Карин Мюллер - Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой

• Название: Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой
• Автор: Карин Мюллер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978–5–386–02779–7

Однажды утром Карен Мюллер осознала, что в свои 34 года, перепробовав десятки профессий, объездив множество стран, изучив шесть языков и окончательно забыв три из них, перебрав все существующие хобби, она потеряла интерес к жизни и вновь оказалась на перепутье.

И тогда из-за страстного увлечения борьбой дзюдо у нее возникла идея отправиться на год в полную тайн Японию для того, чтобы отыскать то состояние, которые японцы именуют «Ва». Этим иероглифом они обозначают процесс достижения гармонии с миром и окружающими.

Неутомимая путешественница и по-хорошему авантюристка, Карен Мюллер отправляется в Страну восходящего солнца, чтобы примерить на себя роль «настоящей японки». Она находит человека, согласившегося стать ее сэнсэем — проводником по загадочному миру Японии. И путешествие начинается…

Вот только сумеет ли Карен Мюллер заполучить для себя кусочек вожделенной «Ва»? Удастся ли ей понять душу японцев и вписаться в это достаточно закрытое от мира и очень традиционное общество? Изменится ли ее отношение к Японии и японцам?

Книга Карен Мюллер признана читателями всего мира одним из самых интересных, необычных и увлекательных повествований о Стране восходящего солнца.

---

Приказываю себе расслабиться: это ненавистное слово чаще всего слышишь в кабинете гинеколога или в кресле у дантиста. Я уже 3 раза отдавила кому-то ногу, исчерпав запас известных мне японских извинений.

Становится чуть легче, лишь когда мы достигаем главных ворот Асакусы. Это внушительное строение с узорчатой крышей, поддерживаемой двумя колоннами, которые считаются вместилищем буддистских богов ветра и грома. Оба божества грозно взирают на нас с высоты. Я их понимаю — ворота явно не предназначались для синтоистского храма. Мы решительно двигаемся на них, протискиваемся внутрь — это похоже на зубную пасту, выдавливаемую из тюбика, — и заставляем отступить наших надзирателей в зеленом.

Те, что остались, толкают микоси с угла, а внизу мы со своими шестами крутимся, как шарикоподшипники. Мы вошли в длинный прямой коридор, ведущий к храму, по сторонам которого выстроились крошечные лавочки, торгующие всевозможными безделушками для туристов, деревянными игрушками и рисовыми фрикадельками. Путь нам преграждают вешалки с одеждой и прочим товаром. Проход едва ли шире храмовых ворот. Чувствую себя верблюдом, пытающимся пролезть в игольное ушко. Мы делаем рывок

Толпа расступается. Торговцы заносят товар в магазины, старикам помогают встать на цементные цветочные горшки, чтобы было лучше видно. Зеленые теряют всякое чувство сострадания и окружают нас, точно буксиры, маневрирующие вокруг баржи. Тут с одной стороны толкают слишком сильно, и мы скатываемся на сторону, опрокинув вешалку со шляпами. Хозяйка, миниатюрная женщина, спокойно улыбается и даже не двигается с места, чтобы собрать товар. «Гамбаттэ!» [16] — подбадривает она.

Почти в полночь алтарь наконец возвращается на место, а мы без сил заваливаемся на стойку в баре нашего спонсора. Мы не ели с утра, и я уже готова сжевать кожаную обивку табуретов. Хозяин подает саке, но одной мысли, что завтра придется снова вернуться к шесту, да еще и с утренним похмельем, вполне достаточно, чтобы напрочь отбить у меня охоту пить что-либо, кроме воды с тоником. Бармен — молчаливый парень, всегда услужливо подливает выпить и подносит огонек внимательно слушает, но сам говорит мало. Лишь раз взглянув в мое безрадостное лицо, он протягивает руку под стойку, и… передо мной, как по волшебству, возникают 5 маленьких шоколадок. Рядом сидит Дзюнко, и хотя обычно она лакомится только дорогими конфетами «Godiva», сейчас можно и поступиться принципами. Но она не замечает шоколадки. Так что мне приходится их игнорировать. Соблюдение японского этикета завело нас в тупик.

Все дело в ики. Насколько я понимаю, ики — это то, что моя мать называла хорошим воспитанием. В ее глазах, это означало: не убивать пауков, залезших в дом, и обращаться с библиотечными книгами лучше, чем со своими собственными В Японии все намного сложнее. Здесь ики — это вязкое болото на первый взгляд не связанных между собой правил и предписаний, свод принципов поведения, отредактированный многими поколениями женщин, которые положили всю свою жизнь на постижение его бесчисленных тонкостей. И самое главное, ики — это нечто, чем я не обладаю, но что мне очень хотелось бы заполучить, как и ва. Подозреваю, что ики должно быть врожденным, хотя Гэндзи мужественно пытается объяснить мне за обеденным столом, что это такое, да и Юкико деликатно одергивает меня, когда я что-то делаю не так.

Но даже моему неискушенному взору виден барьер, незримо вставший между мной и сладкими шоколадками, что так и просятся в рот. В Японии нет ничего более некрасивого, чем наброситься на еду подобно дворовому псу. Недаром блюда японской кухни называют пищей для глаз — это все потому, что ими принято долго любоваться, прежде чем начать непосредственно есть. А в японской иерархической системе, где строго соблюдается, кто ест первым, а кто вторым, процесс еды приобретает и вовсе монументальное значение. На официальных обедах из тупика выходят таким образом: сперва палочки берет хозяин и ждет, пока первый кусочек отведает самый почетный гость. В менее формальной обстановке дело обстоит еще сложнее. И будь я проклята, если первой возьму эту несчастную шоколадку и тем самым докажу свою безнадежную невоспитанность.

