Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

• Название: Последняя ночь на Извилистой реке
• Автор: Джон Ирвинг
• Издательство: ООО «Издательство «Эксмо», ООО «ИД «Домино»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46833-1

Впервые на русском — новейшая эпическая сага от блистательного Джона Ирвинга, автора таких мировых бестселлеров, как «Мир от Гарпа» и «Отель Нью-Гэмпшир», «Правила виноделов» и «Сын цирка», «Молитва по Оуэну Мини» и «Мужчины не ее жизни».

Превратности судьбы (например, нечаянное убийство восьмидюймовой медной сковородкой медведя, оказавшегося вовсе не медведем) гонят героев книги, итальянского повара и его сына (в будущем — знаменитого писателя), из городка лесорубов и сплавщиков, окруженного глухими северными лесами, в один сверкающий огнями мегаполис за другим. Но нигде им нет покоя, ведь по их следу идет безжалостный полицейский по кличке Ковбой со своим старым кольтом…

Джон Ирвинг должен был родиться русским. Потому что так писали русские классики XIX века — длинно, неспешно, с обилием персонажей, сюжетных линий и психологических деталей. Писать быстрее и короче он не умеет. Ирвинг должен рассказать о героях и их родственниках все, потому что для него важна каждая деталь.

Time Out

Американец Джон Ирвинг обладает удивительной способностью изъясняться притчами: любая его книга совсем не о том, о чем кажется.

Эксперт

Ирвинг ни на гран не утратил своего трагикомического таланта, и некоторые эпизоды этой книги относятся к числу самых запоминающихся, что вышли из-под его пера.

New York Times

Пожалуй, из всех писателей, к чьим именам накрепко приклеился ярлык «автора бестселлеров», ни один не вызывает такой симпатии, как Джон Ирвинг — постмодернист с человеческим лицом, комедиограф и (страшно подумать!) моралист-фундаменталист.

Книжная витрина

Ирвинг собирает этот роман, как мастер-часовщик — подгоняя драгоценные, тонко выделанные детали одна к другой без права на ошибку.

Houston Chronicle

Герои Ирвинга заманивают нас на тонкий лед и заставляют исполнять на нем причудливый танец. Вряд ли кто-либо из ныне живущих писателей сравнится с ним в умении видеть итр во всем его волшебном многообразии.

The Washington Post Book World

Всезнающий и ехидный постмодернист и адепт магического реализма, стоящий плечом к плечу с Гюнтером Грассом, Габриэлем Гарсиа Маркесом и Робертсоном Дэвисом.

Time Out

---

Для писателя этот потрепанный жизнью, изуродованный гончак служил живой копией округа Коос, где смертельная ненависть не являлась редкостью и никто не пытался ее пресекать. (Впрочем, в других уголках мира творилось то же самое — достаточно было взглянуть на холодильник, густо покрытый бумажными чешуйками.)

В январе 2004 года число американских солдат, погибших в Ираке с момента начала войны, достигло пятисот. Услышав это сообщение, Дэнни сразу представил реплику Кетчума:

— Пятьсот — это только начало. Подождите, за несколько лет их станет пять тысяч, а высокопоставленные задницы будут по-прежнему нам долдонить, что мир и стабильность — совсем рядом.

— Что ты об этом думаешь, Герой? — спросил Дэнни.

Пес шевельнул единственным ухом.

— Как бы наш общий друг высказался сейчас по поводу этой войны?

Дэнни затруднялся сказать, когда пес действительно его слушал, а когда просто спал. Если Герой только делал вид, что спит, его глаз, лишенный века, следил за Дэнни. Но когда пес спал, глаз тоже куда-то глядел, что и сбивало писателя с толку.

В Торонто Герой спал на кухне, где ему соорудили подстилку, набитую кедровыми щепками. Оказалось, что насчет собачьего пуканья Кетчум ничуть не преувеличивал: Дэнни не только это слышал, но и обонял. Лежа на подстилке, Герой любил жевать старый чехол от самого длинного браунинговского ножа. Когда-то этот нож длиною в целый фут торчал из кармашка над солнцезащитным козырьком в кабине пикапа. Чехол пах маслом, которым Кетчум смазывал точильный оселок. Возможно также, что кожа сохранила и слабый запах медведя. Поэтому Дэнни вполне понимал болезненную привязанность пса к чехлу и потребность его грызть. Запоздалая месть медведю.

