Хавьер Серкас - В чреве кита

• Название: В чреве кита
• Автор: Хавьер Серкас
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028582-5

Ваша жизнь казалась ТАКОЙ налаженной и удачной!

Но — одна-единственная встреча с женщиной, которую вы безумно любили в юности, изменила ВСЕ!

Вы умудрились ЗАДУМАТЬСЯ о том, что с вами происходит…

А это для мужчины средних лет чревато весьма СЕРЬЕЗНЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ!..

Любовь и одиночество, университетские нравы и преподавательские интриги, дружба и предательство — вот основные темы ВЕЛИКОЛЕПНОЙ ТРАГИКОМЕДИИ Хавьера Серкаса!

---

Весьма умеренным успехом увенчались мои усилия вернуться к нормальной жизни. Я почти не работал: незаметным образом оттягивал составление резюме к конкурсу и окончательное редактирование статьи по «Воле», поскольку был не в силах взяться ни за то, ни за другое и вообще не мог сосредоточиться ни на чем серьезном. Целыми днями я читал романы и свежие газеты, смотрел телевизор, ходил в кино, пил, курил и спал; я превратился в прилежного завсегдатая вечеринок в «Оксфорде». Начало учебного года внесло видимость порядка в хаос лени и тоски, заполнявший мои дни, и порадовало меня иллюзией какого-то начала, позволяя думать, что это отправная точка новой фазы моей жизни, чей смысл я не мог угадать, но был уверен, что она не может быть хуже той, которая осталась позади. Однако иллюзия продлилась недолго: вскоре я обнаружил, что ходить три раза в неделю в университет, готовиться к занятиям, проводить их, присутствовать на собраниях, разговаривать с коллегами, старательно избегать Льоренса и деканшу, обедать с Марсело и Игнасио — все это означало снова впасть в рутину, отчасти снова возвращавшую меня к той жизни, которую я вел до встречи с Клаудией, и это возвращение, именно потому, что было частичным, вновь вызывало у меня угрызения совести и ощущение вины, а также тоску и желание, точно таким же образом, как, наверное, испытывает тоску, и желание, и вину, и угрызения совести рыбка, если ее кладут в аквариум только на такое время, чтобы она не умерла, жестоко продлевая тем самым на неопределенный срок ее агонию.

В один октябрьский день, вскоре после начала занятий, случилось нечто неожиданное. Вероятно, была пятница, потому что в этот день я обычно не обедал в Сант Кугате в обществе Марсело, или Игнасио, или — крайне редко — какого-нибудь другого коллеги, а ходил есть один в «Лас Риас». Помнится, что утром, когда я выходил из аудитории, Алисия сообщила мне долгожданную новость: видимо, деканша собралась отправить ректору докладную с требованием применить ко мне дисциплинарное взыскание. (На самом деле я лукавлю, говоря, что долго ждал этого известия: действительно, в ближайшие дни, последовавшие за моим бесполезным посещением кабинета деканши, я ждал этой докладной скорее со смирением, чем со страхом, но, поскольку написание докладной неожиданно откладывалось, а деканша при этом меня не вызывала и никто больше об этом случае не упоминал, то по прошествии времени я начал лелеять надежду, что, подобно Клаудии и в отличие от Луизы, деканша сможет забыть и простить. Новость, сообщенная Алисией в то утро, меня разочаровала и заставила признать, что, как я и предполагал интуитивно, деканша значительно больше походит на Луизу, нежели на Клаудию, потому что если Клаудия поступала почти всегда, соотносясь лишь с настоящим, и была неспособна связать его ни с тем, что было, ни с тем, что будет, то Луиза и деканша вели себя расчетливо, одним глазом поглядывая в прошлое, а другим — в будущее. Наверное, в отличие от Клаудии, но подобно деканше, Луиза тоже была — только сейчас я это понял — персонажем судьбы). Вроде бы Алисия меня заверила, по-моему, просто чтобы успокоить, будто Марсело пытается отговорить деканшу посылать докладную, хотя мне Марсело этого не сказал. Во всяком случае в середине дня у меня дома зазвонил телефон; сняв трубку, я едва не лишился дара речи от изумления. Это была Клаудия.

— Томас? — переспросила она, потому что я не смог отреагировать.

Признаюсь, я испытывал искушение повесить трубку: не от злости, а от растерянности.

— Да, — удалось мне наконец вымолвить после паузы. — Это я, Клаудия.

— Привет, — сказала Клаудия, возможно, так же смутившись, как и я. — Как дела?

— Хорошо, — солгал я. — А у тебя?

— У меня тоже хорошо.

— Я рад, — снова солгал я.

Вновь возникла пауза. Чувствуя, что больше не выдержу, я прервал ее:

— Ты звонишь по делу?

— Нет-нет. Я звоню только, чтобы узнать, как ты поживаешь, и потому, что да ладно, прямо и не знаю, — заколебалась она, — мне пришло в голову, что вдруг ты захочешь встретиться и поболтать?

С поразительным прямодушием я решил выплеснуть в одном-единственном вопросе злобу, копившуюся целый месяц:

— Ты что, снова ушла от мужа?

— Нет, — ответила Клаудия спокойно, не придав значения моей жестокости, словно ничто сказанное мной не могло ее обидеть, или же словно она была готова принять любой упрек с моей стороны. — Да нет, просто я тут думала эти дни. Знаешь? Мне кажется, я с тобой обошлась не слишком красиво.

