Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

• Название: Ночной корабль: Стихотворения и письма
• Автор: Мария Вега
• Издательство: Водолей
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009

Среди поэтов "первой волны" эмиграции - в плеяде Бунина, Ходасевича, Георгия Иванова, Одоевцевой и других - легче всего было "затеряться" тем, кто по каким-либо причинам вернулся в СССР: если эмигранты не могли этого простить Цветаевой, то что говорить о поэтах не столь известных... Среди "затерявшихся" - Мария Ланг, урожденная Волынцева, взявшая псевдоним "Мария Вега", издавшая в эмиграции три сборника стихотворений, не такой уж малой ценой вернувшаяся на родину и дожившая свой век в городе на Неве. Настоящее собрание стихотворений Марии Веги дополнено ее письмами к поэту Светлане Соложенкиной.

---

Ну, а я свою будущую книгу вроде составила, хотя мне необходим был бы свежий глаз. Вы мне нужны, как воздух!

Ленинград становится всё прекраснее, теперь объявили о восстановлении старинных верстовых столбов! Завтра я еду на выставку в Академию: прекрасный художник Лактионов весьма меня соблазняет.

Присылайте стихи мне на новоселье, а еще лучше, приезжайте. Обнимаю, крепко целую.

Ваша Вега

90.

2 августа 1979

Дорогая Львица,

наконец-то пришло большое письмо и толстый конверт со стихами!!! Просто не знаю, с какого места отвечать! Столько в этом письме всего, такое буйство красок, что можно только зажмуриться. Из стихов об Армении мне многое очень нравится, а из детских – строчки о мухоморе, не имеющем успеха у мух.

Ну, а у меня бегемотовщина временами свирепствует, а на этот раз, после истории с непопаданием ночью в дом, я просто нервы себе расшатала. Дело было так: сторожиха спала как мертвая, а я, вернувшись во втором часу ночи от Фоняковых, без устали звонила в дверь. Поняв, что спящая красавица беспробудна, я стала стучать ногой в нижнюю деревянную часть двери, и от этого стекло дало небольшую трещину, но бабка наконец вышла из состояния летаргии и открыла дверь. На этом бы и конец, но на другой день весь ДВС говорил хором, что Ланг вернулась ночью вдребезги пьяная и била стекла. Мне это надоело, и я, наконец, пошла к директору. Тот меня успокоил и велел сторожихе извиниться. Та пришла, крестясь на портрет Крылатого и клянясь, что ничего такого не говорила, а придумали всё ветеранки, которые за это ответят на Страшном Суде. Однако ветеранки не ответили и Суда не было, но продолжают шептать и, узнав, что у меня воспаление надкостницы в ноге, авторитетно заключают: «Выпивает, выпивает, потому и нога болить!» Ну, и атмосферочка!

Молодец, что много и плодотворно работаете. Я тоже вроде не отстаю, пишу о Савиной (это заказано), а теперь дала печатать «Александру Карловну». Вот только стихи пока не пишутся, но это приходится перетерпеть. Муза ведь тоже женщина, а у женщин всегда капризы.

Обнимаю, целую и очень, очень соскучилась. Вам не сможет не понравиться моя новая келья. Приезжайте.

Ваша Мария Вега

91.

12 августа 1979

Дорогая Светлана, помимо надкостницы, переживаний вообще немало, начав с крысы, которая почему-то нагло вселилась ко мне и ни за что не желает уходить, и кончая ночным камнем в мое окно, попавшим удачно не в стекло, а в раму, с таким грохотом, что разбудил соседку. Парк стал кишеть ночными хулиганами, ворующими цветы, разоряющими огороды и оставляющими на грядках, в виде визитных карточек, пустые бутылки и стаканы. Камень попал в мое окно около двух ночи, – привлек свет лампы, я читала.

А комната всё равно очаровательна, сейчас она вся в цветах, – и астры, и розы, и флоксы, и ромашки, и синий-синий аконит.

Присылайте мне стихи и пишите, пишите, я ведь слишком много одна и так рада весточке. Целую Вас, обнимаю, «еще кланяется» подаренный Вами пурпурный шут, гномик и прочие обитатели люксового вагона.

Ваша Вега

92.

26 сентября 1979

Дорогая Светлана,

спасибо за весточку и посылку, подсластившую мой чай. Главное – за стихи, которые мне нужнее всего. Ну что же сказать о себе? История с ногой продолжается. Выяснилось, что я лягу в больницу сразу после 4-го октября. Оттуда напишу.

Жизни в ДВС нет. Надо сидеть в своей раковине и слушать свои моря.

Надо надеяться, что с ногой в конце концов всё обойдется, и я еще приеду в Москву, тогда-то и устроим кошкин бал.

Целую Вас, милый друг.

Ваша Вега – одноножка

93.

13 октября 1979

Дорогая ручная Львица,

поздравляю Вас с очередным новосельем и радуюсь, что нашли пристанище вновь у Софьи Александровны на Славянском бульваре. Я помню свой приезд туда к Вам до мелочей, и горы книг, и пластинки, и диван, на котором я переночевала, приняв ванну с дивными облаками пены, и миллионы огоньков за окном кухни.

