Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

• Название: Колыбель в клюве аиста
• Автор: Исраил Ибрагимов
• Издательство: Турар
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 9967-421-05-3

Роман, сложный по форме и содержанию, насыщенный психологизмами, эпизодами-ретроспективами ― приглашение к размышлению о смысле жизни и предназначении человека, потерях и обретениях, непарадном братстве людей разных национальностей, чувствах дружбы, любви, милосердия как подлинных и вечных духовных ценностях.

---

Жунковский с первого же дня затосковал по Приозерью. Не в пример отчиму, который с мягкой, но неукротимой настойчивостью рвался на рудник, на привычное с плутаниями по штрекам и штольням, Жунковского же с первого дня потянуло назад...

5

"ЖУНКОВСКИЕ НА ВОКЗАЛЕ". Чуточку оттаивало, когда он оставался вдвоем с тетей, то есть Виолеттой, а попросту Вилей, потому что не поворачивался язык называть ее Виолеттой. Жунковский был доволен, что у него такая красивая тетя. На Виолетту заглядывались, перед ней ― да! да! ― трепетали, а у кое-кого, казалось Жунковскому, от одного взгляда Вили, некогда вальсирующей суматошной Виолетты, прямо-таки подкашивались ноги...

Как у того парня в холле железнодорожного вокзала...

Парень выходил из парикмахерской, был непринужден, подобран, и надо было видеть, что сделалось с ним, когда он увидел проплывающую рядом Виолетту! На глазах у наблюдательного Жунковского, а шел он рядом с тетей, произошло расплавление железа, обращение его в пластичное, желеобразное. Жунковский в следующие секунды зорко, хитро, молниеносно оглядел многолюдный холл и через нагромождение голов, бюстов, торсов, плеч озабоченных людей увидел нечто пластичное, устремившееся за ними. Минутою спустя "пластичное", оказавшееся парнем, которого он только что видел у парикмахерской, смущенно пристроилось в очередь в буфете сразу за ними, т. е. за Виолеттой и Жунковским. Парень играл важность ― как расплатился за порцию мант! ― но от цепкого внимания Жунковского не могла ускользнуть радость на его лице, наверное, по поводу предстоящего знакомства. А Виолетта не повела и бровью, она целиком была поглощена собою и... пирожным, которое она ела, как и полагается цивильной даме, не торопясь, мелкими-мелкими кусочками; она отпивала кофе краешком губ, как Дюймовочка нектар из чашечки цветка; она пила и ела, ела и пила, казалось не догадываясь о возрастающей своей власти над незнакомым парнем за соседним столом, парнем, который расправился с мантами и теперь, точь-в-точь Виолетта, пил кофе маленькими глотками...

Потом Виолеттины каблучки отстукивали радость на асфальтовой дорожке бульвара. Город кружился в вальсе, и за спиной короткое мужское "извините" на миг могло почудиться прологом к танцу. Тетя и племянник обернулись и увидели перед собой парня из парикмахерской. Парень ― в белых брюках и серой из мешковины спортивной куртке поверх белоснежной сорочки. Жунковского заворожили усы парня ― узкие в полоску, должно быть, в миллиметр толщиной, окаймлявшие дугой верхнюю губу, они, казалось, содержали нечто иррациональное. Приковывали внимание брюки парня, сшитые, как и штаны отчима, из парашютного шелка. Не исключено, что сшиты они были из материала одного и того же парашюта. Более того ― трофейного! Принадлежавшего какому-нибудь десантнику или диверсанту ― а что, если здесь, в городе, произошло единение разъединенного некогда целого парашюта?

― Извините, ― сказал парень, мужественно одолевая волнение. ― Вы, несомненно, впервые в городе.

Виолетта зарделась, догадавшись о намерениях незнакомца, и уже хотела ответить в стиле приозерчан "Вам-то чего?!", но опомнилась и сказала, с трудом сдерживая ликование по поводу первой в этом городе победы:

― Вы полагаете?

Парень в избытке чувств погладил голову Жунковского ― вот так, стараясь найти путь к человеку, сначала пытаются установить контакт с его собачкой. Жунковский не знал житейских премудростей и, едва чужие ладони коснулись волос, ощетинился, да так, что парень, ощутив заряды электричества, счел за благо одернуть руку.

― О, ― коротко удивился парень дикости пацана и, быстро возвратив былое себе состояние, молвил тоном ягненка:

― Мне подсказало сердце.

На что Виолетта, преобразившись в львицу, сказала: ― Что еще подсказало вам сердце?

Ответ поразил ее.

― Вы из Приозерья.

― Да-а?

― Вас четверо.

― О!

― Едете в сторону Джалал-Абада.

― Вы ясновидец! ― озарило Виолетту. Последовал еще более ошеломляющий ответ:

― Я простой советский балерон.

― Балерон! ― воскликнула Виолетта, невольно сбросив с себя обличие львицы.

