Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды

• Название: Плеяды – созвездие надежды
• Автор: Абиш Кекилбаев
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

---

До Абулхаира доходили слухи, что больше всех старается Барак. Создавая Барака, всевышний не поскупился: и мужеством его наградил, и смекалкой, и красноречием! Не обошел он его и бахвальством, и хитростью, и завистью, но больше всего – тщеславием… Барак частенько прибеднялся, хотя не был обделен удачей и влиянием. Он сам и его брат Кучук правили племенем найманов, в котором было много отважных воинов.

Храбрость и мужество найманов сделали Барака и Кучука такими заносчивыми, как будто это они совершили все подвиги.

Чем больше расточали люди похвалы и лесть Бараку, тем сильнее раздувался он от самодовольства, тем выше задирал нос, точно в солнце готовился плюнуть. Барак любил покрасоваться перед людьми. Появится вдруг на длинногривом вороном коне, в черном одеянии, со сворой черных породистых гончих собак, со свитой, тоже обряженной во все черное. Будто не Барак, а черный смерч налетел на аул не весть откуда! И будет этот смерч целый год трепать кошму на казахских юртах – никак не меньше! Никто из степняков не мог соперничать с Бараком в умении поссорить людей, роды и улусы, посеять рознь между ними… Сидит Барак на торе, перед ним блюдо, полное дымящегося мяса, и как будто не сплетню, ни хулу изрыгает, а во всеуслышанье оглашает волю всевышнего:

- Видать, стареют, ох, стареют наши аксакалы. Иначе разве отдали бы знамя трех жузов Абулхаиру, который только благодаря хитрости своей и коварству попал им на глаза.

Обгладав голову ягненка, Барак начинал перемалывать косточки Абулхаиру, всему его роду, начиная с седьмого колена:

- Кто он такой, этот Абулхаир? Его род лишь тем и прославился, что охотился на диких коз. Не в ратных схватках, а в погонях за козлами, хе-хе! Да, жаль, жаль Кайыпа. Обошли его несправедливо, он-то уж куда достойнее Абулхаира. Кайып правит отчаянными аргынами. Или Самеке, к примеру… Как ни крути, а знатен он и богат! Владеет семидесятитысячным табуном!

Кайып и Самеке, конечно, не оставались равнодушными к похвалам…

У юрт нет каменных стен. Разговоры, которые велись там, доходили до Абулхаира, и не до него одного. Холодные слова, подстегиваемые голодными ушами, которые только и ловили малейшее жужжание в поднебесье, мгновенно разносились быстрыми языками во все уголки степи – даже в самые отдаленные и глухие, куда и птица не долетит, и зверь не добежит.

Абулхаир не пропускал мимо ушей ни одного обидного слуха, ни одного навета, но притворялся, будто ничего не слышит и ничего не знает. Слухи, наветы эти оседали в его сердце жгучей горестью, будили злобу, гасили радость, вдохновение, которое он испытывал в дни признания и удачи, в дни побед над джунгарами. Горечь, злоба отравляли ему жизнь. Он страдал из-за того, что людская память так коротка, что люди так неблагодарны… Абулхаир боролся с собой, пытался забыть свои обиды, помнить о главном деле. «Пусть себе болтают, язык без костей! – утешал он себя. – Однако, как я должен вести себя, чтобы утихомирить этих хвастунов, показать людям их ничтожество? Как? Они готовы, едва проголодаются, вилять хвостами, как паршивые псы. А едва они насытятся, рычат, как львы. Я должен выбивать оружие у своих врагов и недоброжелателей – пусть себе помирают от зависти и злобы!»

Сплетники начали подстрекать людей: «Абулхаир всю славу хочет присвоить себе! Он клевещет на батыров, которые добыли ему славу!» Абулхаир решил: «Я должен в первую очередь поладить с батырами!»

Абулхаир всегда держался с Букенбаем так, словно тот был султаном, всегда соглашался с ним на всех советах. Видя почтительное отношение Абулхаира к Букенбаю, Есету и Тайлану, батыры Младшего жуза оценили это, стали относиться к султану теплее и уважительнее. Простые люди говорили о нем так: «Молодец Абулхаир! Не то что другие султанские сынки – те макушками трутся о небеса из-за того, что они тюре. Он ласков с нами. Его недоброжелатели нарочно распускают о нем дурную славу, специально ведут досужие разговоры, чтобы опорочить его. От одного его слова теплеет на душе, любит его народ. Вот зависть и гложет бездельников!»

Абулхаир старался быть таким, каким казахи его представляли. Он хорошо знал, почему о нем говорят как о скромном, вежливом джигите.

… Как-то казахи совершили еще один набег на джунгарские улусы. Они заполнили базар Туркестана скотом, уведенным у врага, и всяким другим добром… Все были не сказанно рады победному возвращению войска.