— Ты обошлась со мной прекрасно, — произнес я с запоздалой гордостью, одновременно польщенный и уязвленный сочувствием Клаудии. — Тебе не за что просить прощения. Это всего лишь недоразумение.

— Именно поэтому, — подчеркнула она. — Мне бы хотелось прояснить его.

— К чему? Нет никакой необходимости.

— А мне кажется, что есть.

Она выдержала паузу.

— Не ради тебя, Томас, а ради меня.

Я сознался:

— Не понимаю.

Клаудия так и не объяснила мне, или я не понял, для чего она хотела поговорить со мной, но она с удивившим меня пылом продолжала настаивать на нашей встрече. Тем временем я размышлял и, кажется, пришел к выводу, что Клаудия сможет истолковать мое упрямое нежелание увидеться с ней как страх снова оказаться вместе, а поскольку я решил, что и так уже достаточно продемонстрировал свою слабость, то поспешил убедить себя в том, что с гарантией смогу выдержать свидание без ущерба для себя; даже возможно и то, что мое неисправимое тщеславие и жалкая сиротская чувствительность заставили меня вообразить некую невероятную сцену примирения. Вследствие всего этого я, в конце концов, с тайной радостью согласился встретиться с ней.

Мы назначили свидание на понедельник. Клаудия спросила:

— Пообедаем?

— Ладно, — произнес я, непроизвольно и с некоторым разочарованием размышляя, что понятие «обед» подразумевает меньше галантных коннотаций, нежели понятие «ужин». — А где?

— Где хочешь, — ответила Клаудия. — Сам выбирай.

Я не сомневался ни минуты.

— Давай пойдем в «Бомбей», — предложил я, словно кто-то подсказал мне на ухо эту блестящую идею. — Это новый ресторан.

— Отлично, — согласилась Клаудия. — А где он находится?

Не колеблясь ни минуты, я вспомнил:

— На улице Сантало, рядом с Виа Аугуста, — по правде, я всегда любил блеснуть эрудицией, но полагаю, что в данном случае не по этой причине я добавил: — Мне говорили, что это приятное местечко. И кухня очень хорошая.

2

Я провел выходные, пытаясь победить тоску и не дать воли фантазиям, пробужденным звонком Клаудии и близостью нашего свидания, и в понедельник, задолго до назначенного времени, я явился в «Бомбей». Это оказался ресторан в колониальном стиле, будто кадр из фильма по какой-нибудь книжке Киплинга или Форстера, с обшитыми светлым деревом стенами, с бамбуковыми столами и стульями, с картинами, изображавшими сценки из индийской жизни (слоны с наездниками в тюрбанах, вылезающий из травы бенгальский тигр, желто-полосатый и загадочный, реки и улицы, запруженные беспорядочной мешаниной людей и коров), с официантами, одетыми в просторные белые рубашки из хлопка, передники и шаровары.

Я уселся у окна за один из немногих свободных столиков. Прикурив сигарету, я заказал пива, и пока я пил, на улице начался дождь, вначале робкий, но затем усилившийся. Я старался отвлечься от напряженного ожидания, глядя на ливень, без единой мысли в голове, находя утешение в том, как тяжелые капли торопливо скользят по оконному стеклу. Я подозвал официанта, чтобы заказать второй бокал пива, когда появилась Клаудия, в темно-зеленом плаще, с блестящими от дождя волосами.

— Извини, что опоздала, — сказала она. — Ты давно ждешь?

Она не дала мне ни ответить, ни встать: наклонившись. Клаудия запечатлела два дежурных поцелуя на моих щеках, и все то время, пока она снимала плащ, и стряхивала капли воды, и приглаживала волосы пальцами, и усаживалась напротив меня, она говорила о дожде и о том, как неприятно в такую погоду ехать на машине по городу.

— Прости, Клаудия, — прервал я ее, поскольку официант стоял в ожидании у стола. — Я хочу заказать еще пива. Ты что-нибудь будешь?

Клаудия попросила мартини.

— Слушай, а здесь неплохо, — высказалась она, когда официант ушел, обводя помещение излишне восторженным взглядом. — Откуда ты о нем узнал?

— Один приятель рассказал, — сказал я. — Ресторан только недавно открылся.

— Мне тут нравится, — настаивала Клаудия. — А как тут кормят?

Разговор зашел вначале о совершенно безобидных вещах. Мы обсудили меню, сделали заказ, и Клаудия начала рассказывать мне о своей работе, вроде бы у нее все шло отлично, потому что ей удалось подписать контракт на серию репортажей для какого-то модного журнала. Я помню, что пока слушал ее, с трудом мог скрывать свое напряжение, пытаясь сосредоточиться на пиве и сигаретах и скользя взглядом по стеклу, усеянному каплями дождя; в какой-то момент я сказал себе, что Клаудия то ли непроизвольно, то ли специально говорит со мной тоном, которым могли бы говорить двое старых друзей, старающихся продлить дружбу, и поскольку продолжать общение все же менее хлопотно, чем прерывать его, то время от времени они встречаются и обедают вместе. Удивительно, что это открытие, едва я его сделал, вначале разозлило меня, но тут же наполнило неожиданным ощущением покоя, позволило перестать избегать взгляда Клаудии, и я нашел утешение в непривычном, хоть и запланированном удовольствии от совместного обеда.