Алексей Лосев - Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед

• Название: Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед
• Автор: Алексей Лосев
• Издательство: Институт философии, теологии и истории св. Фомы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-94242-027-

«Скажу по секрету, я христианин. Для меня величайшее достижение в смысле христианского подвига — исихазм… Как-то в жизни должно быть всё по-другому…Меня привлекает идеал άπλωσις, опрощения; всё настоящее, мне кажется, настолько просто, что как бы и нет ничего. В том же смысле я понимаю и θέωσις, обожение. Человек становится как бы Богом, только не по существу, что было бы кощунством, а по благодати. В опрощении, в обожении происходит возвышение веры над разумом. Ничего рассудочного не остается. И даже о самом Боге человек перестает думать. Ведь Бог, если о Нем думать, это уже система богословия. А тут полная неразличенность».

Монах Андроник в миру профессор Алексей Фёдорович Лосев.

---

Ясно, что для него ум это никто. Стоит только спросить, чей это ум? кого? И окажется — никого, ничей ум.

Поэтому во всей античности космическая жизнь, космические трагедии воспринимаются удивительно естественно. Гераклит утешается тем, что всё гибнет, Эмпедокл готов к тому, что вечно будут кружить любовь и вражда. Как-то они умеют находить в этом утешение. Что, плохо жить? мучится человек, страдает? Ничего, тем лучше! Будет мировой пожар, всё погибнет, все муки, все трагедии. Хорошо, красиво — пожар! Всё горит! А для христианства это ужас.

Опять-таки, вечный круговорот. Дождевая капля падает на землю, потом испаряется, поднимается на облака, потом опять поднимается на небо, вечно. И так же душа. Христианство в ужасе от этого, это для него нигилизм, атеизм. А для неоплатоников, наоборот, христианство атеизм. Это что же вы, они говорят, создали божество всемогущее, бесконечное, вечное, а потом бросили его на землю, в человеческое тело, на страдания? Нет, товарищи дорогие, это у вас чистейший атеизм, безбожие, за которое нужно вас казнить. Вот у нас божественный ум — это ум, он не распинается, не вздыхает, не говорит: «Господи, Господи, почто Ты Меня оставил?» Никто не плачет, и нечего плакать.

Античная мистика — это ведь метеорология. Вот погода меняется: сегодня снег и град, а завтра опять хорошая погода, и так вечно. И никакого греха в этом нет, что сегодня снег, а завтра не будет. Отпадение от вечности — какой же это грех? Снег упал на землю — какой грех? Хорошо! Ни печали, ни воздыхания, и стремиться не к чему. Вот она где, античность. В этом она вся.

У христианства уже и слово другое для творения, κτϊσμα. А неоплатоническое исхождение, πρόοδος прошествие, как в старину у нас переводили, — это тот же бог, только в сокращенном виде. Наоборот, в христианстве если творение божественно, то только по дару, по благодати. Инобытие, которое есть ничто, восприняло в переносном смысле Бога, но не по субстанции. Тут водораздел между античной и христианской мыслью.

Я не беру промежуточные формы. Христианство, не имея своей философии, хваталось сначала за всё что попало, за манихейство, стоицизм. Взять Оригена, у него еще всё это смешано. И потому на Первом соборе его писания были осуждены. Оригена, Иустина Философа, Климента Александрийского было

решено признать образцовыми учителями церкви, но их учение осудить. Потому что тут уже созрело высокое христианство, неоплатонизм. И за всех прежних, за все прежние ошибки Арий ответил.

Но Арий был упорный, упорный, так и не раскаялся… Не понимал тварности! Что такое тварь не понимал, а всё изводил из Бога.

Бердяев доходит даже до учения о несотворенной свободе. Хотя не знаю, чем такая свобода отличается от Бога. У Бердяева же философия свободы. Он не хотел связывать себя ничем. Булгаков о нем говорил, что он «доходит до сатанизма» (в «Свете невечернем»). Но, кажется, это неправильно. Бердяева спросили однажды, религиозен ли он. Да, я православный русский человек. Человек раб Божий, но рабство у Бога есть высшая свобода. В других местах это может переходить в антропологизм.

У Бердяева есть о Достоевском, в «Опыте религиозной антропологии». Есть его «Диалектика человеческого и божественного в экзистенциализме». Он говорил: «Меня как социалиста и марксиста отовсюду изгоняли. Но это недоразумение». Незадолго до смерти он получил в подарок особняк. Стал почетным доктором религии, членом Королевского общества, знаешь, шапочки там надевают. И он говорил с удивлением о себе: «Я, который ютился в одной комнате, никогда не был профессором, никогда не был принят ни в одно официальное учреждение, не завел настоящую семью, — я, человек, который всегда выступал против собственности, умираю теперь собственником особняка, доктором религии, чьи книги переводятся на разные языки». Это в «Самопознании», духовной автобиографии.

