Игорь Андреев - На пути к Полтаве

• Название: На пути к Полтаве
• Автор: Игорь Андреев
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-3866-0

Полтавская битва стала крупнейшим сражением Северной войны, предрешившим дальнейшую судьбу России и Швеции. К этой блестящей победе Петр шел долгим и трудным путем. Жестокая борьба за власть, преобразование государства и армии, два Азовских похода, Константинопольский мирный договор и… проигранная битва при Нарве — все это вехи истории России и становления Петра I как государственного деятеля и полководца.

Книга рассказывает о его победах и поражениях, соратниках и недругах, о предыстории и ходе Северной войны.

---

Бот был отвезен на Плещеево озеро. Теперь уже не приходилось жаловаться на тесноту. По озеру ходили вздутые ветром волны, берега терялись в белой дымке. Но зато очень скоро стало тесно… самому Петру. Ему уже мало бота, он бредит яхтами, галерами, фрегатами. На озере наскоро возводится самая настоящая верфь. На ней под присмотром «кокуйских мастеров» трудятся «потешные» и работные люди. Начинали скромно, с яхты и небольшой бригантины, но зато в великой спешке, подгоняемые нетерпением царя. Сам Петр — среди мастеровых, «в работе пребывающий». Пока его еще плохо слушается топор и нет крепости в плечах. Но сила и мастерство скоро придут через огромное трудолюбие и упорство.

Царь так увлечен, что вырвать его с верфей становится настоящей проблемой. А ведь во многих случаях его присутствие в Москве было необходимо, особенно после падения правительницы Софьи. Царя уговаривают, умоляют, страшат материнским словом. Петр каждый раз покидал озеро с большой неохотой. Но, даже окунувшись в водоворот государственных дел, он обязательно выкраивал время, чтобы подогнать нерадивых поставщиков и строителей. Для него уже давно стук топоров на верфи и упругий хлопок вздувшегося паруса — наилучшая музыка.

Все это были симптомы странной и не понятной для русских людей болезни под названием «любовь к морю». И даже не болезни — настоящей горячки, которая не пройдет и не ослабнет с годами. Уже повзрослевшему, разменявшему четвертый десяток Петру будут сниться, как мальчишке, корабли. «Сон видел: (корабль) в зеленых флагах в Петербурге», «Сон видел… что был я на галиоте, на котором мачты с парусы были не по препорции…». Зрелость, конечно, чувствуется в этих «морских сновидениях» Петра. Выверенный взгляд корабела даже во сне покоробит отсутствие должных пропорций в галиоте. Но ведь все равно сны его — корабли, вода и море!

Для современников и потомков так и осталось тайной рождение этой всепоглощающей, неизбывной царской страсти, которая, кажется, была самой сильной из всех его привязанностей. И в самом деле, откуда у Петра, до двадцати одного года не видевшего настоящего моря, монарха сухопутной державы, появилась эта склонность? Как могло случиться, что тринадцатилетний подросток, видевший только струги и нескладные насады на Москве-реке, начнет донимать жителей Немецкой слободы расспросами об иноземных флотах, а затем вознамерится построить свой собственный? И не просто вознамерится — построит! Конечно, нельзя сказать, что в поисках ответов на эти вопросы ничего не сделано. Не одно поколение историков просеивало через «исследовательское сито» слова и поступки Петра. Однако надо признать, что исчерпывающей полноты в их разъяснениях нет. И не может быть. Ведь мы имеем дело едва ли не с самым трудным и сокровенным в истории — с тайной становления личности. Эта тайна до конца была известна лишь одному Петру, и с Петром же она навсегда ушла.

Страсть Петра к морю и флоту обернулась во благо России. «Нептуновы потехи» завершились победами на Балтике. «Потешные» суда превратились в линейные корабли, а само кораблестроение, воплощавшее в XVII–XVIII веках передовые достижения промышленности и научно-технической мысли, вызвало развитие новых отраслей производства и дало толчок к образованию. Скромный кораблик окажется в основании огромного общенационального дела, и не случайно Петр, умевший ценить то малое, что становилось истоком великого, присвоит ботику почетное звание «дедушки русского флота». Так что, когда в 1721 году ботик, за рулем которого сидел сам царь, а на веслах — адмиралы, обойдет салютующий ему грозный строй балтийской эскадры, почести эти будут вполне заслуженны. С ботика в самом деле все началось.

В борьбе за власть

За семь лет своего правления царевна Софья доказала, что она умела не только плести заговоры и интриговать. Ее регентство было отмечено важными политическими и культурными достижениями. При ней была открыта Славяно-греколатинская академия. Речь Посполитая пошла на подписание «вечного мира» с Россией (1686 год), отказавшись от своих претензий на Киев и признав границы, очерченные Андрусовом. Правда, платой за признание новых границ стал разрыв «вечного докончания» с Портой и вступление в антитурецкую коалицию. Но даже этот шаг свидетельствовал о повышении международного статуса России. Ведь еще совсем недавно ее интересами открыто пренебрегали. Ныне же Россию, как богатую невесту, всячески обхаживали. Имперские дипломаты ради расширения антитурецкого союза оказывали давление на своего традиционного союзника, Польшу, побуждая смириться с потерей Киева.

