапное вторжение.

Последним оказался «Красивый Гангстер».

Книга Песен молчком схватилась за мою руку.

— Нам нужно получить урок поэзии, — заявил «Красивый Гангстер».

— Что, прямо здесь?

— Да.

Я повернулся к Книге Песен.

— У нас будут занятия. Приготовь доску и стулья.

2

— Добрый вечер, господа, — приступил я. — Прежде чем начнем, хотелось бы прояснить одно обстоятельство: грабить у нас совершенно нечего. Ценностей здесь никаких.

— Не бойся, Шерлок. Какие идиоты станут громить нищебродов? — рявкнул «Мелкий Гангстер». — Мы здесь совсем по другому делу.

— Вас понял.

Я встал у доски, взяв кусочек мела.

— Не двигаться! — закричал «Мелкий Гангстер».

Он целил в меня из автомата — ствол был направлен прямо в сердце.

— Что там у тебя в руке? — отрывисто спросил он.

— Мелок.

— Зачем? Что ты собирался им сделать?

— Я думал, приступим к занятиям.

— Вот с этим?

— Да.

— Ну-ка дай на него посмотреть. Только не вздумай бросать — пристрелю! Медленно подойди и передай мне — руки сразу вверх!

Осторожно взяв мелок, «Мелкий Гангстер» стал вертеть его в пальцах. Мелок раскололся надвое.

— Начинка внутри — тоже мел?

— Совершенно верно.

— Так что ты собрался делать с этой штукой?

— Проводить классные занятия.

— Точнее — что такое «классные занятия»?

— Это не так просто объяснить.

— Пытаешься нас надуть?

— Что вы!

— Ну ладно. Что ты там вякал насчет «классных занятий»?

— Это когда все собираются и думают обо всем, что лежит на сердце.

— Вот как? Просто думаешь — и все?

— Думать — это не так просто, как кажется. Труднее всего найти момент, чтобы начать думать.

— И с чего начинать?

— С чего угодно. Поэтический процесс может начаться в любую минуту.

— Значит, в этом классе надо просто начать думать?

— Да.

— И ты хочешь сказать, что в этом твоя работа?

— Верно.

— Хорошо устроился, ублюдок! Ну ты и жох. Да ты знаешь, что это такое? Это же настоящее разводилово.

— Тут я с вами не согласен.

— Так о чем, говоришь, надо думать?

— О правде.

— Объясни-ка мне.

— Это нелегко изложить в словах.

— Хочешь сдохнуть, что ли? Ну-ка валяй, кроме шуток, парень!

Не поднимаясь со стула, «Мелкий Гангстер» опустил свой маленький палец на спусковой крючок.

— Правда поэзии, то есть поэтическая правда, вот что я имею в виду. Это все, чем я здесь занимаюсь.

— Может, тогда все с самого начала, а? Что это такое — поэтическая правда?

— Боюсь, я и сам это не совсем хорошо понимаю.

— Значит, ты говоришь, что весь день думаешь о том, в чем и сам толком не разбираешься?

— Да.

— И берешь за это деньги?

— Да.

— Знаешь, как это называется?

— Нет.

— Мошенничество. Мы такими делами не занимаемся.

— Мне ужасно стыдно, однако, что поделаешь, такова моя работа.

— Ладно, раз уж пришли, давай рассказывай, чему ты будешь нас учить.

— Больше ничему такому.

— Видишь, что у меня в руках?

— Автомат.

— Что произойдет, если я нажму на спуск?

— Он выпустит пулю.

— И ты почувствуешь ее в себе. Понял?

— Думаю, тут все ясно.

— Спрашиваю второй раз. Чему ты собираешься нас учить?

— Я собираюсь учить вас писать стихи.

— И на кой ляд?

— Боюсь, практическая ценность этого ничтожна.

— То есть хочешь сказать, мы ничего от этого не получим?

— Не уверен, что до этого дойдет.

— Парень, учи нас, если жизнь тебе дорога. Усек?

— Думаю, да.

— Ну так начинай, чего канителишься!

3

Я обратился к «Молчаливому Гангстеру».

— Встаньте, пожалуйста. В смысле, если вы не против.

Тяжело и неуклюже поднявшись на ноги, «Молчаливый Гангстер» положил руку на кобуру с «люгером», свисавшую с бедра. С этой позиции он мог в любой миг продырявить меня насквозь.

— Говорите мне все, что приходит на ум: любые ваши мысли, тревоги. Просто обращайте ваши чувства в слова. Не важно, какой бы странной ни была тема. Не спешите, старайтесь сохранять спокойствие, главное — говорить неторопливо и разборчиво, — предупредил я.

«Молчаливый Гангстер» замер с губами по-прежнему сжатыми, с таким видом, будто он раскрывал рот исключительно для кофе и сандвичей.

Он вонзил в меня взгляд из-под полей шляпы, всем своим лицом выражая тоску. Оно словно бы говорило: «Ну чего пристал? Мне в жизни не припоминается ничего хорошего, кроме кофе и сандвичей».

— Это же нетрудно, — поощрял я, пытаясь его расшевелить. — Говорите, что нравится.

«Молчаливый Гангстер» стал рыться в памяти, но тщетно — все страницы ее были пусты.

Пусто. Пусто. Пусто. Пусто.

Пусто. Пусто. Пусто. Пусто.

Наконец несколько священных слогов сошли с его уст:

— Кофе и сандвичи.

— Вот, уже хорошо. Продолжайте, у вас прекрасно получается.

Пусто. Пусто. Пусто. Пусто.

Пусто. Пусто. Пусто. Пусто.

«Молчаливый Гангстер» прошептал те же слова, на этот раз с невыразимой тоской.