Надежда Сапронова - Когда деды были внуками

• Название: Когда деды были внуками
• Автор: Надежда Сапронова
• Жанр: Детская проза

Герой этой повести — Савелий Сапронов — не вымышленное лицо. Повесть посвящена его детству и юности. В первые годы революции имя матроса Савелия Сапронова было хорошо известно на Черноморском флоте. Он первым поднял красным флаг на эсминце «Капитан Сакэн», был первым комиссаром этого эсминца, а затем и членом революционного комитета Севастополя.

Это был один из многих большевиков, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть борьбы с контрреволюцией, с кулачеством, все трудности строительства первого в мире социалистического государства. Савелий Сапронов вырос мужественным, стойким и верным революционным борцом. Его биография тем и интересна, что это обыкновенная биография коммунистов старшего поколения, дедов нынешних пионеров.

Автор этой книги — жена Савелия Гавриловича Сапронова Надежда Алексеевна — в прошлом учительница математики, Она начала писать эту книгу после смерти С. Г. Сапронова, вдохновленная желанием рассказать нашим детям об их дедах, отдавших всю свою жизнь делу революции, делу партии, делу строительства коммунистической жизни.

---

Стряпуха тотчас же зверем метнулась к ним, схватила котомки и швырнула их под нары:

— Там ваше место, паршивцы! — Это было первое ее приветствие новоселам.

Попозже начали приходить отгулявшие шахтеры. Большинство — пьяные «в дым». Пьяные крики, песни, споры и тяжелые хмельные мужицкие слезы, перемешанные с махорочным и водочным перегаром, завершили шахтерский день отдыха.

Среди воротившихся, к своему великому изумлению и радости, Савка увидел и Катаева: оказалось, сват Авдеева пристроил и его.

Наутро Савка и Андрей вместе с остальными пошли на работу.

Сегодня шахтеры были уже не те, что вчера: не буйные, отчаянные головы, а обыкновенные рабочие люди, уважающие свой и чужой труд. К ребятам они отнеслись так же сочувственно, как и шахтеры «мышеловки», и так же охотно и щедро давали полезные советы применительно к их шахте: шахта была штольная. Посоветовали присматриваться к работе коногонов и через недельку-другую проситься на эту работу: «Все ж лучше ездить, чем ползать. Да и заработаете больше».

Узнав, что подрядчик — их земляк, некоторые забеспокоились:

— А фискалить не будете?

— Что вы, дяденьки: мы не такие. Мы деревенские. Нам это непривычно. Мы в школе за такие дела били, — уверял Савка.

И люди верили его простоватому открытому лицу. Андрей поглядывал с хитринкой, но, как обычно, кивками подтверждал слова Савки.

В эту шахту люди спускались не по стволу, как в буровой, а по «людскому ходу» — тоннелю в средний человеческий рост высотой и один метр шириной, прорытому в земле, под углом тридцать пять — сорок градусов. В земляном полу его были вырублены широкие, слегка наклонные пороги, окантованные внизу доской, укрепленной колышками.

Отсутствие клети и бадьи при спуске обрадовало Савку: своими-то ногами шагать веселей, чем проваливаться, словно черту, под землю.

Но новые товарищи в ответ на эту радость улыбнулись загадочно.

— А ты вот вечерком нам расскажешь, как тебе понравился наш ходок, — сказал один.

День прошел как всегда. Теперь уже Савка с Андреем — люди бывалые и работают не хуже прочих. Устали, конечно, до отказа, но уже без той нестерпимой ломоты во всем теле, как в первые дни их четвероногого хождения. Наконец работа закончена, можно домой. Вот и выход.

Пошли.

Как трудно идти вверх, когда ноги уже отдали работе всю свою силу, когда мускулы отказываются сокращаться и выпрямляться, приходится переставлять ноги напряжением воли…

А впереди бесконечная, темная дорога вверх. А над дорогой навис каменный низкий потолок. Кое-где он опустился, кое-где грунт подпучило — и шишка в голову, другая, третья!

Идущему не видны подвохи потолка. Запомнить их невозможно… И сыплются на голову удары, а из глаз — искры.

Вот когда ребята поняли значение загадочных улыбок товарищей… Да, клеть или бадья куда лучше!

В последней трети пути Андрей уже ныл и проклинал штольную, а Савка утешал.

— Дурачина! А дух-то в шахте какой легкий! Ветерочек! Вен-ти-ля-ция! — с удовольствием повторил он несколько раз незнакомое слово, и оно казалось ему таким же легким, свежим и живительным, как величайшее благо шахтера — воздух.

Вскоре ребята освоили один из способов облегченного выхода на-гора — бросаться ничком поверх угля на вагонетку, вытягиваемую лебедкой по соседнему ходу, и на ней «барином» проехать весь путь. Важно! Но однажды, мчась вверх на второй вагонетке (на первой ехал коногон Васька Пономарев), Савка вдруг услышал нечеловеческий вопль Васьки… Приник к углю — мгновенно, инстинктивно — и все же что-то слегка задело и его, Савку, по голове и сбросило шапку.

Поднявшись на-гора, Савка увидел распростертого на первой вагонетке Ваську без сознания, с вдавленным шрамом через весь лоб. От припухлых краев шрам казался очень глубоким.

Оказалось, что Ваську ударила прогнувшаяся под тяжестью земли крепь.

