Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

• Название: Колыбель в клюве аиста
• Автор: Исраил Ибрагимов
• Издательство: Турар
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 9967-421-05-3

Роман, сложный по форме и содержанию, насыщенный психологизмами, эпизодами-ретроспективами ― приглашение к размышлению о смысле жизни и предназначении человека, потерях и обретениях, непарадном братстве людей разных национальностей, чувствах дружбы, любви, милосердия как подлинных и вечных духовных ценностях.

---

Чего?

Я подумал о нашем бытие: шло оно гладко, но неужто обойдется без бурь? Крушений? Я поднял листы с набросками, отряхнул муравьев, сложил листы в папку, подал руку ― Лида в порыве благодарности прижалась головой к моему плечу ― не скрою, то было одно из счастливейших мгновений в жизни...

3

Что полуторатысячный оклад ― я работал в вузовской проблемной лаборатории! По приглашению руководителя моего дипломного проекта ― он же руководитель "проблемки", величина, устоявшаяся в геологических кругах. Помню наставления его в первые дни ― голос мягкий, вкрадчивый, сдобренный лукавством ― в них трудно отличить серьезное от шутки:

― Не бросайтесь сходу изобретать вечные двигатели ― они изобретены, притом давно. Вселенная, например, галактика... система планет с Солнцем, наконец, наша Земля ― чем не двигатели? Представляете, с каких пор движутся?..

У моего руководителя свой шеф, ученый с мировым именем, глава известной школы. Шеф (отныне назовем его так) навещал нашу лабораторию не часто, но едва ли не каждый визит ― в памяти сотрудников лаборатории. В сопровождении руководителя лаборатории, едва переступив порог и поздоровавшись, шеф громко интересовался делами. Потом они уходили в закуток в конце лаборатории; минуту-другую спустя оттуда доносился шелест карт, категоричный, резкий голос шефа, мягкий, предупредительный ответ главы лаборатории; потолковав, они выходили из закутка, усаживались за стол ― и тогда закручивалось нечто, напоминавшее одновременно заседание и беседу. Шеф спрашивал ― ему отвечали: шеф не любил длиннот, на его короткие вопросы следовало отвечать лаконично и только по существу.

― Что с отчетом? ― рубил с ходу шеф.

― Общая часть почти готова. Остальное на мази.

― Что значит "почти"?

― Не все выстраивается с магматизмом.

― Значит, не "почти" ― все?!

― Я хотел сказать, есть противоречия, в деталях, конечно...

― Покажите...

На одном из таких импровизированных заседаний-бесед руководитель лаборатории, перехватив взгляд шефа, обращенный в мою сторону, представил тому меня.

― Это новенький. Выпускник. Мэнээс, ― сказал он, кивком приглашая меня к столу.

― Какого выпуска?

― Нынешнего.

― И сразу мэнээс, ― произнес шеф, не то удивляясь, не то радуясь,― живете хорошо.

― Поскромнее мест в штатном расписании не оказалось ― в некотором роде аванс, ― объяснил, улыбаясь, руководитель лаборатории.

― Чем занят? ― посмотрел на меня шеф взглядом Зевса-громовержца.

― Ничем, ― ответил за меня руководитель. ― Пока ничем ― пусть приглядится...

― Но это уже не "ничем", а "чем-то", ― молвил шеф. ― Не засиживайтесь. Засиживаться в чистилище нехорошо, да и накладно ― смелей к жаровням и котлам ада!

В наставлениях, в этих "смелей к жаровням и котлам!" и "... не бросайтесь изобретать вечный двигатель!.." ощущалось различие в натуре этих людей. Мой руководитель любил шутить, но в шутках его часто угадывались намек и адрес. Шефу же, казалось, юмор был противопоказан. В тех случаях, когда он все же шутил, на лице его, у уголков рта, появлялось подобие улыбки, хотя глаза при этом оставались холодными.

Меня, признаться, покоробили слова руководителя обо мне: я ничем не занимался?! На протяжении полугода я только и делал то, что "пахал" от звонка до звонка; копировал, делал выписки, возился днями, неделями с микроскопом, составлял таблицы и графики, занимался библиографией, бегал в мастерские и другие лаборатории за результатами анализов, в подвалах института занимался с коллекциями образцов горных пород и минералов, ворочая тяжелыми ящиками, часто в пожарном порядке до полуночи приходилось корпеть над каким-нибудь заданием... А работа по программе кандидатского минимума! Подготовка к ежесубботним пятиминуткам!

Услышав об "аде", я машинально, по-глупому вставил что-то о рае.

― Этого не будет! ― отрезал шеф. ― О рае забудьте, ― он повернулся к руководителю лаборатории, давая понять, что тема о потустороннем, нематериальном, исчерпана.

― Уловил, на что намекал шеф, говоря о котлах ада? ― интересовались коллеги. ― В своей концепции он решающую роль отводит глубинным процессам. В основном литосферны, под воздействием радиоактивного тепла все плавится, вызывая движение земной коры: поднятие и опускание таким образом определяются демоническими силами адских жаровен...

