Хавьер Серкас - В чреве кита

• Название: В чреве кита
• Автор: Хавьер Серкас
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028582-5

Ваша жизнь казалась ТАКОЙ налаженной и удачной!

Но — одна-единственная встреча с женщиной, которую вы безумно любили в юности, изменила ВСЕ!

Вы умудрились ЗАДУМАТЬСЯ о том, что с вами происходит…

А это для мужчины средних лет чревато весьма СЕРЬЕЗНЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ!..

Любовь и одиночество, университетские нравы и преподавательские интриги, дружба и предательство — вот основные темы ВЕЛИКОЛЕПНОЙ ТРАГИКОМЕДИИ Хавьера Серкаса!

---

— А что делать, если нас поймают?

— Нас не поймают.

— Даже и думать об этом не смей! — вступил Игнасио. — Марта меня убьет. Кроме того, — добавил он, возбужденный непосредственной близостью опасности, — какого черта! Папа всегда говорил, что настоящий кабальеро должен всегда быть готов всего лишиться, в любой момент и по любой причине. И уж тем более, если дело правое.

Игнасио улыбнулся, словно удачно сострил. Думаю, что в тот миг мне захотелось его обнять. Марсело, напротив, взглянул на него словно издалека, и в его глазах смешались недоверие, страх и подозрительность; затем в его глазах вспыхнул саркастический огонек, а губы растянулись в улыбке.

— Если уж говорить об отцах, — начал он. — Кто-нибудь помнит, что при расставании сказал Д'Артаньяну его папаша?

И сам же поспешил ответить на свой вопрос:

— «Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который ему в это мгновение предоставляла фортуна. Не опасайтесь случайностей и ищите приключений».

Он выдержал паузу и, колотя ладонью по рычагу передач, призвал нас:

— Так что… Один за всех!

Игнасио схватил Марсело за руку.

— И все за одного! — вскричал он.

Принято много говорить об одиночестве, но на самом деле неплохо иметь друзей. Неторопливо, с признательной улыбкой, я присоединился к их рукопожатию.

20

Марсело вышел из машины и зашагал вниз по улице, засунув руки в карманы, словно неспешно прогуливаясь. Дойдя до входа в здание, он исчез из виду.

— Интересно, этот чертов портье когда-нибудь отдыхает? — высказался я по прошествии нескольких секунд, увидев, что Марсело не выходит. — Теперь, наверное, приходится его отвлекать.

Игнасио не произнес ни слова; он открыл ящик с инструментами, изучил его содержимое, достал фонарик и, показывая мне его, предположил:

— Скорее всего, он нам пригодится.

В белесом свете фонарей улица оставалась безлюдной; вдалеке изредка проносились машины, пересекая Бальестер. Мы молча ждали. Мне казалось, что кровь стучит в висках, лоб пылал от жара. Я взглянул на часы: четверть одиннадцатого. Через некоторое время Игнасио спросил:

— Пошли?

— Пошли, — ответил я.

Игнасио поднял ящик с инструментами, и мы двинулись. Когда мы подошли к зданию, холл был ярко освещен, а привратницкая пуста; никаких следов ни Марсело, ни портье. Быстро, но без излишней спешки, недрогнувшими руками Игнасио исследовал замочную скважину, посмотрел на связку и выбрал один ключ.

— Как пить дать этот, — пробормотал он.

Он осторожно открыл дверь, мы вошли и проскользнули на лестницу, тонущую в полумраке. Вдалеке слышались невнятные обрывки разговора. Проходя мимо лифта, Игнасио автоматически хотел нажать кнопку вызова; к счастью, я успел остановить его, знаками попросив вести себя тихо и указав на лестницу. Мы начали подниматься. Вскоре нас догнал раскрасневшийся сопящий Марсело; он что-то тихо сказал Игнасио; они показали мне, чтобы я продолжал идти вверх; я повиновался. Мы почти дошли до мансарды, как потух свет. Марсело шепотом выругался.

— Спокойно, — сказал он Игнасио.

Он зажег фонарик, встал во главе процессии, и мы продолжили подъем. Наконец мы добрались до мансарды.

То, что произошло впоследствии, я помню весьма смутно. Я бы погрешил против истины, если бы не признался себе, что у меня остались смутные воспоминания о тех событиях; так что я не могу с полной уверенностью утверждать, что мой рассказ полностью соответствует действительности, но замечу, что в моей памяти (или, скорее, в моем воображении) все запечатлелось именно так. Наверное, это предупреждение кажется излишним, поскольку рассказанное мною ни в коей мере не является тем, что произошло на самом деле, а всего лишь отражает мое восприятие случившегося, ибо воспоминания — это выдумка, но воображение зачастую хранит события лучше, чем память, к тому же в конечном итоге, вся эта история вымышлена, хоть и правдива, а написана она с целью попытаться навсегда забыть то, что произошло в действительности.

А произошло в тот момент (как я вспоминаю или представляю себе, что произошло) то, что в луче фонарика, который держал Марсело, Игнасио выбрал ключ, вставил его в замок и пробормотал:

— А ну-ка посмотрим, как у меня получится.