Ваську отвезли в больницу, откуда через несколько месяцев он уехал домой: от удара он стал «дурачком» и хозяевам больше не понадобился.

С этого дня Савка перестал так подниматься.

Вскоре Савке «повезло»: один из вагонов забурился — соскочил с рельсов — и изуродовал коногону ногу. После больницы он уехал домой. Освободившееся место занял Савка.

Кони — дело привычное, а вот дороги подземные — ой-ой-ой! Иная под уклон так вагонетку мчит, что та сама лошадь гонит, а Савке остается только шапку держать, да и голову тоже: как бы потолком не оторвало.

Через четыре месяца пришел и Савкин черед: забурились вагоны — сдвинулись, а Савка поверх первого лежал. От толчка назад ссунулся и меж вагонов животом попал. Чуть живого его оттуда вытащили; полгода в больнице лежал.

Однако ничего — выжил. И даже все на месте осталось: дотошный народ, эти доктора, — ловко склеивают. И добрые.

Савка отлично понимал, что последние две-три недели его в больнице без дела держали, для отдыху только: и лечить перестали, и лежать больше не велят — гуляй в больничном садочке сколько влезет (хоть садок-то с рукавицу!).

Но гулять Савка не приучен, соскучился и стал на работу проситься.

Доктор сдвинул свои очки на кончик носа, посмотрел поверх них на Савку и усмехнулся добро-предобро.

— А глупый ты парень, как я погляжу. Ну какой ты сейчас работник? Муха после зимы и та сильней тебя! Гуляй пока, не рыпайся! Да брюхо набивай, елико возможно! Тетя Марфуша, чай, кусочки-то лишние подбрасывает?

— Подбрасывает, — подтвердил, улыбаясь, Савка. Скудного больничного пайка выздоравливающим не. хватает. И тетя Марфуша, сиделка, кормя тяжелых больных, заранее отодвигает в сторону ту часть их порций, которая, по ее мнению, уже «не пойдет горемыке в горлышко», и подбрасывает их потом на тарелки выздоравливающих, хотя и ее собственный желудок от них не отказался бы.

Так сообща доктор с Марфушей вытягивали и Савку полгода на свет божий, если шахту можно светом считать…

И вытянули!

Даже потолстел у них Савка. А уж беленький стал — как барчук: отмыли-таки за полгода.

Савка и Андреи

В один из хмурых мартовских дней Савкиной барской Жизни в больнице пришел конец: выписали.

Поблагодарил Савка доктора и Марфушу, попрощался со всеми больными за руку и с доктором тоже и затопал домой, в барак то есть.

Пришел к вечеру.

Издали увидели его ребята, умывавшиеся на крыльце после работы, и посыпали ему навстречу, на ходу вытирая недомытые лица.

А Савка шмыгнул носом поскорее и одернул штаны для бодрости.

Потом всей гурьбой повалили к бараку, по дороге тормоша и поворачивая Савку: белизна его лица и рук произвели на ребят сильное впечатление.

В бараке все было по-старому: те же замызганные нары, те же усталые люди, сидящие и лежащие на них прямо в одежде в ожидании ужина.

Андрея среди них не было. Савка даже забеспокоился: где же он?

Шахтеры ответили ему не сразу, вроде как с заминкой:

— Пока ты в больнице бока пролеживал, Андрея твоего на другую работу подрядчик перевел и в другой барак, со своим рядом. Повышение твоему Андрею вышло: работенку ему полегче дали да подоходней.

А Катаев добавил определенно и твердо:

— Прихвостнем твой Андрей заделался… Одной сволочью на шахте больше стало! — и при этом в упор поглядел на стряпуху.

«Стряпуха все та же, фискалка», — вспомнил Савка и воздержался от дальнейших расспросов.

Но сообщение об Андрее потрясло и огорчило его: все же земляк! И Савка решил его проверить.

Настоящей дружбы с Андреем у него не было никогда: в деревне Андрей сторонился его. «Гусь свинье не товарищ», — внушал Андрею его отец.

Но здесь, на шахтах, Андрей все же льнул к Савке.

Савка подозревал, что это не дружба, а расчет, и особенно не обольщался.

А все-таки теперь, услыхав об Андрее «такое», он начал ругать себя, что проглядел Андрея, и решил пойти к нему в следующее же воскресенье.

Первая неделя работы после больничного томительного безделья показалась ему короткой. Ну, а как она досталась его помятым ребрам и спине, как еще долго грызли они Савку по ночам, — говорить об этом не стоит. В Савкиной жизни еще и не такое бывало. Что старое вспоминать?

В бараке, когда Савка туда пришел, Андрея уже не оказалось.

— Гулять ушел. А может, к хозяину, — объяснил один из двух шахтеров, бывших в бараке.

А другой на вопрос Савки ответил вопросом:

— А ты что ж, дружок или как? — и подозрительно скользнул глазом по его лицу, еще сохранившему больничный оттенок. — А чего-то ты белый какой? Будто не шахтер?

— Да я полгода в больнице пролежал. Вот и выбелился. А Андрюшка Костылев — мой земляк. И вместе на шахту приехали. А сейчас… — Савка замялся, а потом, видимо решившись на что-то, сказал: — Слушок тут один про него узнал: будто он погуливать крепко начал. Правда это? Не чужой ведь он мне, а земляк, да и шахтерили вместе почти что год: товарищи, выходит!