Она хотела добавить: "Впервые вижу живого советского балерона", но инстинкт самосохранения взял верх ― она благоразумно осеклась. А парень между тем грациозно отставил ногу, сделал взмах ею и закружился не то в волчке, не то в каком-то доселе невиданном приозерчанам движении. После волчка парень лихо подпрыгнул вправо-влево, при этом умудряясь в воздухе щелкнуть туфлей о туфлю. В конце он продемонстрировал на асфальтовой дорожке изящные танцевальные движения в ритме вальса. Сердце бедной Виолетты было вконец растерзано.

Парень затем возвратил себе кротость, поделился тайнами ясновидения. Почему он решил, что Виолетта и Жунковский приезжие? Как тут ошибиться? Кто, как ни приезжие, слоняются в холле железнодорожного вокзала? Впервые в городе? Кто однажды хотя бы из побывавших в городе станет с дотошностью разглядывать деревья на бульваре и фасады домов ― что особенного в них? Из Приозерья? Вчетвером? В сторону Джалал-Абада? А здесь ― и вовсе никаких секретов. Парень, последовав за девушкой и мальчиком, видел, как те присоединились к мужчине и женщине, стоявшим в очереди у железнодорожной кассы, видел, как мужчина в таких, как у него, парня, белых штанах, дал пацану подержать книгу, полез в карман, достал початую пачку "Беломора" и, закурив, забрал книгу назад, видел, как женщина бережно, по-родственному дотронулась до кончика косы девушки, поправила, а затем позвала ее к огромному щиту на стене с расписанием движения поездов: парень метнулся туда же, встал рядом и слышал слова о Приозерье и о Джалал-Абаде. То есть тайн ясновидения на самом деле, к сожалению, не оказалось ― то была презренная проза с обыкновенной наблюдательностью. Парень рассказывал о наблюдениях в холле вокзала с обезоруживающей искренностью и доверчивостью ― вот так распахнуто рассказывают только людям близким. Сердца приозерчан смягчились, и теперь можно было положить ладони на голову мальчика, ничуть не пугаясь токов высокого напряжения.

― Будем знакомы ― Абдыкадыр.

― Виолетта.

― С чем можно сравнить город? ― спросил Абдыкадыр и сам же и ответил: ― С бурной рекой, напичканной порогами. Примите на службу. Я буду старательным проводником, я проведу через все пороги и покажу самое лучшее в нашем городе.

Абдыкадыр застывает в изящной позе ― кажется, миг-другой, и он вспорхнет над асфальтом, увлекая в новый танец все живое и неживое на этом замечательном бульваре.

Абдыкадыр и в самом деле оказался замечательным проводником, он вел своих спутников, маневрируя в "порогах", да так искусно, что приозерчане не только не увидели "порогов", но и вообще ни разу не подумали о них. На другой день путешествие продолжалось без Жунковского, а буря разразилась накануне отъезда, ровно за пять часов до прощального гудка паровоза. Отчим положил на стол четыре билета ― тут-то и началось!

― Да-а, ― произнесла Виолетта, роясь в ридикюле. ― Забыла предупредить. Четвертый билет, ― она сделала паузу, ― не нужен. Немой сцены не последовало ― нет. Отчим лишь вскинул голову, взглянул на свояченицу, но во взгляде его нельзя было прочесть ни удивления, ни, тем более, осуждения. Весть застала Жунковскую-старшую в тот момент, когда та собиралась надрезать арбуз.

― Не нужен, так не нужен, ― машинально пропела она, но затем, уже запустив нож в плод, спохватилась: ― То есть как не нужен?

― А так, не нужен, ― повторила Виолетта.

― То есть как это так "не нужен", ― завелась старшая.

― Так вот: не нужен, и все, ― уперлась младшая.

― Разберемся спокойно, ― наконец-то подал голос отчим, ― я приношу билеты, но выясняется, что одному из нас он не нужен ― кому?

― Мне! ― почти выкрикнула Виолетта, рванув из ридикюля маленькое зеркальце.

― Ты?! ― ужаснулась Жунковская. ― Ты в своем уме?

― Вполне!

― Спокойно, ― отчим будто произнес магическое слово, потому что и в самом деле восстановилась в комнате тишина, которую он же и нарушил, молвив: ― Объясни.

― Я решила не ехать в Кок-Янгак, ― сказала Виолетта.

― Почему?

― Я остаюсь.

― Здесь, в городе?! ― взорвалась снова Жунковская-старшая.

― Да, в городе.

― В незнакомом городе?!

― Любое начало незнакомо, ― неожиданно для себя изрекла философски Виолетта. ― Я не маленькая ― у меня второй год паспорт.

― Я стараюсь, бегаю, тащу на себе тонны, ― сказала в сердцах Жунковская-старшая, будто неожиданное решение Виолетты было нехорошо прежде всего тем, что серьезно компрометировало ее деятельность домашней хозяйки. Она отрезала ломоть арбуза, подала ее сыну, отодвинула чашу с арбузом, молвила: ― Пока я жива, не бывать тому!

Жунковская-старшая с этими словами, забыв о гостиничных правилах и на секунду-другую полагая, что она у себя дома, рванула в коридор, хлопнула дверью, но тут же, опомнившись, вбежала назад.