Ну, как писать в этом сумасшедшем доме, где вас отрывают от машинки с очередной сенсацией, а когда оторвутся сами, то неожиданно во всем доме гаснет свет, всё погружается в глубокий мрак. Неизвестно, где находятся спички. Шаря по всем углам, набиваешь шишки. Не найдя, ложишься спать. В три часа ночи свет ярко вспыхивает, но уже хочется продолжать спать. Сейчас расскажу про самую последнюю «сенсацию»: курятник переполошился из-за голого человека. «Только этого нам не хватало!» – кричали кумушки и хотели писать Брежневу, чтобы приказал у всех входов и выходов расставить милиционеров. Около часа ночи, в окно первого этажа к Ветеранке Севастьяновой, кто-то изо всех сил стучался, – это случилось прошлой ночью, когда электричество нормально горело, перед ее окном стоял голый и умолял впустить в дом. Ветеранка Севастьянова влезла на подоконник и объяснялась с голым через форточку, боясь открыть окно. Он, плача, говорил, что на него напали и раздели догола, и вот он спрятался в парке, где и увидел освещенное окно. Севастьянова решила дать ему штаны, которых у него нет, и, вспомнив какую-то Казарину, часто носящую брюки, пошла ее будить, но Казарина брюк не дала, а бросить ему в форточку старый халат или одеяло обе дамы сочли безумием, потому что он, конечно, никогда не вернет. Пока они рассуждали о судьбе голого, он пошел звонить и стучать в главный подъезд, а там сторожиха насмерть перепугалась и дверь не открыла, не сообразив, что можно позвонить в милицию, которая в двух шагах. Почему перепуганные тети лезли ко мне из-за голого мужика, я плохо поняла. А голого мне ужасно жаль, у него кончилась всякая вера в человека, а к тому же наверняка и простудился…

Лета я почти не видела, но это куда ни шло, а вот осень проходит мимо и все эти в багрец и золото одетые леса в этом году у меня отняла дурацкая нога. Конечно, можно одну осень и пропустить без внимания, ведь достаточно закрыть глаза, чтобы восстановить в памяти любую осень, и петербургскую, и царскосельскую, и версальскую, ни с чем не сравнимую, и дальше – осень в Брюгге, осень в Англии, и червонное золото осени швейцарской, да ведь и после их всех уже были и в Ленинграде осенние сказочные дни… Так вот и гуляю от одной осени к другой, и всё хорошо.

Сейчас меня донимает старший врач, ну, до субботы можно в ус не дуть, а потом напишу, удастся ли приехать и перед больницей насладиться у Вас курицей и Вивальди. Обнимаю, целую!

Ваша укротительница львов

Вега

94.

12 ноября 1979

Дорогая Светлана, я вдруг подумала, что голый – никто иной, как дух Акакия Акакиевича, оплакивающий уже не шинель, а более современную одежду.

А я вот возьму и не приеду, и по очень простой причине: еще прошлой зимой от моей шубки отлетели три пуговицы. Качалось бы, пустяк, но, о ужас, в нашей Пальмире ничего пет, кроме ярко-зеленых и яркокрасных, но, даже при всей любви к московским друзьям, никакие силы не заставят меня нацепить на себя такие украшения! Остается только просить Вас найти 8 штук цвета светло-бежевого, величиной с двугривенный, но не крупнее. Буду от них зависеть, а заодно пережду сильные морозы, мне как-то не нравится опять схватывать пневмонию.

Обнимаю, целую.

Ваша Вега

95.

13 декабря 1979

Дорогая Львица, примите мою благодарность за пуговицы. Но я тут опять попала в хорошенькую переделку, уже не с ногой, а с легкими. Оба воспалены – и левое, и правое. О Москве и речи быть не может, врач ужасается упорству болезни, никакому лечению не поддающейся. Прописал уколы алоэ, что мне понравилось, – Вы ведь помните, из моей «Ведьмы», что меня в свое время зажарили на костре, а заодно сожгли «мой амулет и корешок алоэ».

Ленинград весь ржавый, черно-рыжий, мокрый.

Теперь я переселяюсь в Ваши стихи и уже заперлась на ключ. Обнимаю, целую, хочу почаще писем.

Ваша Вега

96.

5 января 1980

Дорогая Светлана,

врачи благословили меня на прогулки, я стала с удовольствием гулять, в часы, когда пиковые дамы обедают и парк блаженно-пуст, ну, и кончились мои блуждания по снегу среди ворон, в подлинном Брейгеле, – чем бы, Вы думаете? Приступом флебита! Это меня так рассердило, что я не к врачу обратилась, а к Вергилию, гриппозно хрипевшему в телефон, что если у меня немедленно не будет номера в «Будапеште», я брошусь с моста в прорубь. Тальке, чихая и кашляя, свято обещал, что всё устроит, если только не осложнится его и «мамулин» грипп.

Я уже принялась за разборку своих вещей и бумаг, чтобы не приниматься за это скучное дело в последний момент… Так или иначе, а я в Москву еду, а там хоть потоп.

Я жду билета, или как это там называется, от Союза писателей, но они у всех отобрали <документы> и все, в том числе и я, ждут новую модель, которая вот-вот будет изготовлена. Это мне не помешало подать заявление, чтобы записаться в Гагры, в дом творчества, на весну. Попаду на свой берег, на «Землю детства», поклонюсь месту, где стояла дача «Раковина» и, может быть, увижу мое фиговое дерево…