Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Европу: германский натиск

• Название: Варварские нашествия на Европу: германский натиск
• Автор: Люсьен Мюссе
• Издательство: СПб.: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8071-0184-6

Варварские нашествия на Западную Европу полностью изменили ее облик. В кровавых столкновениях между варварами и римлянами рождалась новая цивилизация — цивилизация Средневековья.

В книге известного французского историка Люсьена Мюссе на основе многочисленных исторических источников подробно анализируются процессы крушения Римской империи и становления варварских королевств.

---

После 587 г. готы выходят на передний план. Но из-за их перехода в ортодоксальную веру к ним тут же стали от- носиться лучше. При Реккареде и Сисебуте у испано-римских слоев ощущаются «сознание и воля к творческому синтезу», которые скоро увенчались долговечными достижениями — интеллектуальным ренессансом эпохи Исидора Севильского, разработкой правовых кодексов в VII в., созданием центрального института в королевстве — таких оригинальных собраний, как толедские соборы, наконец, рождением новой доктрины о королевской власти, основанной на обряде миропомазания[191]. Если бы готская Испания была задушена до 587 г., то после нее не осталось бы практически никакого наследия; будучи повержена в 711 г., она завещала Европе несколько фундаментальных представлений, которые легли в основу средневековой цивилизации. Без всякого сомнения, в этом синтезе римско-византийские элементы значительно преобладали над германским: символично, что уже Леовигильд отказался от готского костюма в пользу византийского императорского облачения. А в художественной области иберийское влияние, главным образом на севере, сыграло большую роль, чем варварское. Однако Хинохоса и Санчес-Альборноц показали значение германских элементов в институциональном развитии — это gardingi (гардинги), составлявшие королевский comitatus (окружение), saiones (сайоны), обеспечивавшие выполнение приказов государя, наконец, традиции частного права[192]. Вплоть до XI в. Испания периода реконкисты жила воспоминаниями, оставленными ортодоксальным Толедским королевством, и благоговейно собирала осколки германского наследия. Если в испано-португальский лексикон и топонимику вошло очень мало германских слов (несомненно, менее 40), то новая антропонимика вызвала на полуострове такое же увлечение, как и в Галлии: в средневековой Испании безраздельно господствовали германские имена с примесью некоторых иберо-баскских элементов.

Культурный синтез, осуществленный в Толедском королевстве, был более важным, чем достигнутое в государстве Меровингов. Однако в результате изоляции готской Испании в последний век ее истории, а затем катастрофы 711 г. его непосредственное значение оказалось приниженным. Эти две параллельные попытки практически не соприкасались друг с другом. Даже на полуострове далеко не все последовали примеру, поданному Толедо. Если присоединение бывших владений свевов было стремительным, то Страна Басков замкнулась в полной самоизоляции, из которой ее не удалось вывести никаким военным давлением. Бетика же, как будто предвидя свою особую судьбу в преддверии исламского завоевания, всегда была более восприимчива к восточному влиянию, чем к германскому.

В Италии выделяется не одна, а три различные фазы германского влияния: период набегов V в., варварских командиров в армии Рима и Одоакра; период остготов; и наконец, лангобардов. Их влияние то усиливалось, то исчезало, а промежуточный этап византийского господства в VI в. еще больше усложнил проблему, так как армия Велизария была столь же варварской, как и у его противников.

После первого из этих этапов не осталось ничего долговечного, если не считать развалин. Набеги начала V в. нанесли серьезный урон сельским районам Центральной и Северной Италии и способствовали постоянно возникающему здесь бандитизму. Однако многие города уцелели, а большинство других после более или менее долгой реконструкции, как, например, Милан после вторжения Аттилы, вновь обрели свой прежний облик. Сильнее всех пострадал Рим. Герулы, скиры и туркилинги, вместе составлявшие народ, которым правил Одоакр, были немногочисленны, и их поселения вокруг Равенны, Вероны и Милана, скорее всего, бросались в глаза не больше, чем поселения варваров, служивших Риму до 476 г. События 489–493 гг. полностью их уничтожили.

Приход остготов имел совершенно иное значение. Прежде всего речь идет не о государственном перевороте изнутри, как это было в 476 г., а о завоевании. Северо-Восточная Италия достаточно серьезно пострадала от него[193], и иммиграция была значительной. Затем личность Теодориха придала событиям новое направление: он хотел быть одновременно образцовым главой римско-готского государства и моральным лидером германцев Запада. Из всех попыток римско-варварского синтеза его собственная определенно была наиболее осознанной. Ее слабость заключалась в том, что она слишком зависела от единственного человека, а кроме того, и это главное, не располагала достаточным временем — что не помешало ей оставить после себя ценное наследие во всех областях.

