Сергей Переслегин - Война на пороге (гильбертова пустыня)

• Название: Война на пороге (гильбертова пустыня)
• Автор: Сергей Переслегин
• Жанр: Боевая фантастика

2012 год. Сбылось древнее китайское проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!» - и, по окончании «эры Путина», после краткого периода стабилизации, мир опять находится на пороге большой войны.

2012 год. Как и вначале минувшего века, Дальнему Востоку вновь суждено стать «горячей точкой». И снова, как и сто с лишним лет назад, России не избежать столкновения с Японией, мечтающей о реванше. «Исторические сюжеты имеют свойство повторяться, и Русско-японская война - не исключение...»

2012 год. Несмотря на все предупреждения, Россия опять пропускает первый удар.«Москвичи смотрят войну, как футбол, по Интернету, а на Кунашире взрывается атомная бомба...»

Удастся ли японский реванш? Кто выйдет победителем из грядущего глобального конфликта? Читайте новый историко-прогностический роман Сергея и Елены Переслегиных - долгожданное н совершенно неожиданное продолжение культовой «Тихоокеанской премьеры»!

«Война 2012 года была нами тщательно реконструирована, отыграна на картах и обсчитана... Мы вовсе не стремимся испугать читателя. Мы действительно считаем, что человечество вступает в период крайне неустойчивого развития с «бесчисленными войнами по всему свету», сливающимися в перманентную большую войну, в которую Россия неминуемо будет вовлечена... Мы считаем неизбежным использование в таких «новых войнах» ядерного оружия, правда, в очень ограниченных масштабах, и полагаем, что к этому нужно быть готовым...»

---

— Как я понимаю, крейсер «Бурный» имел еще одну задачу, которая не была официально озвучена: он выступал в качестве корабля-приманки. Южнее Камчатки, по обе стороны Северо-Курильской гряды, были развернуты 2-я и 3-я дивизии ПЛ. В Штабе Флота предполагалось, что противник нанесет второй мощный удар по Сахалину и Петропавловску. Тогда «Бурный» должен был вскрыть позицию японских авианосных соединений и навести на них тяжелые противокорабельные ракеты с подводных лодок.

— Да, Сергей Николаевич, но это уже тактика, к тому же — не случившаяся. Целью же моего рассказа было доказать, что картинка распределений сил по морям сложилась уникальная: в центре, в Японском море, в течение почти всей войны существовало некое оперативное равновесие: японцы истекали кровью, но не давали Владивостокской группе развернуться для решительных действий. На севере российский флот занял выжидательно-оборонительную конфигурацию, выделив для активных действий лишь один корабль. Но в резерве командования оставалось две дивизии подводных лодок — 7-я и 4-я, — Гном сделал паузу, словно артист перед кульминацией и сказал, — наши дизельные лодки 7-й дивизии были направлены в Корейский пролив, где с большей или меньшей эффективностью действовали против японского судоходства. Что же касается 4-й дивизии, то приказом командования она была направлена далеко на юг, имея приказ найти и уничтожить «вспомогательный» авианосец «Синано», на взлетной палубе которого с удобствами размещалось 70 сухопутных самолетов. Я охотился за этим плавучим аэродромом всю войну, и мы потопили его, просто в отместку за то, что не построили своих авианосцев в Северодвинске, за то, что погибли наши люди, за то, что японцы переиграли нас в стратегии, за то, что нам закончили войну и не дали развернуться, а мы, как дети, согласились со взрослыми.