Сам нож для писателя особой пользы не представлял. Желая полностью очистить его от остатков масла, Дэнни вымыл нож в посудомоечной машине. Процедура не дала ожидаемого эффекта, но сильно затупила лезвие. Дэнни отнес нож в магазин, торгующий кухонной утварью, где его безуспешно пытались заточить. Увы, в торонтском магазине не владели секретом затачивания ножей «по Кетчуму». И теперь нож висел на кухонной стене: хорошо видимый, но не слишком досягаемый. Чем-то он напоминал ритуальный меч.

Другое дело — оружие Кетчума. Дэнни не хотел держать этот арсенал в торонтском доме. Он отвез все Энди Гранту, с которым ежегодно в ноябре охотился на оленей. После убийства Карла Дэнни стало легче стрелять по оленям, но он категорически отказывался стрелять из дробовика. («Никогда снова», — так он сказал Энди.) Дэнни брал на охоту старый «ремингтон» со стандартными патронами. Винтовка была не самым удобным оружием для охоты в лесу, и Дэнни не всегда удавалось подстрелить из нее оленя даже на близком расстоянии. Но отдача и сам звук выстрела из короткоствольной винтовки отличались от его недолгого опыта обращения с дробовиком «винчестер-рейнджер» двадцатого калибра.

Энди Грант знал Бэйфилд как свои пять пальцев: он здесь охотился начиная с мальчишеского возраста. Но чаще всего Энди водил Дэнни в более знакомые писателю места: к западу от озера Лост-Тауэр, в лесок между Пейн-роуд и Шаванага-Бэй. Оттуда было недалеко до ангара, где стояли снегоходы. Иногда из-за деревьев был виден задний причал на Тернер-Айленде. Здесь тоже пролегали оленьи тропы. Таким образом, приезжая в ноябре, Дэнни смотрел через серые воды залива на свое зимнее островное пристанище. На материке он нашел несколько мест, выходящих на залив Шаванага-Бэй, откуда был виден задний причал и даже крыша хижины деда Шарлотты, куда однажды Кетчум забросил шкуру убитой им гремучей змеи.

Приезжая в ноябре на охоту, Дэнни всегда останавливался в «Таверне Ларри». В баре шумно обсуждали очередные слухи о том, что на север пойдет новое шоссе и мотель с баром снесут, чтобы освободить место. Старожилы возмущались и ратовали за сохранение «Таверны Ларри». Дэнни участия в этих разговорах не принимал. Он здесь чужак. Ему не было жалко ни мотеля, ни бара (тем более что поблизости обязательно построят новый), но он не мог отрицать, что для этих людей «Таверна Ларри» долгие годы служила местом общения (хотя и весьма разрушительного для их здоровья).

Каждую зиму, когда Дэнни приезжал на Тернер-Айленд, Энди одалживал писателю кетчумовский «ремингтон». («На случай зверюшек», — обычно говорил Кетчум.) Энди давал ему на зиму две обоймы патронов. Герой непременно узнавал карабин. Наступал тот редкий момент, когда медвежий гончак принимался вилять хвостом. Карабин был излюбленным оружием Кетчума в охоте на медведя. Герою он напоминал азарт погони, а может — своего прежнего хозяина.

Дэнни понадобилось два года, чтобы научить пса лаять. Писатель подозревал, что неделикатные привычки рычать, храпеть и пукать усвоены Героем непосредственно от Кетчума. Однако прежде «уокеровский кунхаунд» не лаял. Когда Дэнни только начал процесс обучения, ему казалось, что Кетчум просто не любил лая и еще в щенячьем возрасте отучал своих Героев лаять.