Первая попытка не удалась, он попробовал другой ключ.

Убедившись, что данный ключ подходит, он начал вращать его, склонившись у двери и оперевшись свободной рукой на косяк. Ухо он прижимал к скважине, словно на слух мог проследить всю витиеватую траекторию ключа, которым он ковырял в замке. Наконец со щелчком, показавшимся мне подобным раскату грома в ночной тишине лестничной клетки, дверь внезапно приоткрылась.

— Готово! — услышал я.

Именно тогда я испытал первое потрясение из всех, ожидавших меня той ночью. Сильным толчком кто-то распахнул дверь изнутри, в результате чего Игнасио потерял равновесие и растянулся у порога, в то время как тип, похоже, подстерегавший нас за дверью, вслепую нанес страшенный удар, угодивший в Марсело. Заорав, кто-то накинулся на меня и вцепился руками мне в горло. Я упал на спину и, очнувшись, обнаружил, что с раскалывающейся от боли головой сижу на полу посреди совершенно бредовой декорации; рядом со мной скулит Марсело, распластавшись на лестничных перилах, а Игнасио, навалившись на лежащего на полу в прихожей Клаудии агрессора, пытается, злобно ругаясь, связать его руки. Я не стал проверять состояние Марсело, руководствуясь скорее инстинктом, нежели доводами рассудка, а бросился на выручку Игнасио, заметив, что незнакомец вот-вот вырвется. Вдвоем нам удалось, наконец, справиться с ним, но тип перестал брыкаться и извиваться в агонии, как змея, только когда Игнасио пригрозил ему бейсбольной битой, которой, видно, и удалось вырубить Марсело. Багровый от гнева, яростно потрясая битой в порыве праведного гнева, Игнасио предупредил негодяя:

— Если шевельнешь хоть пальцем, я раскрою тебе голову, козел!

По всему было видно, он не шутил.

— Спокойно, Игнасио, — осмелился сказать я.

— Какое, на хрен, спокойствие! — отвечал он. — Ты видел, что он сделал с Марсело? Марсело, как ты, дружище?

Я услышал за спиной какой-то хрип, видимо, долженствующий нас успокоить, но я не успел повернуться к Марсело, потому что неожиданно тип, которого я держал, просипел:

— Можно наконец узнать, кто вы такие? И что вы тут делаете?

И тогда я впервые разглядел человека, взятого нами в плен. Вот так на меня обрушился второй сюрприз за ту ночь. Мне и с самого начала казалось, что с этим человеком что-то не так, и теперь, с головокружительной ясностью, я вдруг понял. На миг мне померещилось, что я нахожусь во сне, в одном из тех снов, когда незнакомец присваивает черты лица или облик кого-нибудь из наших близких, и по какой-то необъяснимой ассоциации моя память вдруг услужливо подсунула мне сон, приснившийся мне много лет назад. Я сидел в партере театра и ждал, пока поднимут занавес, а когда занавес поднялся, я уже был не зрителем, не сидел в партере, а стоял на сцене перед многолюдной угрожающей темнотой. Стоило лишь вспомнить этот сон, и я почувствовал, что я опять актер, а прихожая в квартире Клаудии и лестничная площадка, где до сих пор валялся Марсело, были сценой спектакля, в котором не только я, но и Игнасио, и Марсело, и плененный нами тип играли свои роли, не зная сценария, словно режиссер бросил нас на произвол судьбы и импровизации. И тогда, маясь неизбывной тоской, я вдруг ощутил, как неизбежно с минуты на минуту упадет занавес, действо закончится, и каждый из нас внезапно обнаружит истинное лицо, скрывавшееся за нашими актерскими масками. И еще я подумал: скоро я проснусь. Но занавес не упал, и я не проснулся. Мне пришлось признать, что тип, побежденный мною и Игнасио, был тем самым типом с усами, который несколько дней назад, когда мы с Марсело обедали в «Касабланке», в Сант Кугате, охмурял молодую блондинку с невероятно эффектными ресницами и которого я сперва перепутал с каким-то актером или телеведущим. «Не может быть», — подумал я. Но это было именно так. Совершенно обалдев, я услышал, как Игнасио говорит:

— Здесь вопросы задаем мы, юноша. Ну-ка, а вы что тут делаете?

За моей спиной кто-то включил свет на лестнице; хотя я по-прежнему слышал, как Марсело стонет и ругается сквозь зубы, я все же подумал, что это был он.

— Как это что я тут делаю? Это мой дом, твою мать!

— Ваш дом? — переспросил я, определенно убедившись, что происходит нечто невероятное.

— Его дом? — повторил Игнасио, оборачиваясь ко мне. — Слушай, Томас, а ты уверен, что это та самая квартира?

— Думаю, да.

— О какой квартире вы говорите? — спросил человек, скорее с испугом, нежели с гневом. — Куда, черт возьми, вы собирались попасть?