Станислав Горский - Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши

• Название: Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши
• Автор: Станислав Горский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9524-4632-8

Девять долгих месяцев ушло на освобождение Красной армией территории Польши. 600 тысяч советских воинов сложили голову в этой стране. Тяжелой ценой давался заключительный этап войны. Станислав Горский – один из рядовых участников этих боев. На своей самоходке СУ-76 он прошел сотни километров по территории Польши. Враг никогда не отступал без боя. Легкие, маневренные СУ-76 прекрасно зарекомендовали себя в последние месяцы войны – во время городских боев и преследования отступающего противника, действия из засад. При этом, как показано в книге, самоходки очень часто выполняли несвойственную им задачу непосредственного сопровождения пехоты в бою. Со всем этим СУ-76 справлялись блестяще. Но маневренность достигалась за счет очень уж слабой брони. Самоходчики несли немалые потери, платя своей жизнью за общее дело победы.

---

Ведь война это временное, а наша жизнь совсем другое, нечто более значительное и прекрасное. А может, это и есть то самое, что понадобится на всю жизнь? А? Ведь без этого «ремесла» – умения защищать себя, свой дом, свою Родину – невозможно сегодня жить. Да, мы учимся этому мастерству по ходу нашей жизни, учимся в боях, а за каждый урок приходится расплачиваться кровью и самой жизнью. Такова школа жизни – война.

Только вчера в бою мы получили повреждение. Снаряд разорвался возле самой самоходки, и левую гусеницу повредило. Несколько траков исковеркало, и их надо было срочно заменить. Бой прошел дальше на запад, а мы остались на месте, возле одинокого фольварка, и занялись ремонтом. Своих запасных траков нам не хватало, и все тот же вездесущий Павлик, подскочив на какой-то трофейной машине, сказал, что через час, самое большее полтора, траки будут доставлены, и, как метеор, скрылся за холмом.

В доме оказалась польская семья. Они на наших глазах вылезали из подвала, который находился рядом с домом в сарае. Пока шел бой, они прятались там. Муж, жена и шестеро детей. Не знаю, все ли дети были им родные, но они были сильно похожи друг на друга. Старшей девочке лет двенадцать, а младшему мальчишке – чуть больше трех.

Дети были почти погодки. Просто невероятно, как эти простые поляки решились на такое трудное дело в страшные годы фашистской оккупации. Нет, это просто мужество с их стороны. Мы смотрели на эту лестницу из ребят, и каждый из нас думал – какая же беднота! Одеты они были очень плохо, а для зимнего времени еще и довольно легко. Да, жизнь их не баловала. Жили в маленьком домике, в котором даже полов не было. Мебель в доме была самая простая: стол, несколько скамеек и что-то вроде кровати. Нары не нары, настил из досок, закиданных разной рухлядью, которая, по всей вероятности, служила детям постельными принадлежностями. Одним словом – голь перекатная.

Больно было смотреть на эту семью, доведенную до такой нищенской жизни. Но что больше всего меня удивило, когда мы узнали, что хозяйку звали пани Зося. Ну и «пани», подумал я. Ведь в моем сознании слово «пан» или «пани» ассоциировалось с понятием «господин». Уже потом, когда я стал лучше понимать польский язык, я смеялся над собой, какой же я был несведущий в таких, казалось бы, простых вопросах.

Да и откуда я мог знать польский язык, польские обычаи и формы обращения людей к друг другу? Я знал твердо, что пан – значит, богач, кулак, мироед и вообще заклятый враг простого рабочего люда. Но жизнь учила всему. Пани Зося оказалась простой и хорошей женщиной. Пока мы возились возле машины и ремонтировали гусеницу, она времени даром не теряла. Наварила вкусной рассыпчатой картошки и через своего мужа, тоже пана, пана Яцека, пригласила нас кушать.

Мы были тронуты ее вниманием и душевной щедростью. Отказаться от такой еды было невозможно. Я тогда подумал: сами живут впроголодь, а вот о нас подумали. Мы давно уже не ели, а кухня неизвестно когда нас найдет. Так что предложение было своевременным. В свою очередь, мы в долгу не остались и поделились своими запасами.

Мимо нас двигались на запад наступающие подразделения второго эшелона и тылы. Наступление шло полным ходом, а мы сидели в польском домике и уплетали вкусную горячую картошку со свиной тушенкой из нашего НЗ.

Увлеченные едой, мы не заметили, как дети потихоньку обступили нас и с интересом рассматривали диковинных русских солдат. Самая маленькая девочка подошла ко мне вплотную. Заметив ее, я полез в карман и достал ей кусок сахара, чуть побольше ее кулака. Вначале она не хотела брать, как-то сжалась и сделала шаг назад, но, увидев мое улыбающееся лицо и ощутив поддержку своей матери, робко протянула худенькую ручонку и взяла. Понюхала, а потом лизнула сахар и, сделав удивленную гримаску, начала лизать его с жадностью. Сахар пришелся по душе. Полизав немного, она передала кусок рядом стоящему братишке, который с жадностью смотрел на нее. Он был чуть постарше, но худенький и ростом поменьше. Только глаза бегали и были озорнее. Осмелев, девочка меня что-то спросила, но я не понял.