Над городом разносился крик муэдзина, летел дальше, в степные просторы, возвещая народ о победы. Этот голос ласкал слух, будоражил сердца и воинов, и жителей города, которые вышли встречать своих храбрых джигитов. Мелодия, которую протяжно тянул муэдзин, была для каждого из них знакомой, близкой, родной. Словно она была обращена только к нему, обыкновенному смертному.

Абулхаиру она почему-то напоминала робкие причитания его несчастной матери над ее неудачливым, обиженным судьбой и людьми сыном. Голос муэдзина проникал к нему в самую душу, в самые потайные уголки его сердца. Из глаз Абулхаира на луку седла скатились скупые слезинки. «О аллах, что со мной? – ахнул он. – Что же это такое? наверное, то самое, что люди называют и грусть, и печаль, и радость, и счастье – все сразу!»

С малых лет Абулхаир был скрытным, суровым, упрямым. Никогда не обнаруживал на людях слабость или мягкотелость – считал это великим позором. Держался твердо – как гвоздь. Иначе не мог, не имел права: если сородичи почувствуют в нем слабину, заметят промах какой-нибудь, тотчас же оттеснят его, перепрыгнут через его голову.

Хотя братья Абулхаира по отцу терпели от других султанских семей немало обид, сами между собой не ладили. В одном лишь объединялись: в придирках и неприязни к сыновьям Абдуллы, рожденным плебейкой. А она, став женой султана Абдуллы, как нарочно, рожала ему детей и рожала. Байбише – из рода тюре – долго не могла зачать. Даже первенца простолюдинки Токтамыса байбише взяла на счастье в свой подол и стала считать мальчика своим сыном. Он вырос баловнем, к власти не тянулся, предпочитая наслаждаться радостями жизни.

Самыми заметными среди детей Абдуллы оказались Абулхаир и Жолбарыс – сын байбише. Он появился на свет спустя три года после Токтамыса.

Жолбарыс обнаружил крутой нрав и неуступчивость чуть ли не с пеленок. Он вымахал в огромного рыжего джигита, но выделялся среди других детей Абдуллы не этим, а неукротимостью, как Абулхаир – хладнокровием. Люди судачили о том, что если кто и возродит честь потомков Усеке, так это Жолбарыс и Абулхаир… Восхваляя до небес Жолбарыса, братцы всячески изощрялись, чтобы унизить Абулхаира.

Маленький Абулхаир замыкался в себе еще больше, держался скромно, но независимо. Никто даже предположить не мог, что он старадает. Никто, кроме матери. Только оставаясь наедине рядом с ней, маленький мальчик давал волю своим чувствам. Она, как могла, старалась утешить, развеять его печали. Но и ей не легко было с собственным сыном. В тяжелые минуты она гладила его по голове и приговаривала:

- Ох, сынок, упрям ты, неотходчив. Трудно тебе будет жить, с людьми ладить. Как бы с таким характером ты не разбил себе о камень голову! – мать вздыхала и начинала напевать: в ее трудной доле песня была лучшей ее подругой и утешительницей.

Печальный и светлый голос матери снимал камень с души Абулхаира. Он успокаивался, засыпал, а во сне казался себе младенцем. К горлу подкатывал комок, к глазам подступали слезы. Он плакал только во сне – даже в детстве, когда был ребенком…

Проезжая по взбудораженному, ликующему Туркестану, Абулхаир вдруг ощутил, что в нем вдруг пробуждаются чувства, забытые с детства. После смерти матери ему казалось: нет никого на этой земле, кому он был бы дорог, считал бы его родным человеком. Теперь среди людских толп он вновь почувствовал себя сыном, а не пасынком этого народа, который сейчас открыл ему объятия.

Словно заново рожденный, с нежностью глядел Абулхаир на город, украсившийся радостными людьми. Где-то среди них, чудилось ему, стоит его мать и тоже машет ему рукой, приветствует его, гордая своим сыном…

Возле мавзолея Хаджи Ахмеда – тьма народу, перед входом в мавзолей – воины, а внутри его – военачальники и предводители родов. На минбаре стоит аксакал в белом одеянии, на голове его высокая чалма. Словно завороженные, смотрят люди на бледное лицо старца, на его крепко сомкнутые веки, тонкие, бескровные, шевелящиеся в молитве губы.

После того как аллах был возблагодарен за победу, султаны и батыры прошли через дубовую дверь в небольшую квадратную залу. В центре ее высился покрытый золотом трон. На нем сидел хан Тауке, наряженный в ярко-желтый, словно вынутый из чана с золотом, халат. На Тауке все сверкало, только лицо его было каким-то потухшим. Ни радости, ни гнева, ни улыбки, ни огорчения нельзя было обнаружить на этом лице. Застывшая маска, за которой скрыты истинные его чувства и мысли. Зато бии, окружавшие трон, сияли улыбками.