Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

• Название: Колыбель в клюве аиста
• Автор: Исраил Ибрагимов
• Издательство: Турар
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 9967-421-05-3

Роман, сложный по форме и содержанию, насыщенный психологизмами, эпизодами-ретроспективами ― приглашение к размышлению о смысле жизни и предназначении человека, потерях и обретениях, непарадном братстве людей разных национальностей, чувствах дружбы, любви, милосердия как подлинных и вечных духовных ценностях.

---

Но потянуло к идеям дрейфа...

Термины мобилистов отныне звучали, как музыка. За короткий срок я собрал небольшую библиотечку: то были первые сборники ― ксерокопии отдельных частей, заметки, вырезки из газет; мысль о диссертации больше не давила на душу, зато ни на один день не оставляла мечта об открытии...

А как-то я набрался духу и спалил-таки пухлую папку с литературными опусами..."

ГЛАВА IX. АВТОГРАФЫ НА СКАЛЕ

1

... Мы с Жунковским припомнили недоговоренный телефонный разговор. Азимов, как ни в чем не бывало, правда, немного удивившись своей забывчивости ("склероз, старик"), рассказал новость о Рахманове и Мустафе. Точнее ― о Мустафе, приятеле племянника во время ночных плутаний. Мол, Мустафу Рахманов трудоустроил на телевидение. Осветителем...

Мустафу впервые я увидел в милицейской небольшой комнате с обшарпанным столом и изрядно расшатанными скрипучими стульями. Мустафу усадили на скамью. Рахманов расположился напротив. Он энергично опустился на краешек сидения, бросил в сторону мальчика нетерпеливое:

― Ну!..

Я не успел сообразить, настроиться, как все это началось. Казалось, Рахманов рассчитывал ошеломить Мустафу ― не знаю, как у них, милиционеров, называется такой метод, когда допрашивающий обрушивает с первой секунды на допрашиваемого шквал вопросов, желая распотрошить беднягу немедленно. Возможно, у Рахманова это случилось непроизвольно. Позже, обговорив с Рахмановым в деталях происшествие, мы коснулись и этих первых секунд допроса ― Рахманов подтвердил мою догадку.

― Ну!

О, как округлились глаза у пацана, как расширились зрачки его глаз ― верный признак страха; в глазах, серых, с кружевной сферой вокруг зрачка, метнулось нечто кошачье ― ну, да, конечно, вот так отражается в глазах кошек испуг! Мустафа поочередно переводил взгляд с одного из нас на другого. "Что задумали?! Разве один я? Все на одного!" ― читалось в глазах у пацана.

― Ну! ― продолжал Рахманов. ― Выкладывай! Мустафа сжал в ладонях небольшой сверток, взглянул немигающе на меня.

― Проглотил язык? Выкладывай, говорю. Молчание.

― Что у тебя в руках? Разреши взглянуть. Пацан прижал сверток к себе, взглянул на майора, да так, что тот смутился. И Рахманову, по словам его, в глазах юноши почудилось нечеловеческое. Мустафа напомнил ему загнанного зверька ― но как, преломившись о страх, в свою же очередь, выглядели мы в глазах "зверька"? Рахманов круто изменил тон.

― Не ты, не ты, ― сказал он ласково. ― Чего испугался? Приятель твой признался ― невиновен ты. Понимаешь, нам ясно все...

Я мысленно загадал: если пацан прослезится, заплачет ― значит, оттаял, поверил... и, возможно, доверится, расколется. Слова Рахманова и то, как они были сказаны, конечно, сняли в какой-то мере напряжение, я видел, как тепло прокатилось по лицу пацана, как страх сменился секундным замешательством, чтобы затем, в свою очередь, перейти в настороженность; не заманивает ли майор в силок? А что, если заманивает? Ну, а если искренен? И действительно ли "приятель" принял удар на себя?

― Как зовут тебя, пацан?

― Мишка.

― Как?!

― Мустафа.

― Мишка или Мустафа?

― Мустафа.

― Документы? Разреши взгляну.

Мустафа протянул сверток. Рахманов извлек содержимое свертка.

И в самом деле в свертке оказались документы: аттестат, свидетельство о рождении, какие-то справки, бумажки с печатями. И деньги! Тройками. Девять рублей. Деньги лежали в карманчике целлофановой обертки в паспорте. Рахманов пересчитал деньги, а затем, водворив их на место, как бы вскользь полюбопытствовал:

― Ну?

Мустафа не понял, заволновался.

― Неприкосновенный запас, спрашиваю? ― Рахманов улыбнулся, откровенно показывая доброжелательность.

Мустафа еще капельку оттаял, хотя старался, вовсю старался удержать бдительность. Я продолжал следить за игрой зрачков его глаз ― действительно индикаторов душевного состояния,

― Да, запас, ― подтвердил Мустафа.

― Других денег нет?

― Деньги? ― переспросил Мустафа. ― Почему нет?

Он вытащил из накладного кармана смятую рублевку, а заодно и маленький листочек бумажки. Листочек упал на пол. Оба, и допрашивающий и допрашиваемый, наклонились за листочком. Первым подоспел Рахманов. Он молниеносно осмотрел бумагу.