Гному захлопали. Затем все пересели, и Воронин оказался участником самого странного круглого стола за всю свою прошлую и последующую жизнь. Когда он сел рядом с Максимовым, он вдруг понял, что Первый продумал даже то, куда и кого посадить, а его, Воронина, доклад поставил как затравку, и все это мероприятие с плясками и женами было дня того, чтобы собраться вот так немудрено в старинной библиотеке Дома ученых, где стены толстенные, а офицеры дня связи безмолвные, как работники Рейха редакции 1942 года. О Рейхе речь зашла сразу, причем никто не церемонился, а просто высказывался о конфигурации, принципах и особенностях грядущей войны на Западе. Гном сидел по кругу высказываний последним. А предпоследним оказывался адмирал Максимов. Штатский случился новым министром иностранных дел страны. Что-то Гном вообще отошел от жизни. «Заговор, как есть заговор. Хорошо, хоть флотских много. Хотя, Балтфлот? Это просто смешно. Но с этим можно работать». Никого не предупреждали о секретности. Первый вел все это собрание непринужденно, как коктейльную вечеринку. Гном, было, заскучал об их прежних посиделках в группе Горского, но и тут — ничего. Итог беседы вышел на диво конструктивный. Доверия не понадобилось. Общее поле необходимых будущих деятельностей для всех участников вполне заменяло субъективные чувства. Первый — просто нахал — он посадил всех в одну лодку и сказал: быстро разберитесь по компетенциям, а то время не ждет. И все разобрались, даже Веревка, который тут же предложил корректную быструю модернизацию плавсостава Балтийского пароходства под военные нужды. Дерзко, но японский «Синано» сначала тоже был аэродромом на приколе у пирса. Выходит, пока Гном переживал свои драмы со снятием погон и писал книжки, аналитики и военные не спали.

- Война — атрибутивное свойство цивилизации, — прощаясь, сказал ему Первый и тепло пожал руку.

Даже защипало что-то у глаз. Похоже, Гном расчувствовался.

Cefrvui fle+ими*. Emm flt+семгьм

Когда они с Галей пошли домой — а что там идти-то до Таврического? — Гном сказал:

— Кажется, жена, я снова надеваю погоны. Не знаю, правда, каких теперь войск!

— Они прекрасно танцуют и очень галантны, твои друзья в погонах! Даже старички — прелесть.

— Вот женщины! — он обнял ее. — Вам бы все веселиться. Война — не война. Все бы юбки задирать!

— Кстати, нахал, вызови машину. Я в длинном платье и, вообще, прохладно стало.

— Служебную пока не могу. Сейчас поймаем что-нибудь. Это просто. Это тебе не самолет ловить до Николаевска и обратно в прошлом сентябре. И заметь, без чинов и денег.

— Деньги у меня есть!

— Дура! Я не про это. Вон, едет бомбила! На мазде поедешь?

— А то!

жи/юг

— Вам тоже «кофе по-венски»?

- Нет, мне по-христиански — Библию.

Альфред не любил Вену. Верный египетским корням штаб-квартиры, он постоянно тревожился за Европу, находясь в Европе. Исключительным местом умиротворения был Зальцбург, Альма-матер, лениво перебирающая струны европейской музыки уже почти пять столетий. Те, кто слушали звук другого барабана, были только любезны сердцу Альфреда. В научных кругах всегда легче спрятать политические интересы, чем в политических — научные. А культура - это вообще отличная площадка: там все разрешено. Пять столетий — сравнительно молодой возраст для детей богов,.. Но азиатам московским едва минул век, да и то они пострадали в революцию и почти выродились. Недаром японские Магистры управления Реальностями тяготеют к культурной экспансии. Наука—наукой, а онтология прорастает из другого. Впрочем, наука была колыбелью для многих текущих коллег Альфреда. Из нее просто вырастали. Как из детства. Затем искусство, сменяя науку и внедряя рефлексию и субъективность, ввергало в юность восприятия, но уступало зрелости, именуемой в народе магией, вне народа «ландшафтным проектированием». Альфред был уже готов вслед за учителями замкнуть этот нехитрый треугольник и метнуться катапультой наверх — к Богам и Героям, как вляпался в Сценарный отдел разведки, «где под каждым ей листом был готов и стол и дом», — увещевал его Фридрих, умудренный опытом наставник. Утешением, слабым, правда, служило то, что Сценарная разведка сочетает в себе искусство—магию—науку в равных долях. А если не сочетает, то человека либо разносит в клочья, либо он начинает слышать голоса и видеть иероглифы в глазах уличного сотрудника дипломатической почты. Иногда бедолагу быстренько убивают товарищи — из жалости плюс неплохая пенсия семье.