Самых примечательных результатов Теодорих добился именно в интеллектуальной сфере: он одновременно покровительствовал развитию латинской культуры, лояльной по отношению к новому положению вещей, и зарождению первой интеллектуальной культуры у варваров. Готский язык Вульфилы был использован несколькими авторами в основном в религиозных целях[194]. Другие готы пользовались латынью: таинственные «философы» Атанарит, Хильдебальд и Маркомир, упоминаемые «Равеннским космографом», а позднее национальный историк Иордан, который писал уже после победы Юстиниана, но был воспитан в русле культуры, сформировавшейся при Теодорихе. Разумеется, эти труды были не слишком оригинальными: слово Skeireins, вероятно, представляет собой перевод с греческого, Иордан сжато пересказывает произведение Кассиодору. Тем не менее эти усилия достойны упоминания, тем более что они проистекают из желания заинтересовать римлян прошлым готов (Абладий, о котором нам ничего не известно, кроме имени, и сам Кассиодор написали по истории готов (Getica)).

В политическом плане арианство готов и их меньшинство с неизбежностью приводило к сегрегации. В рамках административной системы Поздней Римской империи, сохранившейся в целости у римлян, готы помещались на северо-восточной границе, вокруг Равенны, в долине По и Тоскане, под управлением comites Gothorum (комитов готов), непосредственно подчиненных королю. В городах у готов были отдельные кварталы вокруг арианских церквей. Без сомнения, готы сохраняли собственное право — от которого до нас не дошло никаких следов — подобно тому, как римляне сохраняли свое, в рамках, обозначенных королевскими указами. Готы пользовались исключительным правом занимать определенные командные посты, в основном военные. Однако Теодорих предложил как римлянам, так и готам общий политический идеал, нашедший выражение в клеймах на черепице («В правление господина нашего и славного римлянина Теодориха…»)[195], монументальных надписях, например, на Аппиевой дороге («…король Теодорих… хранитель свободы и защитник имени римлян…»)[196] и письмах к Кассиодору, где «он ставит себе в заслугу то, что является королем-философом, согласно учению Платона»[197]. Это был настоящий греко-римский идеал на том уровне, до которого он намеревался в скором будущем поднять готов — что, разумеется, было утопией.

В материальной сфере вклад готов оставался небольшим. Сомнительно, чтобы готам хватило времени превратиться в аграрное население. Два клада, состоящие из золотых изделий, из Десаны (Пьемонт) и Реджо Эмилии, а также некоторые украшения говорят об участии готов в крупных течениях «варварского» искусства. Однако в важных постройках Теодориха в Равенне и Риме германское влияние полностью отсутствует.

Лингвистический след готов ничтожен, и его трудно отделить от наследия лангобардов. Он сводится к нескольким топонимам, в которых присутствует частица Gothi и, конечно, части названий Ломбардии на — engo. Вошедшие в итальянский язык готские слова в основном, кажется, принадлежат к сфере бытовой жизни, и очень немногие — к административной, юридической и военной областям, где вклад лангобардов превзошел все предыдущие.

Деятельность Теодориха включает очевидную долю театральности, captatio henevolentiae (погони за доброжелательным отношением), обращенной к правящим классам. Однако представляется, что в этом он мог быть искренен. Он продолжал дело готских вождей V в., Гайны, Трибигильда и Фравитты, попробовавших найти себе место в римской системе на Востоке. Нарбоннское заявление Атаульфа (ср. стр. 229) свидетельствуют о сходном идеале. Эти продолжительные усилия готов, конечно, объясняются зачатками культуры, оставшимися после трудов Вульфилы, и амбициями этого варварского народа, вознамерившегося сравняться с Римом.

Опыт Теодориха выходил за рамки Италии. Значительно раньше Меровингов и в течение меньшего времени, обладая совершенно иной широтой взглядов, он оказал влияние на всех германцев Запада. Здесь мы не рассматриваем его дипломатических начинаний, призванных обуздать экспансию франков, защитить вестготов и бургундов, усмирить вандалов. Он заставил независимую Германию прислушиваться к своему голосу, приняв под свое покровительство немало второстепенных народов: он усыновил царька пан-нонских герулов, Родульфа, платил жалованье банде Мун-дона, полукровки гепидо-гуннского происхождения, стоявшего лагерем в Мезии, радушно встретил остатки аламаннов из Реции после их поражения от Хлодвига, покровительствовал баварам, варнам с низовий Рейна и, если верить Иордану, даже норвежцам. Конечно, если бы он смог продолжить эту деятельность, все эти народы получили бы доступ к римской цивилизации в ее самой чистой, итальянской форме, тогда как впоследствии через франков они приобщились лишь к очень сильно модифицированному наследию.