У Дзюнко, видимо, таких мыслей не возникает. Она как ни в чем не бывало разворачивает шоколадку и кидает ее в рот. Я следую ее примеру, и 4 шоколадки исчезают моментально — по две на каждого. Одна так и остается лежать на стойке. Как и следовало ожидать, Дзюнко не решается ее взять, и я, не желая показаться менее вежливой, чем она, к ней не прикасаюсь. Нескончаемые мучительные секунды ползут, как гусеницы. Я сажусь на руки, обещаю купить себе 3, нет, 6 шоколадок, как только доберусь до дома. Расправляю обертки от уже съеденных, сворачиваю из них маленьких серебряных черепашек и тайком облизываю пальцы. Время как будто остановилось. Наконец бармен замечает, что шоколадка никому не нужна, и кладет ее обратно под стойку. Я вспоминаю, как мы с братом передрались из-за леденца на Хеллоуин и мама его спрятала.

Суббота, время обеда. Дождь льет с самого рассвета, а мои праздничные туфли сделаны из тонкой тряпочки, и ноги в них побелели, как у трупа, и сморщились, точно кусок погибшего коралла Плечо распухло, на нем вскочила злобная фиолетовая шишка размером с пол-яблока. А алтарь с синтоистским божеством весом по меньшей мере 50 фунтов все равно приходится тащить. Я не учла главное «нет» носильщиков микоси и безропотно встала за мальчиком ростом в 5 футов. Теперь я вынуждена тащиться с растопыренными ногами на полусогнутых коленях, как борец сумо, на цыпочках крадущийся к холодильнику.

Завтрак утренним расписанием не предусмотрен. Вокруг меня все распевают с неустанным энтузиазмом: «Я-я-сёй, я-я-сёй!»[17] Мне очень хочется знать, откуда у них столько энергии. Я уверена, они тоже не знают, куда мы идем и когда все это кончится (этими вопросами я задавалась все выходные), но, кажется, их это не особенно-то тревожит. По-моему, даже Гэндзи не обращает внимания на холод, голод и сырые ноги. Он хмурится от усталости, но уже в который раз играючи взваливает шесты на свои мощные плечи. Едим мы тогда, когда нам скажут, и мгновенно вскакиваем по приказу зеленых. И в то время как меня терзает необходимость контролировать происходящее, все остальные, кажется, совершенно спокойны и рады быть частью команды.

Постепенно я прихожу к мысли, что жизнь японцев во многом напоминает пожизненную службу в армии, где множество преимуществ, надежность, но нет места тем, кто хочет выделиться. И становится вполне понятно, почему в древних китайских хрониках при первом упоминании Япония названа Страной Ва. Понятие «ва» — «гармония» — уходит в японскую историю глубокими корнями. Япония — страна с обширным феодальным наследием — долгое время была изолирована от всего мира, традиционно жила маленькими деревнями, в тесноте, и поступки отдельного человека касались всех. Еще совсем недавно несоблюдение этого понятия было чревато обезглавливанием при помощи самурайского меча, а в наше время пренебрежение им просто считается плохим тоном Для японцев жертвование личными интересами ради интересов группы — признак зрелости.

В конце концов, я сдаюсь и удаляюсь в воображаемый мир, находящийся в миллионе миль отсюда. Там тепло и уютно, там можно спокойно поесть шоколаду и высушить волосы. Но потом что-то заставляет меня вернуться на секунду к реальности (может, чтобы проверить, не перестала ли я дышать?), и я замечаю поразительную вещь- Процессия двигается абсолютно синхронно, подобно огромной сороконожке — и я в том числе. Подняв пятки, согнув колени, я чувствую, что мое тело вошло в идеальный рабочий ритм, и даже на лице появилась улыбка. Неужели это я?

Воскресенье, 3:30 утра. Уже 40 минут мы зигзагами ходим по территории храма. Наконец останавливаемся в весьма неприглядном месте — у забора с цепью и двором из разломанных цементных плит. Мимо проносится темная тень, оставляя за собой едкий запах саке и множества выкуренных сигарет. Вижу блестящий татуированный череп. Это якудза — японский мафиозо. Одно это слово способно вызвать страх в сердцах законопослушных японцев. Все выходные я то и дело слышу шепотки: «Якудза, якудза». А как-то раз у одного из носильщиков задрался рукав, представляя всеобщему обозрению улыбающегося дракона на цветущем дереве сакуры.

Может показаться странным, что нелегальная организация помечает своих членов столь явным способом, но якудза и татуировку связывает долгая история. В эпоху Эдо преступникам ставили клеймо на щеку или лоб, чтобы пометить их на всю жизнь. Как только к власти пришли якудза, наказание было превращено в символ, который носили с гордостью, а татуировка стала искусством. Сплошной красивый узор обычно располагается на плечах и спине. Картины нарисованы с таким мастерством, что, когда человек напрягает мышцы, они как будто оживают. И стоит такая татуировка недешево — самые сложные доходят до 15000 долларов и требуют сотни часов болезненного нанесения без анестезии. Нередко бывает и так, что особенно красивый узор помещают в рамочку после того как его владельцу он становится уже ни к чему.