Алексей Лосев - Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед

• Название: Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед
• Автор: Алексей Лосев
• Издательство: Институт философии, теологии и истории св. Фомы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-94242-027-

«Скажу по секрету, я христианин. Для меня величайшее достижение в смысле христианского подвига — исихазм… Как-то в жизни должно быть всё по-другому…Меня привлекает идеал άπλωσις, опрощения; всё настоящее, мне кажется, настолько просто, что как бы и нет ничего. В том же смысле я понимаю и θέωσις, обожение. Человек становится как бы Богом, только не по существу, что было бы кощунством, а по благодати. В опрощении, в обожении происходит возвышение веры над разумом. Ничего рассудочного не остается. И даже о самом Боге человек перестает думать. Ведь Бог, если о Нем думать, это уже система богословия. А тут полная неразличенность».

Монах Андроник в миру профессор Алексей Фёдорович Лосев.

---

Так же внутреннее и внешнее физиогномики. Есть связь внутреннего и внешнего? Конечно есть. Откуда еще о человеке знать, как не по жестам, мимике, словам, строению тела? Но сам Аристотель говорит (я нашел одно место) — во «Второй аналитике» он сам сказал, что логика связи между

внутренним и внешним не силлогистическая, и не математическая, и не аподиктическая, а это логика, как он сам говорит, это логика риторическая. Это я еще в книгу не вписал, но надо. Что эстетика неба у Аристотеля — риторическая. Тут, в риторической логике, всё, и абсолютность, и относительность, и понятность, и непонятность. Эстетика неба — риторическая.

Дамаский говорит замечательные вещи; очень трудные, но замечательные.

«Послезаконие» — это уже окончательный платонизм.

25. 4. 1971 Не помню, о какой западной книге А. Ф. говорил:

Тонкие мысли. Полная свобода человека, и всё же Бог управляет. Это не антирелигиозное. Но очень тонкое. Полезный материал в этой книге. Полнейшая свобода для человеческого ума и культуры — потому что боги молчат, боги молчат!

29. 4. 1971. Ницше уничтожал Винкельмана — представлял божество не только в созерцательном, но и в экстатическом виде. У Винкельмана было скульптурное, статическое понимание античности. Так конечно ее нельзя понимать. Но хаотические, экстатические элементы — в рационализме 18 века это было приглушено, поэтому всё представлено в торжественном, молчаливом состоянии.

Обычно Аристотеля понимают только в абсолютном смысле. Он и не отрицает абсолютного бытия, но перекрывает его тонким потенциально-гипотетическим бытием. Выдвигается абсолютное у Аристотеля. Иначе и не могло быть до Маха и Авенариуса. Другой вид бытия у Аристотеля не излагался. Но позвольте — оно ведь тоже бытие, только особого рода! Потенциальное и молчащее проникнуто крикливым.

Самое понятие молчания и речи для нашей обыкновенной речи вполне условно. Речь, предложение в чистом виде только в школе разбирают. Реально они редко встречаются. Но есть много логиков и грамматиков, которые смотрят глубже, понимают речь —

как общую заданность!

общую заряженность! (жест)

В речи заложено[44] многое, чего нет в словах. В какой степени?

Для того, чтобы это сказать, нужен контекст. А контекст бесконечен. Поэтому предложение может иметь какой угодно вид, вплоть до отсутствия подлежащего и сказуемого. Например, «Ты пойдешь гулять? — Угу». Это предложение? Да, это полноценное предложение, хотя нет слов «я», «пойду». Надо бы в языке побольше интонационного момента изучать. «Мой брат защитил диссертацию. — А — а — а!» (поет с повышением и понижением голоса) Если этот романс анализировать логически, чего только в нем нет.

Поэтому о молчании и речи в языкознании нет еще ясных выводов. Люди пока еще только бродят около этого. Говорят иногда, но не очень внятно. А у Аристотеля развернута целая теория диалектической и риторической логики. Мимо нее обычно проходят. А я решаюсь применить ее к его основным учениям. Проходят мимо, потому что до Маха, Авенариуса, Гуссерля не дошли. А до среднего бытия — дошли.

Относительность у Платона и Аристотеля выражена невнятно. Теперь понимают, что можно говорить правильные предложения, и они не будут иметь никакого отношения к действительности. «Круглый квадрат». Я сказал что-нибудь? Сказал. А ты понял? Конечно понял. А соответствие действительности тут есть? Нет — но впрочем не знаю. «Володя, тут у меня деревянное железо!» Здесь, в этом предложении, всё есть — кроме объективного факта деревянного железа. Я, например, не наблюдал такого факта.

При современном состоянии мысли нельзя без относительности понимать действительность.

30. 4. 1971. Знаешь, что мне пришло в голову, слушая твое изложение Дюбуа: вечность вся зажата в одну точку (показывает кулак). Там есть все времена, но она сжата в один момент.

