Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Европу: германский натиск

• Название: Варварские нашествия на Европу: германский натиск
• Автор: Люсьен Мюссе
• Издательство: СПб.: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8071-0184-6

Варварские нашествия на Западную Европу полностью изменили ее облик. В кровавых столкновениях между варварами и римлянами рождалась новая цивилизация — цивилизация Средневековья.

В книге известного французского историка Люсьена Мюссе на основе многочисленных исторических источников подробно анализируются процессы крушения Римской империи и становления варварских королевств.

---

В менее защищенном Кельне находки V–IX вв. настолько редки, что некогда даже бытовала уверенность в его полном запустении. Современные историки придерживаются совершенно иного мнения: если его термы и были заброшены, то сеть уличных дорог сохранилась, Капитолийский храм превратился в церковь, а дворец (praetorium), без особых изменений, стал резиденцией франкских графов. Раскопки в кафедральном соборе показали, что он функционировал бесперебойно (о чем свидетельствует, например, наличие в нем королевских захоронений VI в.). Григорий Турский, безусловно, подтверждает присутствие в этом городе около 520 г. языческого храма, но около 590 г. описывает величественную базилику Ad Sanctos Aureos (Сен-Жерегон). Таким образом, несмотря на то, что крупные стекольные мастерские были заброшены, здесь также имела место значительная преемственность.

Приводить другие примеры со всеми подробностями было бы излишне. В Вормсе пригородные кладбища действуют без перебоев, епископство сохраняется, и если южный район города наполовину обезлюдел, то север и центр остаются населенными по-прежнему. Страсбург был сожжен в начале V в., но горожане стали жить в зданиях, построенных кое-как из уцелевших во время пожара материалов, а епископ Арбогаст (около 550 г.), несмотря на свое германское имя, был достаточно знаком с римской традицией, чтобы выпускать кирпичи с клеймом «Arboastis epsfecit» («Арбогаст его сделал»).

Еще более информативно изучение участи vici (вика) и castella (крепости). Показательным является случай Андернаха на Рейне[167]. Примерно до 250 г. «Antunnacum» был крепостью лимеса (limes), возле которого существовал выделявшийся почти промышленной активностью ремесленный центр; через его порт экспортировались базальтовые глыбы из Майна и Нидермендига (Эйфель), а главное, гончарные изделия, выпускавшиеся крупной майнской мастерской. В начале V в. гарнизон исчез, но castrum (цитадель) сохранился: в VI в. эта штаб-квартира римского командования стала королевской резиденцией. Кладбища за пределами крепостной стены свидетельствуют о почти ненарушимой преемственности, а эпитафии — о сохранении римского населения, на протяжении долгого времени (Crescentius, Agriculus и т. д.) жившего бок о бок с носителями франкских имен (Adelbert, Austroald и т. д., впрочем, выгравированных на tituli римского образца). Все указывает на то, что работа в лавовых карьерах, гончарном и стекольном производстве продолжалась без заметных перебоев: их продукцию даже экспортировали на значительные расстояния, вплоть до Скандинавии. Это ремесленное производство легло в основу подлинного процветания: богатство захоронений Андернаха контрастирует с бедностью других кладбищ того же региона.

Понятно, что наряду с этим примером преемственности встречаются и случаи абсолютного и беспощадного разрушения, главным образом в военных поселениях. Военные лагеря и располагавшиеся по соседству экономические центры (сапаbаe) в Бонне и Нейсе прекратили свое существование, однако гражданский vicus (квартал) уцелел и дал жизнь средневековому городу.

Сказанное нами в отношении приграничной зоны применимо a fortiori и к внутренним районам Галлии. Некоторые города там исчезли, как, например, Нион (civitas Equestrium) на Лемане, но такие случаи редки и относятся главным образом к военным центрам (например, Баве). Другие перемещаются на небольшое расстояние, как civitas Vallensium (город Валленсий), жители которого бежали в крепость Сион (Валлис), а главное, Лион, переместившийся с плато Фурвьере на берега Соны. Но в абсолютном большинстве случаев наблюдается преемственность. Анри Пиренн доказал, что в Турне земельные угодья Римской империи перешли прямо в собственность меровингского, а затем каролингского государства, и это в том самом городе, где приказал похоронить себя Хильдерик[168]. В Париже левобережные предместья (гора Сен-Же-невьев, Сен-Марсель) быстро вернулись к жизни после катастроф III в. и в меровингскую эпоху пережили подлинный расцвет. Только нападения норманнов IX в. разрушили эти suburbia (предместья), намного более крупные, чем город собственно говоря[169].