Всё у него построено на свободе. «О смысле творчества» его главная книга. Он чувствует божественность своей свободы, как Ангелус Силезиус, который говорил: «Без меня Бог не мог бы совершить ни малейшего движения». Иногда у Бердяева что ни фраза, то афоризм. «Личность— тайна одного, брак— тайна двух, церковь— тайна трех». Или: «Два типа сатанизма, фашизм и коммунизм». Но это у него не политика, а отборная и выборочная философия.

Я как-то видел, продавали шесть-семь книг Бердяева по 50 рублей. Но я боялся провокации политической. Об этом ведь сразу же вся Москва узнает, куда тот человек продал. Там предлагали другие замечательные книги, как «Лествица Иаковля» Булгакова. Я полистал предисловие. Там всё. Он же

профессор. Из-за одной учености надо было бы купить. Но зато теперь я чист как ангел, никто не упрекнет. Да и что, я всё равно скоро умру.

Вписать в текст о Кузанском: учение о мудрости как о непостижимой первореальности, постигаемой однако в бесконечном приближении и являющейся простейшей первоформой и образцом каждой вещи.

Скажу по секрету, я христианин. Для меня величайшее достижение в смысле христианского подвига — исихазм. Это значит не о теле думать, а о Боге. Это выше разума, разум только разлагает.

Я, хотя всю жизнь занимаюсь наукой, всё же недостаточно воспитан. Как-то в жизни должно быть по-другому… Скорее всего, неудовлетворенность вызвана зачатками неевропейского типа. Меня привлекает идеал άπλωσις, опрощения; всё настоящее, мне кажется, настолько просто, что как бы и нет ничего. В том же смысле я понимаю и θέωσις, обожение. Человек становится как бы Богом, только не по существу, что было бы кощунством, а по благодати. В опрощении, в обожении происходит возвышение веры над разумом. Ничего рассудочного не остается. И даже о самом Боге человек перестает думать. Ведь Бог, если о Нем думать, это уже система богословия. А тут полная неразличенность. Исихасты называют такое состояние божественным светом. В нем нет ни более темного, ни более светлого, а один неразличенный свет…

Но я думаю, что мы искажены разными заседаниями, что психика не может добиться простоты, άπλωσις. А если может, то только если это кому-то дано от природы. Как от природы есть человек мягкий; или от природы злой. Есть люди, которые одарены такой способностью… Но не в нашей Европе. Может быть, последними были мистики, которые достигали Abgeschiedenheit… Флоренский?

Я его лично знал, человек тихий, скромный, с опущенными глазами, имел пять человек детей. То, что он имел пять человек детей, кажется, противоречит отрешенности. Я видел его несколько раз, даже ночевал у него один раз, идя из Троицы в Параклит. Ночь наступила. Пойду к отцу Павлу? Я был мальчишка, всё равно где спать. Пришел. Отца Павла нет, он ведь был тогда и инженер, занят. При Сталине было строго, работали до 12 часов ночи. Анна Михайловна меня немного знала. «Простите, говорю, некуда деться, пришел как нищий за

подаянием, иду в Параклит, идти еще далеко, в Москву возвращаться не хочу». Пожалуйста. Положила меня на диван. «У меня, говорит, пять человек душ». Думается, что наличие такого большого семейства должно озабочивать…

У него была идеальная семья. Эти пять человек детей, пока я сидел в гостиной на диване, баловались; Анна Михайловна чай готовила на кухне, но ни малейшего раздора я в течение почти часа не заметил. То пляшут, то играют. А родителей нет никого. Дети вели себя идеально. Это я собственными глазами видел, я и тогда удивлялся, и теперь удивляюсь. Я этот рассказ привожу как один из первых, когда спрашивают. Как всё получалось, не знаю. Ведь родители на работе.

Я знаком с внуком Флоренского, он живет здесь, геолог. Кирилл Павлович Флоренский, физик и астроном, втянулся в историю с лунным путешествием. Он большое лицо.

О Владимире Георгиеве, болгарском расшифровщике этрусской письменности: «Такой крупный человек, а не успевает за молодыми. Расшифровывает, да как-то неудачно».

Честность не очень явление желательное. Русская честность такая, что человек может и душу за тебя положить, и избить. Те, на Западе, понимают честность как-то более цивилизованно.

Да, есть великая сила, но когда она проявляется на земле, люди не могут ее осуществить. Мы это ощущаем на просмотре трагедии. Да, видишь ли, сила мировая, надмирная сила… Для Гегеля суть трагедии в том, что высшие силы здесь проявились.

1973

19. 1. 1973. Крещение в этом году в воскресенье… Помню о том, как в моем родном городе ходили крестным ходом к воде.

Испанцы умеют любить, играть на гитаре, убивать из-за угла. А не немцы.

— А русские?

Водка и селедка, умеют водку пить. Раньше, когда я был молодой, я распространялся о русской душе, имел славянофильские идеи, Москва третий Рим, «а четвертому не быти». А потом с течением времени я во всем этом разочаровался. И меняться уже стар… Нации уже нет. Теперь уже международная судьба.