Возможно, успехи правительницы были бы весомее, окажись у нее развязанными руки. Но Софье постоянно приходилось помнить, что ее правление ограничено временем взросления братьев, или, точнее, сводного брата Петра. Восседая ли на алмазном троне при приеме посольства, величая ли себя самодержицей, она, конечно, хорошо знала, что все это непрочно и зыбко — поднимется Петр, предъявит свои неоспоримые права, и ей придется уступить, уйти в небытие. Цепляясь за власть, Софья принуждена была подчинять свои действия не государственной целесообразности, а логике временщика. Она должна была всем нравиться, всех привлекать, формировать с помощью реальных дел или мифов — годилось и то, и другое — образ удачливого и щедрого правителя. Ей позарез нужны были великие свершения, могущие прославить ее имя.

Был, впрочем, еще один способ решения проблемы, на котором настаивал Федор Шакловитый. Во всяком случае, розыск, проведенный после падения правительницы, приписал именно ему намерение расправиться со «старой медведицей» и «медвежонком» — царицей Натальей Кирилловной и Петром. Здесь не место рассуждать о том, почему эти замыслы оказались неосуществленными и в какой мере к ним была причастна царевна. Но на Софью подозрения наложили черное, несмываемое пятно.

Надежды на великие свершения не оправдались. Особенно пагубными для Софьи и ее сторонников оказались результаты Крымских походов. Эти походы в 1687 и 1689 годах были платой за «вечный мир» с Польшей, вкладом Москвы в борьбу с общим врагом. Уже изначально обязательство В. В. Голицына идти воевать крымского хана вызывало в верхах острую критику. Многие посчитали, что многомудрый Василий Васильевич, инициатор сближения с антитурецкой коалицией, сам себя перехитрил — «купил» у Польши то, что уже давно было куплено. Действительно, к 1686 году Москва удерживала Киев всеми правдами и неправдами более двадцати лет. Таким образом, «канцлера» обвиняли в том, что он переплатил, втянув страну в совсем не нужную ей войну с могущественной Турцией.

По объявлении похода в Крым возникли трудности с назначением главнокомандующего. Как ни привлекательна была должность «большого воеводы», правительство не могло найти подходящую кандидатуру. Пришлось Василию Васильевичу самому возглавить армии. «Канцлеру» не хотелось надолго оставлять столицу, но делать было нечего: сказавшись груздем, пришлось лезть в кузов.

Поход 1687 года не принес ни победы, ни поражения. Полки два месяца двигались по безводной, местами выгоревшей степи, а затем, не дойдя шестидесяти верст до Перекопа, повернули обратно. Отступление объяснили происками неприятеля: что татары выжгли степи и, если двигаться дальше, вглубь, кони падут от бескормицы; что где-то со своими ордами кочует крымский царь, поджидающий подходящий момент для решительного нападения. На деле все ограничилось редкими схватками, во время которых войско толком не успевало сообразить, в кого палит — то ли в налетавших лавиной степняков, то ли в поднятую ими пыльную тучу.

Занести первый Крымский поход в свой актив правительству регентши было трудно. Отсутствие явного успеха давало широкий простор для всевозможных толков и измышлений. Неожиданно выручил писарь Запорожского войска Иван Мазепа. Он помог Голицыну найти еще одного «виновника» неудачи. Им стали не крымский хан и недальновидные русские военачальники, а гетман Иван Самойлович. Всем было известно, что гетман — ярый противник «вечного мира» с Польшей. Он считал, что «ляхам» верить нельзя, как нельзя рвать мир с султаном и ханом. Вступление России в антитурецкую коалицию заставило гетмана смириться с обстоятельствами. Однако он неохотно собирал казачьи полки, не спешил на соединение с Голицыным. Теперь эту неохоту и «пришили» к делу. Украинская старшина подала донос: мол, степь жгли не татары, а по указке Самойловича сами казаки. Оставшееся без кормов войско принуждено было повернуть, отчего и была упущена «верная победа». Лукавый Мазепа, организатор интриги, рассчитал точно: загнанному в угол Голицыну ничего не оставалось делать, как хвататься за соломинку. Доносу был дан ход. Самойловича арестовали и лишили гетманской булавы. На Раде новым гетманом выкрикнули Ивана Мазепу. Московские государи с регентшей избрание утвердили, и Василий Васильевич вручил Мазепе гетманские клейноды — символы власти.