Сэм Борн - Последний завет

• Название: Последний завет
• Автор: Сэм Борн
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-051086-3, 978-5-403-00565-4

Древняя глиняная табличка, покрытая письменами. Артефакт, представляющий интерес лишь для ученых и коллекционеров?

Нет. Бесценное сокровище, которым мечтают завладеть многие. Но все, кто держал эту табличку в руках, гибнут при загадочных обстоятельствах, а сама она бесследно исчезает.

Сын одного из погибших археологов, израильтянин Ури Гутман, и его подруга, американка Мэгги Костелло, пытаются найти пропавший артефакт и раскрыть его тайну.

И теперь смертельная опасность нависает уже над ними…

---

Шимон на мгновение зажмурился и живо представил себе древнего писца, старательно выводящего клинописные значки на еще теплой, еще совсем свежей глиняной табличке… Пусть даже это не царский указ, а всего лишь письмо к соседу или поручение для раба, собирающегося на базар… Какой путь проделала эта табличка сквозь столетия? От того, кто сделал надпись на ней, не осталось в этом мире ничего — даже трухи. Десятки поколений его потомков родились, состарились и умерли, а письмо, которое когда-то написал их предок, живо. И вот сейчас Гутман держит его в руках и способен прочитать то, что когда-то кому-то хотел сказать древний человек…

Много лет назад, когда Шимон Гутман сумел прочитать свою первую клинопись, он испытал настоящий культурный шок. Ведь для абсолютного большинства людей эти значки ничего не значат. Многие даже не догадываются о том, что это образцы человеческой письменности. Палочки, галочки, крючочки… Одиночные, парные, тройные… Вертикальные, горизонтальные, косые… Шимон до сих пор помнил, какие чувства захлестнули его, когда он с помощью профессора Манковица смог увидеть во всех этих бессмысленных каракулях совершенно связную фразу… древнюю и божественную: «И тогда Гильгамеш[14] спустился к реке с рабами своими и узрел царя Агу и неисчислимые лодьи его…» В тот далекий день Шимон влюбился в клинопись и осознал, что пронесет это чувство до конца своих дней.

Негромко кашлянув, Шимон бросил быстрый взгляд на Авейду, давая ему понять, что готов диктовать.

— «Три овцы, три откормленных овцы и один двурогий козел…» — начал он.

Он не умел читать и понимать клинопись так же хорошо, как, скажем, английский, однако сам факт того, что Шимон умел расшифровывать эти надписи, ставил его в один ряд с очень и очень немногими экспертами. Собственно, в Израиле после смерти Манковица он и Ахмад Нури оставались единственными знатоками древнего клинописного письма. Впрочем (тут Шимон усмехнулся), Ахмад никогда бы не признал вслух, что живет в Израиле. Во всем мире было мало понимающих клинопись: два историка в Нью-Йорке, Фрондель из Британского музея в Лондоне, кажется, кто-то из русских… еще кто-то… При желании Гутман мог припомнить их всех по именам. Однажды он прочитал в «Минерве», что во все времена в мире не более ста человек умели разбирать клинопись. И Гутман подозревал, что число сильно завышено.

Покончив с первой табличкой, он взялся за другую. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, о чем речь.

— Опись домашнего имущества при продаже хозяйства, Афиф. Перечислять, что тут есть в списке?

Следующая табличка рассмешила Шимона. Одна и та же фраза повторялась на ней десять раз.

— Школьное упражнение! Мальчишка учился писать.

Афиф тоже усмехнулся.

Переведенные таблички Гутман аккуратно складывал на стол. Решив в какой-то момент чуть передохнуть и глотнуть принесенного сыном лавочника чаю, он глянул на поднос. Там оставалось всего шесть табличек. Гутман вновь сверился с часами и понял, что уже опаздывает. Он взял следующую табличку и прочитал первые слова надписи по слогам про себя, лишь едва шевеля губами: «Аб… ра… хам… мар… те… ра… ах… а… на… ку…»

Гутман сначала весело улыбнулся, потом нахмурился и поднес табличку к самым глазам. Слова не исчезли. И прочитал он их правильно. Классическая старовавилонская клинопись. «Абрахам мар Терах анаку…» — «Я, Авраам, сын Тераха…»[15] Кровь отхлынула от лица, уши заложило, в голове словно колокол ударил. Гутман чувствовал себя так, словно только очнулся от внезапного обморока и еще ничего не соображает, отчаянно пытаясь сориентироваться в пространстве и вспомнить, кто он такой. А когда Шимон сообразил, его накрыла ледяная волна паники. Дикий взгляд заскользил по начальным фразам надписи:

Я, Авраам, сын Тераха, пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, свидетельствую. Земля, в которую я отводил сына своего для предания его в жертву Всевышнему, — гора Мория; эта гора стала причиной раздоров между двумя сыновьями моими, нареченными Исааком и Измаилом. Пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, завещаю я, что гора Мория да будет отдана…

Что удержало Гутмана оттого, чтобы зачитать эти слова вслух? Как он смог себя не выдать? В последующие часы он не раз задавал себе эти вопросы, каждый раз обливаясь потом при мысли о том, что мог не удержаться. Это было наитие. Многолетняя привычка опытного покупателя не выказывать интереса к приглянувшемуся товару, ибо это приведет к автоматическому повышению его цены. Гутман не первый год бывал на этом базаре и в совершенстве постиг искусство торговли. Интересы купца и покупателя всегда диаметрально противоположны. Это аксиома. Торговля — ключевой момент при заключении сделки. Без нее не бывает восточного базара. И здесь все почти как в казино — изначальное преимущество у купца, он назначает цену и бьется за нее как одержимый. Но и у покупателя есть шанс. Если только он знает, как себя вести.