У Альфреда не было семьи. Возраст Христа он благополучно пережил и пока держался «треугольника», собирая на вершинках равное количества камешков. Альфред не боялся впадения в научность—детство человечества, в котором школяр строит модельки Реальности на столе и «дорожки из желтого кирпича» к собственной погибели. Не опасался он зависнуть надолго в субъективном пространстве искусства: в конце концов, цветы — это не то, что мы едим, и не то, от чего мы умираем, и даже если метафоры бытия рождали искренний восторг или исцеляющие слезы, ему не грозило уйти из садов фантазии отравленным Каем. С магией — зрелостью мышления вокруг случайностей — он сталкивался каждый день. Приручить хаос — это ли не прекрасно!!! Ландшафтный дизайн мирового пространства привлекал его более, чем все занятия в мире. Ему даже дарована некая самостоятельность после десяти лет жутковатого погружения в библиотеки минувших чудес. Он прилежно применял к освоению управления случайностями научную логику и недюжинный вкус архитектора, и тем держал баланс. И баланс держался. Какой-то русский написал в 70-е годы прошлого века про производство святой воды в промышленных масштабах. Он понимал этого русского. Альфред стоял у истоков создания священного озера и был готов залить святой водой Четвертого Рейха всех этих господ азиатов, американ, индийцев и случайных африканцев по самые уши, чтоб вынырнули, умылись, протерли глаза и увидели ясно и бесповоротно, кто здесь хозяин. Американцев Альфред недолюбливал. Эти перли нахрапом и получали трение длиною в век. Но они понимали, по крайней мере, «бремя белого человека», хотя, по мнению Альфреда, родина этого «бремени» — Англия, конечно. Впрочем, немцы вечно делили с англичанами информационное яблоко земли, споря, кому и как выращивать семечки в инкубаторе. Пока он научился понимать геопроектную логику государств или их адептов, японцы подготовились к войне. По идее, можно было воспользоваться Дальневосточной кампанией и пугнуть русских — вот бы потеха! —и школа стратегии вздрогнула бы, а то эти современные Типпельскирхи все на сценаристов сваливают, оборзели. Футурология под ружье не становится. Но Альфред и раньше довольно вяло нападал на Россию. Несмотря на исторические корни обидного противостояния, он был благодарен русским за то, что они со своей бессвязной территорией лежали на Пути самураев. Пусть подерутся! Не все Америке снимать сливки с чужой войны! В Японии еще не родился Альфред Шлиффен, а опасный чудак Ямамото не оставил адекватного трактата о том, как не верить в войну и готовиться к ней, а потом проиграть ее в пух и прах и обесточить при этом онтологию всем победителям. Здесь немцы частично вырулили на экспресс-замене экономики, но онтологически сидели кастрированными, и даже немецкий Папа на престоле вырожденной за столько лет церковной администрации Ватикана не принес нового Пути. Египетские боги были чем-то близки Альфреду: покойные такие до поры, опасные, как открытые захоронения ядерных отходов — бери и грейся, плата — смерть... Альфред много общался с японцами и понимал, что эти граждане берут свое не милостью Аматерасу, а некой архитектоникой бытия, что составляет нечто среднее между вкусом к жизни, запахом смерти и мимолетностью чувства Пути. Это роднило с египтянами, с одной стороны, и с «Гашишным старцем» — с другой. Старца в структуре Сценарной разведки не было. Был ли он у русских? Вопрос... У американцев выросла целая реакторная зона, она светилась на весь мир, но должную энергию не давала. Так, иллюминация. Угроза. А у японцев могли развести жаббервогов по подсказке известного англичанина JI. Кэрролла, этого инопланетянина, севшего со своей тарелкой вместо Германии в Англии — вот досада.