Я вопросительно посмотрел на девочку. Тогда она обратилась к отцу, сидевшему рядом на скамейке, и указательным пальцем показала на меня. Он смущенно улыбнулся и, мешая польские и украинские слова, объяснил нам смысл ее вопроса. На наш разговор уже обратили внимание все члены экипажа. А вопрос был совсем не детский. Она спросила: не большевик ли я? К этому времени я уже подал заявление о вступлении в партию и поэтому сразу ответил ей кивком. Получив ответ на свой вопрос, она отошла от меня поближе к матери, но продолжала смотреть с интересом.

Закончив ужин и поблагодарив пани Зосю за вкусную картошку, мы вышли на улицу, чтобы продолжить работу. Я закурил и присел на камень возле входной двери. Девочка подошла ко мне и потянулась своей ручонкой к моей голове, проведя по вискам. Не поняв, что произошло, я спросил у вышедшего на улицу отца: что случилось? Оказывается, она проверяла: нет ли у меня рогов! Я недоуменно спросил у поляка: а почему у меня вдруг должны быть рога? Все выяснилось очень быстро – оказалось, что местный ксендз постоянно твердил своим прихожанам, что большевики, которые придут с востока, – посланцы дьявола, у которых, как известно, обязаны быть рога. А тут нет. Как же так? Выходит, ксендз сказал неправду? Вся вера в авторитет церкви на земле рушилась.

Интересно, жива ли эта девочка теперь? А если жива, то помнит ли этот случай? Я думаю, что помнит. Такое не забывается.

Размышляя о виденном и пережитом, я не переставал вести наблюдение за лежавшей впереди местностью. Гитлеровцы стали постреливать реже, и даже ракеты, до которых они были большие охотники, стали взлетать редко. Свои наблюдения я доложил командиру. Он, увлеченный прослушиванием команд по радио, отвлекся от наблюдения.

Услышав мой доклад, заключил: «Значит, что-то замышляют. Наблюдение усилить, а я пойду к командиру взвода».

Конечно, мы во все глаза всматривались в темноту, стараясь не пропустить никакой мелочи. Мы понимали, что, начни немцы сейчас попытку прорваться из города, нам придется очень туго. Машины с боеприпасами еще не подоспели, и это нас тревожило. Для того чтобы встретить машины, были посланы два бойца из пехоты, которая оборонялась на этом участке вместе с нами, но пока они не вернулись.

Часов около двенадцати ночи на поле, припорошенном снегом, стали видны какие-то темные пятна, которых раньше не было. Вначале их было мало, но потом они стали перерастать в полосы поперек поля и приближались к нашим позициям.

Почти бегом вернулся командир машины. На командирской машине тоже заметили приближение противника. Становилось ясно, что гитлеровцы решили под покровом ночи приблизиться к нашим позициям и броском овладеть ими, а потом прорваться на запад. Мы еще не знали, что на Висле, ниже Кульма, гитлеровцы удерживали переправу и пытались прорваться навстречу окруженным частям в надежде, что окруженные тоже пойдут навстречу. Видимо, немецкое командование не имело представления о тех силах, которые собраны для ликвидации Торуньского котла. Знай это, они действовали бы более уверенно и могли бы просто смять наши немногочисленные подразделения. Но страх за свою жизнь удерживал их, и это был наш самый главный козырь.

В это самое время прибежал тот самый солдат, уже немолодой, фамилия его, как я потом узнал, была Сазонов, которого послали вместе с молодым бойцом встречать машины со снарядами. На плечах у него были два 76-миллиметровых снаряда – как раз то, что надо. Да и к тому же они были осколочно-фугасные. Хорошо такими по пехоте стрелять.

«Принимай, братва, а я побегу еще». – «Неужели машины подоспели?» – обрадованно переспросили мы в один голос. «Нет, нашел в лесу разбитое орудие, а рядом разбросаны ящики со снарядами. Вспомнил про вас и давай быстрей сюда. Сейчас возьму с собой еще кого-нибудь, и живо обернемся».

«Вот молодец», – подумал я. И ведь увидел же в темноте, да еще и в лесу. Значит, и у него душа болит за наше общее дело.

Тем временем немцы все ближе и ближе. В наступившей вдруг тишине (а с нашей стороны огня не велось) стали нарастать пьяные голоса гитлеровцев. Разобрать отдельные слова было невозможно, но стоял гул, подобно пчелиному в улье.

Первая цепь, а вернее сказать, волна тесно примкнувших друг к другу солдат приближалась. Фашистское командование часто прибегало к такому способу, а чтобы поднять бодрость духа своим воякам, перед атакой их спаивало. И на этот раз оказалось, что они остались верны своим правилам.

Заряжающий Иван Староверов зарядил пушку и доложил: «Осколочным, готово!»

Мы ждали. Было решено подпустить гитлеровцев ближе и, использовав фактор внезапности, в упор расстрелять их. Как потом оказалось, это было правильное решение. Нас разделяло не более трехсот метров, когда грянул залп из всех видов оружия. Внезапность в бою всегда действует ошеломляюще и приносит наибольший успех. Так случилось и в этот раз. Пьяная орда вдруг остановилась, не зная, как поступить – залечь или продолжать движение. Теперь стали слышны отдельные слова: «Шнель! Шнель!» – это, видимо, подбадривали их офицеры. За первой цепью уже стала видна вторая цепь, а за ней и третья. Гитлеровцы наседали, подпирали передних.