А может, в ту минуту в Гутмане вдруг проснулся политик и он понял, что эта жалкая табличка, которую он держал в своих подрагивающих руках, способна перевернуть все в этом мире?.. Сам ход истории человеческой цивилизации… С тем же успехом он мог сейчас держать руку на красной кнопке, нажатие которой привело бы к одновременному запуску всех ядерных ракет на Земле…

Наконец, может быть, сыграло роль особое отношение Гутмана к арабам. Во всех тех редких случаях, когда ему приходилось общаться с ними, он видел в них врагов, хитрых, коварных и опытных, и вел себя соответственно.

— Ну, все понятно… — придав своему голосу как можно больше небрежных ноток, сообщил он и положил табличку на стол, рядом с другими, уже расшифрованными. — Что там у нас еще?

— Погоди, друг, ты же не сказал, что было написано в этой.

— Ах да… Это опять опись имущества. Могу перечислить, что тут есть.

Афиф махнул рукой и сделал очередную запись в своем блокноте.

Затем Гутман перевел следующее послание, которое представляло собой навет одного крестьянина из Тикрита на своего соседа, адресованный мировому судье. Покончив с ним, Шимон быстро перевел и остальные. Он сам удивлялся, что у него это получилось, ведь все мысли его были обращены сейчас совершенно к другому. Точнее, мыслей не было. Его будто охватил ступор — он не мог думать ни о чем и с трудом заставлял себя расшифровывать новые и новые клинописные значки. Он даже не мог думать сейчас о том, как сделать так, чтобы Афиф отдал ему ту, главную, табличку…

Гутман никогда не умел хорошо играть в покер. Ему лишь казалось сейчас, что Афиф ничего не заподозрил, но он не был в этом уверен. Всю свою жизнь он открыто высказывал вслух то, о чем думал. Гутман не был дипломатом, но ярко выраженным трибуном — искренним и пламенным. И как ему тягаться с Авейдой, этим старым хитрым лисом, который собаку съел на рыночной торговле? Ему достаточно издали глянуть на покупателя, чтобы понять, сколько у того в кармане денег и как много товара удастся ему сбагрить. Афифу были известны все стандартные уловки покупателей, желавших сбить цену. Казалось, его невозможно обмануть.

Но у Гутмана не было иного выхода. И когда он трезво осознал это, ему в голову пришла неплохая идея.

— Так как поступим? — спросил он, отложив в сторону последнюю табличку. — Какую мне забирать?

— Любую, как договорились, друг.

— Хорошо, я беру вот эту.

— Письмо матери к сыну?

— Да.

— Погоди, друг, у меня больше нет таких, это письмо единственное в своем роде, оно же написано женщиной! Возьми что-нибудь другое, попроще. Прошу тебя, не грабь старика!

— Мы договорились, Афиф! Надо было сразу ставить свои условия. Зачем мне описи имущества и древние кляузы? Я ведь тоже хочу соблюсти свой интерес. И потом… — Он улыбнулся. — Кто из твоих покупателей поймет, где тут опись, а где стоящее письмо? Ты любую табличку можешь выдать хоть за царский манифест!

— Твоя правда, я бы так и сделал. Но за этими табличками ко мне уже едет коллекционер. Из Америки. Я обещал ему. Он молодой, умный, книг много прочитал. И везет с собой оценщика, а ты знаешь, что это такое. Прочитать-то он, может, и не прочитает, а как я ему в глаза смотреть буду? Этих не обманешь, я уж их повидал. Оставь мне письмо этой женщины, Аллаха молить за тебя буду! Пожалей Афифа, возьми опись. Их тут целых шесть штук. Одной больше, одной меньше…

— Ты напрасно так боишься оценщика. Поверить не могу, Афиф, что ты не сможешь обмануть клиента!

— Он большие деньги везет. Он за эти деньги с меня спросит, я знаю. Не могу я ему лгать. Старому Афифу конец тогда.

— Я понимаю, Афиф, но и ты меня пойми. Я ученый. Мне не нужна опись домашнего барахла. Мы заранее договорились о способе оплаты, я выполнил работу. Я же не в первый раз для тебя это делаю. И не в последний. Кто тебе этот оценщик? Ты его один раз в жизни увидишь, и больше вы никогда не встретитесь. А сможешь ли ты меня потом попросить что-нибудь сделать, если я уйду отсюда обиженным?