Возле дома в Роуздейле был небольшой парк и игровая площадка размером с футбольное поле. Там выгуливали своих собак жители окрестных домов, включая и недавно построенные кондоминиумы. (К счастью, ни один из них не загородил вид на Саммерхиллскую башню из окон писательской комнаты.) Дэнни выводил Героя три-четыре раза в день, преимущественно на поводке. Мало ли, вдруг на площадке псу встретится немецкая овчарка и в собачьей памяти пробудятся не слишком приятные воспоминания о битве с теперь уже покойным кобелем Нормы Шесть?

В парке Дэнни преподавал Герою «уроки лая». Писатель старался лаять как можно естественнее, однако пса его усилия оставляли равнодушным. Потратив год на свои бесплодные попытки, Дэнни стал задумываться, не прекратить ли их. Вдруг Герой считал лай проявлением собачьей слабости?

Владельцев собак весьма настораживали уродства Героя, его бойцовский настрой и сверхъестественное равнодушие к другим собакам. Люди не знали, чего ждать от хромого пса, у которого плохо сгибается задняя лапа и который смотрит на вас странным глазом, лишенным века. Многие находили этот взгляд угрожающим.

— Поверьте, у него нет никаких злых намерений, — терпеливо убеждал собаковладельцев Дэнни. — Вас просто пугает отсутствие века и покалеченное ухо.

— А что у него с ухом? — спросила молодая женщина, приходившая гулять с дурашливым спаниелем.

— Медведь откусил.

— Медведь?

— А что у бедняги с бедром? И откуда эти ужасные шрамы? — спрашивал нервного вида мужчина, прогуливавший шнауцера.

— Все тот же медведь.

В их вторую зиму на Тернер-Айленде Герой вдруг залаял. Как-то Дэнни ездил на глиссере за продуктами. Он подвел глиссер к заднему причалу и стал выгружать покупки. Герой молча встретил его и так же молча следил за разгрузкой. Дэнни попробовал еще раз преподать псу «урок лая» (хотя серьезно подумывал бросить это дело). К удивлению писателя и Героя, отозвалось эхо, прилетевшее со стороны соседнего Барклай-Айленда. И когда Герой услышал эхо, он залаял в ответ. Естественно, эхо повторило и его лай. Неожиданно пес обрел громадное наслаждение в ответном лае.

Безостановочный лай продолжался больше часа. (Наверное, будь рядом Кетчум, он просто уложил бы пса из винтовки.) «Что я наделал?» — с опаской думал писатель. Однако через какое-то время Герой умолк.

С тех пор пес лаял нормально. Он облаивал снегоходы, отзывался на гул глиссера, идущего по протоке. Герой отвечал лаем на гудки поездов, доносящиеся с материка, и реже — на визг шин тяжелых грузовиков, ехавших по шоссе 69. Что ж, теперь писатель мог не опасаться, что незваные гости (если таковые появятся) сумеют проникнуть на остров незамеченными. Но когда приехал Энди Грант, Герой радостно облаял и его.

Дэнни не знал, считать ли поведение пса нормальным или почти нормальным, но лай сделал Героя в глазах окружающих менее свирепым. Теперь собаковладельцы, встречавшиеся Дэнни в Скривнер-парке, держались уже не так настороженно. Начав лаять, Герой стал меньше рычать. К сожалению, Дэнни не удавалось отучить его храпеть и, уж конечно, пукать.

Раньше писатель и не подозревал, что значит иметь собаку. Чем больше он разговаривал с Героем, тем меньше был склонен думать о возможных высказываниях Кетчума по поводу войны в Ираке. Стал ли он менее политизированным, живя в обществе пса? (Честно говоря, Дэнни никогда не был по-настоящему политизированным, таким как Кэти или Кетчум.)

В своих взглядах Дэнни занимал ту или иную сторону; он имел мнения по вопросам политики. Но он не был антиамериканистом. Он даже не ощущал себя изгнанником! Мир, состоявший из бумажных «чешуек», облепивших холодильник в его торонтском доме, становился все менее и менее важным для писателя. Дэниел Бачагалупо обнаруживал в себе нарастающее нежелание думать об этом мире; в особенности, пользуясь словами Кетчума, думать «как писатель».