Юзеф Крашевский - Дети века

• Название: Дети века
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза
• ISBN: 5-300-00916-4, 5-300-00395-6

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812 — 1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В восьмой том Собрания сочинений включены исторический роман из времен Яна Казимира `Божий гнев` и роман `Дети века`.

---

Лузинский поблагодарил и вышел, но уже на пороге отозвалась в нем по привычке прежняя гордость.

"Если б я был обыкновенным человеком, — подумал он, — то, конечно, так не занял бы его… А ведь он хорошо знает людей".

XII

Когда он возвратился в гостиницу, то пани Поз, соскучившись долгим его ожиданием, отправилась спать; в бильярдной играли еще секретарь, почтмейстер и приказчик в пирамиду. Не желая присоединиться к ним, Лузинский взял ключ и пошел к себе наверх. Господа эти показались ему жалкими существами, ресторация плохой, комната с занавесками неважной, а опухлая физиономия хозяйки увядшей. Разговор с Вальтером настроил его на иной лад.

По временам только, когда ему приходили на память и убогая хата Лузинских, и страшный старик, и нищета, он вздрагивал. Переход из этой лачуги в кабинет Вальтера казался ему каким-то неправдоподобным мечтанием.

Долго он ходил по своей комнате, которая находилась над спальней радушной хозяйки, и потому неудивительно, что пани Поз, не имея возможности уснуть, должна была проклинать своего постояльца.

В голове Лузинского происходил какой-то сумбур, которого не беремся даже описывать; наконец сон овладел молодым человеком.

Когда он проснулся, весь дом уже был в движении, и необходимо было поспешить на кофе к хозяйке, в расположении которой нуждался еще Лузинский. Он оделся наскоро и побежал вниз, извиняясь, что заставил себя ждать. Юзя, без приказания, принесла ему кофе.

— Откуда это вы так поздно вчера возвратились? — спросила пани с некоторым неудовольствием.

— А вы не выдадите меня?

— Какая же это тайна?

— Я познакомился вчера с незнакомцем, который и задержал меня у себя.

Пани Поз посмотрела на него, как бы не совсем доверчиво.

— Уверяю вас, — продолжал Валек, — это очень ученый человек, а дом его вроде библиотеки или музея.

— Что же это за господин?

— Старый доктор; больше ничего не знаю, — отвечал Лузинский.

Хозяйка кивнула головой.

— Должен быть очень богат, — продолжал Валек.

— Холост? — наивно спросила пани Поз.

— Холост, одинок и вечно погружен в свои книги.

— Я видела его издали, и он показался мне не очень старым.

— Но уж ему, наверное, пятьдесят, хотя он хорошо сохранился.

— Значит мог бы еще жениться, — прошептала хозяйка.

Женщины вообще видят в мужчине только мужа, на тех же, которые для этого не пригодны, смотрят, как на пустой орех, валяющийся между сором.

Вспомнив, что ему надо было рано идти в предместье, Валек быстро взялся за шляпу. Хозяйке это не понравилось, и она сделала недовольную мину.

— Как, вам некогда! — сказала она. — Куда же это? К новому знакомцу?

— Нет, у меня есть дело.

— Дело сердца? — прошептала пани Поз.

— Вот нашли для этого удобное время! — сказал Валек, пожимая плечами, и вышел.

"Любопытно было бы знать, куда он так помчался?" — подумала хозяйка, кликнула Ганку и сказала ей что-то на ухо.

Через минуту, накинув платок на голову, девушка выходила из дому, а когда Юзя спросила ее о причине ухода, Ганка только лукаво улыбнулась.

Валек выбрался на вчерашнюю тропинку за садами и незамеченный вышел к предместью. Ему казалось, что никто его не увидит. Издали уже он узнал на заборе девочку, которая, завидев его, начала быстро подавать ему знаки, чтоб шел скорее, а когда ов махнул рукою, убежала в хату.

Валек поспешил войти. В первой комнате ожидала его девочка, как бы приодетая немного в более свежие лохмотья; к толстой рубашке приколола она розу на шее, а волосы украсила свежесорванным цветком.

Она смотрела во все глаза на Валека и указала рукою на перегородку.

Войдя туда, Лузинский не мог ничего разглядеть сразу, так было там темно, и только через минуту увидел на постели старуху, лицо которой было испещрено мелкими морщинами. Старуха пристально всматривалась в гостя небольшими красноватыми глазами.

— Я вижу перед собою пана Лузинского? — спросила она слабым и как бы испуганным голосом.

— Да.

— Здешний?

— Я родился здесь, но не знаю родителей. В метрике только нашел, что отца звали Марком.

— Марком? А когда это было?

— Двадцать два или двадцать три года тому назад.

— Что же с ним сталось?

— Не знаю.

— Ас вами?