В античности всё в целом объято вечной красотой. Это вот в современной Европе исчезло. Ведь новейший мир бескартинен: нет живописного целого, нету картины мира. Нынешняя наука вообще не признает никакого мира. Это для нее всё брехня, теперь у нее Ньютон. О красоте мира стало снова можно говорить только после Эйнштейна. У него разная кривизна пространства и времени, разные свойства в разных частях, я скажу, как бы физиогномика мира. Эйнштейн конечно строгий ученый, он на такие вещи не бросался. Но мы-то не

физики и не математики, мы смотрим эстетически. Здесь мир — пустота, ничто, а там это картина. Вот где настоящая эстетика. Она же и онтология. Онтологически античный мир это картина.

Правда, ты ничего не сказал о подлунном мире. В нем много нецелесообразного, хаотического. Хаос тоже входит в картину мира. Все эти относительные вещи, эти категории неабсолютного бытия — действительные силы, живые. Они красивые, действующие, никогда не мертвые; никакая вечность, никакая устойчивость им не мешает. А современным на всё это наплевать. Наплевизм на то, на сё… Нет ничего устойчивого. Возрождение — всеобщее наплевательство. Кто там если был философ, то скептик.

Словом, момент относительности и абсолютности у нас должен быть. У Аристотеля большая система. У него есть и эстетика, и относительность. Не современные мещанские понятия. Относительность фонтаном бьет в этой эстетике — всё абсолютное бьет этим фонтаном. Это нужно учесть. А иначе пропадет книга, ибо все построено на этом понимании. Смотрит на мир он живыми глазами. Можем сказать, что его эстетика это эстетика абсолютно-относительного. Ты прости меня за самомнение, но это первая живая книга об античной мысли, до сего времени не было. Мнение Ленина мы запнули. Последние параграфы это уже правильное мнение.

Теперь печатать ее или не печатать будет решать большое начальство, которое ни в Аристотеле, ни в античности ничего не понимает, но власть у них огромная. Я же мелкий служащий, чиновник. Хотя я вдруг могу…

Можно доказывать, но можно и украшать. Дама с украшениями не нуждается в том, чтобы что-то доказывать.

Caelum empyreum.

Был такой Варбург[45], любитель-искусствовед. Его библиотека стала институтом. Они много там наиздавали. У них разные авторы интересные. Была важная книга Панофски о перспективе. Но сейчас что-то не знаю их новых книг. Либо капитал исчерпан… но капитал не может быть исчерпан, он же дает проценты.

2. 5. 1971. В эпоху после классики, в эллинизме начинается большое развитие личности. Скажут, при чем тут эллинизм? А при том, что раз уже наивное рабовладельчество кончилось, завоевательная политика развернулась от Испании до Индии, несколько сот тысяч рабов обслуживали полноправных греков — потому и сложилась почва для глубочайшего личностного развития. Раз открыли кран для личности, она пошла во всех направлениях. Петроний в «Сатириконе» показывает бездны разврата. Сложность личности, вот то новое, что пришло. Появилась масса новых форм литературных. Началась аллегорическая трактовка мифа. Классика ничего такого не знала; всё это принесло крупное рабовладение. Вот почему и в Новое время, когда стали работать машины, развернулась лирика. Клапан был открыт. Как там крупным рабовладением открыли клапан, так и здесь машинами. Эта новая лирика очень связана с машинами.

Перемена громадная надвигалась и уже чувствовалась в позднюю классику. Они же уже дрожат все как невропаты, и Платон, и Аристотель.

Ну, с этим мы справились. Заканчивается бег на месте, который мы с тобой вели с июля. Тут мне нужно писать том сочинений Платона, несколько предисловий. Если свободен, если ничто не каплет, мне посвяти несколько времени.

А. Ф. очень рад, что книга додумана. Похож на Ивана Ивановича Тесленко — казацкий тип.

16. 5. 1971. Table talk. Аза Алибековна: А вы помните этого академика Виппера, который говорил, что киники были первые греческие интеллигенты? — Да, встречался с ним несколько раз. Только это не его мысль, а Бориса Степановича Чернышева[46]: софисты первая интеллигенция.

А. Ф. иронизирует: да, видите ли, религия всегда была лазейкой для человека, когда ничего другого уже не оставалось. В позднем Риме восстания рабов — это, конечно, что-то прогрессивное. А вот если в Спарте восставшие рабы сажали своего царя, то как к этому относиться?

О киниках. Слепое, телячье, свиное восприятие. Только то, что под носом, видят. Это не тонкости, а элементарный диамат. Хулиганили. В бочке сидели и хулиганили. Не видели элементарных вещей. Если штаны черные, то есть наверное и чернота? Нет, не верили. Киник Антисфен хотел уколоть Платона: Платон, лошадь-то я вижу, а лошадности никак не вижу. Тот ему ответил: Это потому, что у тебя есть глаза только чтобы видеть лошадь, а глаз, чтобы увидеть лошадность, у тебя нет.

О докторской диссертации Исая Михайловича Нахова: «Это грубо, Аза… Это же двадцатые годы».