Хотел шеф того или нет, наставления его содержали и другой смысл. В первые же месяцы моей работы на одном из заседаний предварительно обсуждались две кандидатские диссертации. Страсти бушевали допоздна. Итого? Одна диссертация начисто отвергнута (в памяти ― соискатель, немолодой мужчина, тщетно пытающийся скрыть потрясение); вторую предложено существенно доработать ― счастливчик-диссертант не скрывал удовлетворения, улыбался. Было отчего: человек "живым" вышел из котла "проблемки"...

Об улыбке...

Однажды я увидел шефа по-настоящему улыбающимся. Речь зашла о снаряжении экспедиционного отряда для внеплановых срочных исследований. Такие отряды, окрещенные "десантами", действительно напоминали десант: снаряжалась экспедиция из-за необходимости проверить какое-либо спорное звено в концепции, направлялась она в "горячую точку" ― территорию, где особенно остро сталкивались интересы противостоящих школ: в отряд подбирались ребята из контролируемых шефом лабораторий, с отрядом выезжал сам шеф, что подчеркивало неординарность предприятия. Такие вылазки всегда увязывались с всеохватной темой нашей "проблемки"... Так вот, в хорошее настроение шефа привело упоминание о десанте.

― Десант? Это что за зверь? ― хмуро поинтересовался он.

Завлаб наклонился к нему, что-то сказал, и тогда шеф, не в силах скрыть удовлетворение, вскинул голову с тяжелым подбородком, улыбнулся широко, гордо...

― Десант, ― потряс он головой, продолжая улыбаться, ― горазда голь на выдумки...

И в огромной комнате, заставленной книгами, рукописями, чертежами, картами, биноклями, микроскопами, обрывками бумаг, образцами горных пород, минералов, колбами и еще какими-то склянками ― так вот, по огромной комнате будто прокатилось безмолвным эхом: десант, десант, десант. В лаборатории, где все подчинено идеям шефа, где противоречащему его концепциям наложено табу, ― в этом действительно адовом котле геологических страстей работалось нелегко. При желании можно было подобрать службу и поспокойнее, но представься выбор, я, не задумываясь, отдал бы тогда предпочтение "проблемке"...

В одном десанте привелось участвовать и мне: был он высажен на стыке двух грандиозных геологических систем. Как негр, таскал в рюкзаках камни, занимался их систематикой, делал зарисовки горных выработок, готовил образцы к анализам.

Но какие маршруты! Что за дивные места! Многое посчастливилось видеть впервые. Впервые увидел тайгу ― сознание, что это не просто лес, а нечто огромное, первозданное, тебя одновременно волнует и давит. Меня не покидало желание поскорее выбраться, я жаждал поскорее выйти на открытое место ― неважно куда ― на поляну или поле, холм или гору.

И по-настоящему плутал с товарищами по тайге... Решил сократить путь до лагеря, казалось, напрямик, напропалую, и вместо одного дня протопали все три ― ночевали под открытым небом, дождичек перешел в холодную крупу, смеркалось, а впереди стоял долгий незнакомый перевал... Впервые я пережил разлуку с Лидой, писал ей почти ежедневно, письма в ожидании оказии пачками носил в полевой сумке. Чего только не писал! В одном из писем удалось переслать фотографию: с товарищем стою у отметки "Центр Азии"; в том же конверте ― вырезка из местной газеты о культуре питания. Статья, написанная всерьез, без тени юмора предлагала такой режим питания: утром есть умеренно, в обед ― дабы не потерять рабочую форму ― не наедаться и ужинать, разумеется, не перегружая желудок перед сном. Нас позабавили рекомендации, но Лида, прочитав приписку, разумеется, шутливую, о нашем стремлении строго блюсти означенные пункты, ужаснулась...

Впервые, после долгой разлуки ― три месяца! ― возвращался домой. У входа в метро ― оставалось рукой подать до дома ― не утерпел, звякнул из автомата, перешел на крик:

― Лида! Лида! Это я! Я! Я...

Можно подумать, что вернулся я по меньшей мере с места боевых действий ― перед ней возник тонкий, как свечка, субъект в давно не стиранной робе, с обшелушенным носом и с нелепым подобием бороды на лице.

Незаметно после возвращения из экспедиции метаморфозовались традиции в маленькой нашей семье: с треском, штукатуркой во время землетрясения, рассыпалось придуманное; Лида незаметно вошла в роль хозяйки, и однажды, когда у порога дверей я увидел ее, нагруженную сумкой со снедью ― глаза ее излучали удовлетворение, ― во мне эдаким маленьким грязевым вулканом (в геологии известны такого рода вулканы) проснулся феодальщик, я, честно говоря, не очень огорчился естественному размежеванию житейских обязанностей ― высвобожденное время как нельзя пришлось кстати: отныне я мог с большим усердием заниматься наукой.