Михаил Ардов - Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни

• Название: Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни
• Автор: Михаил Ардов
• Издательство: Собрание
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9606-0016-1

Настоящая книга, принадлежащая перу известного мемуариста и бытописателя протоиерея Михаила Ардова, состоит из двух отдельных частей, из двух самостоятельных произведений - "Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни" и "Узелки на память". Тут под

---

Или такой случай. Некий диакон на всенощной читал молитву “Спаси, Боже, люди Твоя...” Но вместо того, чтобы сказать “предстательствы честных небесных сил бесплотных”, он возгласил:— ...предстательствы честных небесных сил бесплатных...Когда диакон зашел в Алтарь, священник сделал ему замечание:— Как это можно произнести — “небесных сил бесплатных”?— А что же тут такого? — отвечал тот. — Разве ангелы за деньги Бога славят?..

Святитель Иоанн Златоуст именуется двояко, в одних богослужебных книгах на греческий лад — “архиепископ Константинопольский”, а в других — на славянский — “Константиноградский”. Один московский батюшка соединил оба варианта и на отпусте всегда говорит так:— Святителя Иоанна, архиепископа Константиноградопольского...

Иногда для достижения сильнейшего эффекта даже не нужно коверкать или перевирать слова, достаточно просто ошибиться в ударении. Вот стих, который произносится на заупокойном богослужении:— Души их во благих водворятся.Некий диакон однажды возгласил так:— Души их, во благих водворятся!

И, наконец, подлинный анекдот времен дореволюционных.В большом городском храме шла литургия в неделю (воскресение) “святых отец” — перед самым Рождеством Христовым. Диакон, как положено, на амвоне читает Евангелие от Матфея — родословие Иисуса Христа, а священники стоят в Алтаре у Престола.Вместо того, чтобы прочесть: “Салафииль же роди Заровавеля”, диакон произнес:— Соловей же роди журавеля...Старший протоиерей прищурил глаз и тихонько сказал сослужителям:— Вот так пташка!..

Некий человек, вовсе нецерковный, первый раз побывав на богослужении, делился своими впечатлениями.— Очень мне понравилось. Там и за животных молятся...— За каких животных? — спросили его.— За крокодила...— За какого крокодила? Что вы говорите?— Как же? Я сам слышал, они пели про крокодила...Этот человек так воспринял на слух песнопение вечерни: “Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою...”

С этим же песнопением связан еще один анекдот, который возник в московской церковной среде. Будто бы некая женщина восприняла этот стих на покаянный лад:“Да исправится молитва моя, я — к р о к о д и л а пред Тобою”.И будто бы эта прихожанка с сердечным воздыханием прибавила:— Не только что к р о к о д и л а, еще и б е г е м о т а.

Одна старушка жалуется другой:— Батюшка у нас очень строгий, злой, он меня ненавидит. Все время пальцем на меня показывает и говорит: “Я тебя съем”.(Так она воспринимала возглас “Мир всем!” и сопутствующее ему благословение десницей.)

В сельских храмах даже на клиросах порой стоят вовсе неграмотные женщины, во всяком случае не умеющие читать на церковнославянском языке. И поют они только то, что запоминают с чужого голоса. Вот яркий пример.Во время погребения поется, в частности, такое:“...яко земля еси и в землю отидеши, аможе вси человецы пойдем...” (т.е. в землю все люди пойдем).В некоем храме клирошане, как видно, подразумевая лежащего перед ними покойника, вместо “аможе вси человецы пойдем” пели так:— А, может, в человеки пойдет...

Весьма употребительное песнопение — ирмос пятой песни воскресного канона (8 глас) оканчивается таким к Богу обращением:“...обрати мя, и к свету заповедей Твоих пути моя направи, молюся”.Старушки в некоем сельском храме пели это на свой манер:“обрати мя, и к свету заповедей Твоих пути моя направи, Маруся”.

Другой ирмос начинается словами “Крест начертав Моисей...”, а старушки поют:— Влез на чердак Моисей...

Вместо — “О всепетая Мати...” — поют:— Осипетая Мати...

Вместо — “Прокимен, глас третий...” возглашают:— Проткни мне глаз третий...

Вместо “Елицы (т.е. те, которые) во Христа крестистеся, во Христа облекостеся...” поют:— Девицы, во Христа крестистеся...Это в особенности забавно, если принять во внимание, что в пятидесятые и шестидесятые годы на клиросах стояли по большей части “девицы”, незамужние женщины, “девство” которых объяснялось тем, что почти всех мужчин из их поколения унесла война.

Тут следует добавить, что некоторые краткие молитвословия, которые считаются общеизвестными, нелегко бывает обнаружить напечатанными полностью. Таков, например, причастен (песнопение в конце литургии) “В память вечную будет праведник, от слуха зла не убоится”. И в Апостоле и в Типиконе указывается так — “Причастен: В память вечную...”А потому немудрено, что в одном сельском храме на клиросе это пели отчасти по слуху, отчасти по собственному разумению:— В память вечную будет праведник, пастух козла не убоится.