Эти археологические находки, практически неоспоримые, позволяют исправить распространенную ошибку, которая возлагает основную ответственность за разрушенные города на нашествия V в., тогда как настоящие лакуны приходятся на III и, во вторую очередь, на IX столетие. Действительно, теперь сложно поверить в то, что «разорение и исчезновение среднего класса», преимущественно городского, произошло по вине нашествий. Но не вызывает сомнения следующий факт: в конце V и в VI в. экономическая жизнь отчасти переместилась из города в сельскую местность. Стекольное и оружейное производство при Империи преимущественно городское во франкскую эпоху стало в основном сельским (или, точнее, лесным).

Каково было отношение германцев к городам? Иногда можно наблюдать некоторое недоверие со стороны франкского правящего класса, но это, кажется, явление более позднего периода, отделенного от эпохи нашествий несколькими поколениями: возможно, то было просто желание избежать столкновений с Церковью (пример тому — Трир, откуда франкский граф в конце VI в. перебрался в Битбург). Часто франки размещали свои гарнизоны в старых римских укреплениях: например, в Руане осела группа seniores Franci (франкских сеньоров) (Григорий Турский. Н. Е, VIII, 31). Из-за единой веры никакая сегрегация не имела места.

Как бы не сильны были эти пережитки, возвраты к прошлому, они не должны заслонить собой постепенной деградации городской жизни, начавшейся задолго до нашествий и растянувшейся на долгие годы. Рост числа церковных зданий (впрочем, часто строившихся из низкопробных материалов) не помешал почти полному прекращению общественных работ. Чтобы объяснить разительную непропорциональность между письменными свидетельствами, оставленными Поздней Римской империей, и последующей эпохой, нет смысла лишь обвинять в посредственности исследования, посвященные меровингской эпиграфике. Городской класс не был истреблен, — он повсюду зачах в следствии экономической эволюции, которую нам здесь нет нужды рассматривать.

Главную, но также и наиболее сложную проблему представляет участь сельских классов. Кое-какие письменные свидетельства и археологические документы позволяют пролить свет на три смежных пункта: передел земель, исчезновение вилл, подъем деревень. Впрочем, речь идет о рискованной области, где историки много спорят, но делают мало окончательных выводов[170].

В какой мере нашествия изменили облик обрабатываемых земель? Археологи только начали серьезно заниматься этим вопросом. По-видимому, полностью заброшенных земель было немного, и опустели они из-за событий III, нежели V в.; самый красноречивый пример — земли в излучине нижней Сены, где до правления императоров Постума или Константина было множество вилл и деревушек, затем опустошенных и заросших лесом[171]. В Рейнской области, более всех открытой для нашествий, заброшенных земель почти нет; скорее происходит захват новых территорий на плато Эйфель и Хунсрук, на фоне мало изменившейся эксплуатации земель (в основном виноградарства) в долинах и на склонах. Почти повсеместно мы встречаем признаки сохранения античной системы межевания (центурий), главным образом в Северной Италии (где этот институт, видимо, оставался в силе до VIII в.) и Тунисе, а также на севере Галлии. К несчастью, речь идет скорее о налоговой, чем об аграрной, структуре, и ее значение для истории сельского класса не следует переоценивать.

Зато, очевидно, в этой области вклад со стороны завоевателей крайне незначителен: со времен пионеров аграрной истории, которые, ссылаясь на текст Тацита, надеялись возложить на германцев ответственность за насаждение трехгодичного севооборота[172], разумный скептицизм сделал большой шаг вперед.

Участь вилл (villae) известна лучше, хотя иногда археологические данные могут обмануть, так как хорошо изучены только те villae, которые, будучи полностью разрушены, не были заменены средневековыми и современными населенными пунктами. Внушительная доля villae urbanae (пригородных вилл) погибла. Многие были разрушены еще в III в., но в богатых регионах — в области Трира, на юге Оверни и Аквитании — Константинов мир позволил их восстановить — иногда в непривычно суровом виде укрепленных резиденций. Но даже в этом случае немногим из них удалось пережить V в. Лишь несколько королевских или епископских «дворцов» стали исключением; впрочем, они утратили атрибуты роскоши (термы) и экономическую функцию (посевные поля), присущие крупным виллам прежней эпохи[173].

Однако чаще всего villa представляла собой всего лишь надстройку сельского общества. Вероятно, крестьянские массы так и не отказались от деревушек кельтского типа, состоявших из саманных хижин, оставивших в качестве единственного археологического свидетельства «fonds des cabanes» (обломки хижин» (фр.)), с трудом поддающиеся локализации. В редких случаях можно установить преемственность между галльским поселением и меровингской деревней. В других кажется, что деревня росла за счет разрушения соседней villa. Короче говоря, деревня является не новой формой населенного пункта, а свидетельством удесятерения жизненных сил после эпохи нашествий, которое становится очевидным благодаря почти безостановочному увеличению числа «упорядоченных кладбищ», отражающих даже по смерти организованность и сплоченность деревенского населения.