― Нужен?

Мустафа отрицательно покачал головой. Рахманов скомкал бумажку и бросил в мусорную корзину, стоявшую в углу комнаты у дверей.

― Значит, залетная птичка с кавказских гор, так? Мустафа не ответил.

― Что понадобилось птичке в наших краях?

― По делу приехал, ― выдавил Мустафа.

― Какому делу?

Мустафа сжался.

― К кому приехал?

― Ни к кому, ― обрезал пацан.

И вдруг, когда, казалось, наметился лад, он взорвался, выпалил в слезах:

― Не хотел я! Не хотел!

― Да все нормально, дурья башка, ― начал успокаивать Рахманов.

― Я знаю, знаю, что значит "нормально". Посадите...

― Кто? Кого? Куда?

― Знаем куда...

Рахманов взглянул на меня, на дверь, и я, догадавшись о просьбе оставить их наедине, засобирался:

― Пожалуй, пойду.

― Загляни через часок.

2

Время убил в парке за шахматами. Конечно, никакой игры не получилось, мысли то и дело возвращались к происшествию. К тому же партнер за шахматным столом попался преехиднейший. Старикашка-пенсионер, сопровождавший каждый ход репликами вроде: "Гляди, чего захотел! На туру нацелился... Хочет сожрать. Кишка тонка..." или (в случае очевидного неудачного выпада соперника): "Вот молодец! Хитро закрутил! Мыслитель! Спиноза!.."

Я, сдав партию, вернулся в училище. Дежурка оказалась пуста. Молчал телефон, не скрипели сидения на расшатанной скамье ― не было ничего такого, что говорило о напряжении. Я поднял скомканный листочек, брошенный Рахмановым в мусорную корзину, разгладил на ладони. Листочек оказался обыкновенным телеграфным бланком с текстом телеграммы, написанным рукой ― ну, конечно! ― Мустафы. Мустафа просил прислать деньги. Я держал в руках черновик телеграммы, возможно, первый вариант, потому что большинство слов в тексте, скорее из-за экономии денег, были зачеркнуты, причем другой ручкой. Сочинял телеграмму пацан, судя по проставленной дате, сегодня, несколько часов тому назад.

Из рассказа самого Мустафы и со слов Рахманова потом история с телеграммой проступила в деталях ― я увидел, как Мустафа... протягивает в окошко заполненный бланк ― телеграфистка молниеносно пересчитывает знаки ― определяет плату, что-то в пределах трех рублей ― о, ужас! ― у него, у Мустафы, в наличии всего около двух рублей (НЗ не в счет!). Пацан, краснея, берет новый бланк, усаживается за стол и медленно, тщательно обдумывая каждое слово, составляет телеграмму. В Нальчик. Ему нужно тридцать рублей (НЗ не в счет), чтобы дотянуть до чего-то ― чего? До устройства на работу?.. Или... Жаль, что отнесся он к составлению телеграммы не совсем серьезно ― для него это урок, пусть небольшой, но урок, притом наглядный ― теперь ему ясно, насколько велика цена слов... Позже, со слов самого Мустафы, выяснилось, что так оно и произошло.

Мустафа сидел за огромным овальным столом наедине с телеграфным бланком. Рядом с незнакомым мужчиной, полным, в шляпе-тирольке с короткими полями и пузатым портфелем ― наверняка командированным, для которого составить телеграмму ― все равно, что щелкать семечки. Дяденька писал, да так стремительно, что Мустафа краем глаза ― будто невзначай, но в действительности зырко ― смог, хотя и с трудом, прочесть и запомнить текст телеграммы: "Вылетаю завтра первым рейсом позвоните на работу встретить меня хорошо Папа". Дяденька рванул к окошечку, за ним устремился и Мустафа... Дяденька вручил бланк ― девушка молниеносно подсчитала знаки, причем начиная с адреса ― раз, два, три, четыре... назвала плату ― Мустафе не удалось услышать, какую именно сумму назвала телеграфистка, и теперь все внимание сосредоточилось на дальнейших действиях девушки, очень важно было не упустить ничего в расчетной операции. Ага! Дяденька протягивает рубль ― девушка дает(!) сдачу двумя двадцатикопеечными монетами. Итак, ясно: телеграмма стоила дяденьке всего шестьдесят копеек. Мустафа снова садится за овальный стол, ставит перед собой два бланка, старый и новый. Задумывается...

На стул рядом опустилась старушка с бланком.

― Сынок, ― обратилась она к пацану, ― помоги. Не знаю, с какого конца подступиться.

Мустафа с удовольствием взял из рук старой женщины бланк.

― Тебе куда, мамаша? ― спросил он голосом бывалого дяденьки.

― В Тюмень, сынок, ― старушка протянула на замусоленном клочке бумаги адрес. ― Напиши, что вышла из больницы, жива-здорова, дома хорошо. Живу в достатке, в тепле. Что посылку, слава Богу, получила. Дошла в целости, сохранности. Напиши, чтобы не беспокоилась дочь, берегла себя, детишек берегла. А за посылку спасибо.

― Денег у тебя, мамаша, много? ― поинтересовался Мустафа.