Отец Борис Старк рассказывал мне, что когда он вернулся из Парижа в Россию и был направлен для служения в кладбищенский храм Костромы, его поражали поминальные записки. Приходилось молиться об упокоении таких предметов, как “лампа” или “графин”... И только по прошествии времени он овладел обязательным для священнослужителя Русской Православной Церкви умением расшифровывать слова, встречающиеся в поминаниях. “Лампа” следует произносить как “Олимпиада”, а “графин” — “Агриппина”.

Впрочем, встречаются и такие слова, которые расшифровке не поддаются. (Я, например, так и не смог понять, что имела в виду женщина, которая написала загадочное имя “Риголетта”.) Но и тут есть вполне благопристойный выход, в этом случае вслух произносится:— Ее же имя Ты, Господи, веси.

Архиепископ Киприан в свое время рассказал такую историю. В бытность его еще священником, служил с ним на приходе диакон, большой ценитель юмора. Однажды во время панихиды диакон обнаружил в записке некое немыслимое слово. (Владыка так и не повторил, что в точности там было написано.) Женщина, которая это вывела, вообще-то имела в виду слово “иеросхимонах”. (Согласитесь, что возможности для искажения тут богатые.)Так вот диакон с совершенно серьезным лицом обратился к батюшке:— Простите, я вот это слово не могу разобрать.Будущий Владыка прочел и невольно рассмеялся... И далее уже удержаться не мог, так и посмеивался до самого конца панихиды. Когда же она отошла, он обратился ко всем молящимся:— Я вам уже говорил и еще раз повторяю: если вы не знаете толком какого-нибудь слова или имени, не пишите его в записке... А то вот видите, меня в соблазн ввели — я на панихиде из-за вас смеялся...При этом Владыка добавлял еще вот что:— А если бы я им так не сказал, они меня бы обязательно за этот смех осудили.

Чтение записок вслух — совершенно необходидмый элемент современного богослужения. Прихожане внимательно это слушают, ловят знакомые имена из своих поминаний и особенно благоволят к тем священнослужителям, которые произносят внятно и с видимым усердием.Мне рассказывали о некоем монахе из Почаевской лавры, который читал имена очень внятно, но чрезвычайно быстро, строчил, как пулемет... Кто-то решил над ним подшутить, и ему подсунули записку, где множество раз повторялось одно имя — “Тит”, а в самом конце было приписано “та-та-та”. И монах, как по нотам, воспроизвел:— Ти-та-ти-та-ти-та... Ти-та-ти-та-ти-та... Ти-та-ти-та-ти-та... Ти-та-ти-та-та-та-та...

За годы моего священства я собрал небольшую коллекцию поминальных записок. Кое-что из моего собрания я и хочу здесь воспроизвести.Самые простые искажения происходят по уже упоминаемой мной причине — незнакомые слова воспринимаются на слух. Вот, например, в ярославских храмах подаются специальные записки с именами людей, которым должна быть возглашаема “вечная память”. Для того, чтобы отличать эти поминания от прочих, на них пишут первые слова возглашения: “Во блаженном успении”... Так вот чего только ярославские старушки вместо этого не выводят: “Блаженные”, “По блаженству” и даже с фининспекторским уклоном — “во обложение”...Или слово — “отроковица”. Многие его толком не знают, но так как в храме постоянно слышат, то и пытаются воспроизвести кто во что горазд: “раковичку Ирину” или “девицу от рукавицы Зинаиду”,

Но есть и такие поминания, которые я бы отнес уже к жанру литургического творчества. В семидесятых годах одна женщина в храме города Мурманска за каждым богослужением подавала такую записку: “О упокоении дважды великомученика Владимира Ленина”. В конце концов, это стало известно органам компетентным, и она попала в психиатрическую больницу. Вышла она оттуда месяцев через шесть и больше “дважды великомученика” уже не поминала.

Вот еще один подлинный случай. К некоему батюшке подошла женщина и попросила его помолиться об упокоении души Владимира Ильича Ленина. Священник делать это категорически отказался, а свой отказ объяснил следующим образом:— Как известно, Ленин — вечно живой. А живых за упокой не поминают.

Одной верующей женщине пришлось в восьмидесятых годах сидеть в Краснопресненской пересыльной тюрьме. Соседка по камере заметила, что она молится, и сказала:— Я тоже одну молитву знаю. Только она мне почему-то не помогает.— А какую же ты молитву знаешь? — поинтересовалась та.— А вот какую, — отвечала соседка. — Помяни, Господи, царя Давида и бабку его Степаниду...(“Помяни, Господи, Давида...” — начальные слова 131 псалма, а уж “бабку Степаниду” очевидно приплели для рифмы.)