— Доктор взял меня на воспитание.

— И он ничего не говорил вам о родителях?

— Ни слова. Спрашивал его я не раз, но он постоянно отвечал, что ничего не знает. Из бумаг, оставшихся после матери, я вижу, что она звалась Терезой и жила у родных в Турове.

У старухи из глаз покатились слезы, которые она отирала рукавом толстой рубашки; она как бы хотела сказать что-то, но не решалась. Наконец, знаком руки велела уйти девочке, стоявшей у порога и прислушивавшейся к разговору.

— Я, может быть, и могла бы рассказать вам кое-что, — отозвалась она дрожащим голосом. — Но зачем, к чему вам знать это?

— Говорите, пожалуйста, говорите! — воскликнул с живостью Лузинский. — Я должен, я обязан знать прошлое моих родителей!

— Но вы, Бога ради, не выдайте меня!

— О насчет этого не беспокойтесь.

— А когда умру, — прибавила старушка, — то велите отслужить по мне панихиду в приходском костеле.

Наступило молчание.

— Нечего запираться, — продолжала она через несколько времени, — отец ваш Марк был младшим братом моего мужа. Родители их давно умерли, и мы еще не испытывали большой нужды. Из троих братьев Марк самый меньшой; он был живой, способный, но ему не хотелось трудиться в хате. Поступил он в школу; говорили, что отлично учился, но и шалил сильно и никогда не слушался. Муж мой, как старший брат, наказывал его; они начали ссориться беспрестанно, так что Марк принудил братьев разделиться и, взяв свою часть деньгами, отчего мы задолжали жидам, — оставил родительский дом. Долго о нем не было никакого слуху, только мой муж, который не любил его, постоянно говаривал: "Увидите, что ему не миновать виселицы". Я, как могла, защищала его. Вдруг пришло известие, что он в Турове, у графа. Мы подумали, что он поступил экономом или писарем, потому что был способный и кое-чему понаучился, но муж однажды приходит и говорит: "А знаете, куда он попал? — Надел ливрею и служит лакеем!" Хотя, может быть, и нет ничего дурного переменять за столом тарелки, и в такой службе можно остаться порядочным человеком, но нам было как-то стыдно. Горожане неохотно идут в лакеи, и нам было жаль Марка. Но мы полагали, что, вероятно, уж страшная нужда толкнула его на эту дорогу. Мы знали, как он был горд, вспыльчив, настоящий недотрога, и знали, как тяжела ему должна казаться лакейская служба. Но кто взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Валек нахмурился, опустил глаза. Отец его был лакеем, и молодой человек чувствовал, как стыд овладевал им.

— Но скоро потом открылось все, — продолжала старуха. — Я вам расскажу лишь то, что знаю, ибо остальное трудно угадать, если не видел собственными глазами. В Турове жила, говорили, дальняя родственница графская, панна Тереза и, должно быть, была красавица и очень умная, потому что за нею ухаживали толпою. Вот и Марк влюбился в нее до такой степени, что когда не оставалось других средств сблизится с нею, он пошел служить лакеем. Очень может быть, что они условились с панною, — не знаю; но известно, что какой-то священник обвенчал их тайно. Молодым, однако ж, некуда было деваться. Любовь всегда слепа: в первые минуты ничего не видит и открывает глаза только впоследствии. Что там сталось, ни я, Да, вероятно, и никто не знает. У графа гостил какой-то родственник, молодой человек, который тоже влюблен был в Терезу. Однажды утром Марк исчез, а молодой графский родственник найден был убитым близ флигеля, почти под окнами Терезы. Не было сомнения, что Марк из ревности, основательной или неосновательной, убил его, потому что больше не показывался. О тайном замужестве Терезы, однако же, узнали, и Туровские выгнали ее из дому. Она переселилась сюда в город и умерла в нищете. Вероятно, доктор вам мог бы еще кое-что рассказать, а я больше не знаю.

Молча, закрыв руками раскрасневшееся лицо, слушал Валя старуху. Он не мог плакать, пил горечь этого забытого прошлой" и чело его обливалось стыдом, сердце пылало гневом на свет и на людей, а за что? — Он и сам не в состоянии был бы объяснить… Ему хотелось узнать прошедшее и, приподняв угол завесы, ои вздрогнул…

Теперь он, может быть, хотел бы возвратиться к вчерашнее неизвестности, потому что грустная действительность превосходила все догадки…

Понял он, почему Милиус из сострадания не напоминал ему никогда о родителях и тем не хотел прикрывать кровавым саваном юношеских его мечтаний.

Когда старуха замолчала, Лузинский, молча и шатаясь, подобно пьяному, вышел из хаты. Девочка смотрела на него с сожалением и долго следила за ним взором, пока он шел, сам не зная куда, направляясь по дороге к кладбищу.