Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

• Название: Ночной корабль: Стихотворения и письма
• Автор: Мария Вега
• Издательство: Водолей
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009

Среди поэтов "первой волны" эмиграции - в плеяде Бунина, Ходасевича, Георгия Иванова, Одоевцевой и других - легче всего было "затеряться" тем, кто по каким-либо причинам вернулся в СССР: если эмигранты не могли этого простить Цветаевой, то что говорить о поэтах не столь известных... Среди "затерявшихся" - Мария Ланг, урожденная Волынцева, взявшая псевдоним "Мария Вега", издавшая в эмиграции три сборника стихотворений, не такой уж малой ценой вернувшаяся на родину и дожившая свой век в городе на Неве. Настоящее собрание стихотворений Марии Веги дополнено ее письмами к поэту Светлане Соложенкиной.

---

Но что это я говорю о печальном, когда сейчас даже в Берне такая чудная весна. Всё цветет, весь город золотой от сказочных высоких кустов, которые здесь поэтично называют «золотым дождем»… Сейчас, как раз, время вдвойне Вас поздравить, – с днем рожденья, уже недалеким, и, заранее, с Первомаем. Вы знаете, – но я не устаю повторять, – как горячо мы с Крылатым желаем Вам добра. Жду книгу, жду успеха и «всенародного признания» при жизни!

Ваша Вега

48.

10 июня 1974

Дорогая невероятная Светлана!

Подчеркиваю «невероятная», потому что Вы самое диковинное существо на этом свете, просто неправдоподобное, даже не определишь, какого Вы цвета, удивительный зверь наших джунглей, но всего вернее – осколок радуги. Вы сами себе цены не знаете и не понимаете огромной талантливости Ваших писем, упорно твердя, что Вы не прозаик. В Вас прозаик – на радужной подкладке поэта, на художнике, но не просто отражающем мир, а преломляющем его в чудесной душе. Помимо всех этих качеств, меня трогает Ваша добродушная усмешка в сторону зла и кишащих на Вашей дороге гадов («Где в полутьме блаженствовали гады…»). Знакомясь с Вашими неудачами, которыми зловеще правят всякие грабительницы, я чувствую в себе кипучее желанье мстить и склонность к смертоубийству. «Нечисть летит на свет», – как говорила наша Евгения Александровна, которую, впрочем, тоже нередко подводила чрезмерная деликатность, то, что Крылатый называл «привычка к гостиной» – отсюда и эта ужасная «Клара», так долго и успешно ее обкрадывающая…

Прелестно Ваше описание лекций, как само по себе, так и потому, что невозможно себе представить страны Запада, или нестерпимую Америку, где слушали бы стихи и о стихах на заводе или в магазине «Хлеб»! Что говорить о хлебопеках, когда даже наш «такой французский Жорж» никогда не слышал о Симонетте Веспуччи, удивился слову «пра-память» — и это при том, что получил высокое звание заслуженного работника культуры! Но, я вижу, Вы твердо решили «сеять разумное, доброе, вечное» даже на самой каменистой почве!

Сама я теорией как таковой интересуюсь умеренно, но вот за поэтический словарь заранее горячо благодарю. Хорошо, если это Шульговский – автор очень старый, но весьма компетентный и простой. Между прочим, забавная деталь: у него приводились примеры так называемой «минаевской рифмы», и один пример я чудно помню:

Мы танцевали визави с ней.

Стоящий рядом дипломат

Был всех людей мне ненавистней,

или:

И махая шляпою,

Громко «тра-ля-ля» пою.

Этот Минаев, всеми забытый родоначальник каламбурных рифм, так распространенных сегодня, был – и это-то и смешно, полковником и воспитателем в кадетском корпусе, где учился мой отец. Стихов он вовсе не писал и не любил, был офицер как офицер, и вот почему-то положил начало известному освобождению от канонов, почти сто лет назад. Но поговорим о главной новости: Вы не ошиблись, поставив многоточие после извещения о браке нашего Соловья! Крылатый раскрыл таза и рот очень широко, но молча, ярко глядя на меня, как будто вопросительно, а я ахнула раз пять, вероятно по числу точек…

Целуем Вас и любим.

Ваша Мария Вега

49.

4 июля 1974

«Я не люблю июля и боюсь…»

Дорогая Светлана, вот он и пришел, этот враждебный месяц, под знаком белой черепахи, и опять 37 градусов жары, сухие вихри, насыщенность электричеством и ощущение, что сама становишься черепахой. Всякая работа валится из рук, дико хочется спать и нечем дышать. Конечно, такое состояние умеет только способствовать меланхолии и мрачным мыслям, что мы так и закиснем в Берне, с нашими радужными мыльными пузырями. Крылатый разговаривает со мною, как с маленькой: «Будем, будем в Москве, и в Ленинграде будем, и все друзья появятся, как в сказке», а когда я удивляюсь его оптимизму, он его называет простой моральной гигиеной.

Посылаю Вам стихотворение «Скамейка», толчком к которому, помимо моих личных впечатлений от Бордигера (там я, повернув голову в сторону совсем лилового, дымного моря, увидела ту самую мраморную скамейку, в зеленой, длинной траве, которую так часто видела в повторяющемся сне…), послужили строчки Луговской: «Сестра моя, Сафо». Вот они, эти нити от одного к другому…

Утешительная сторона летней жизни: прекратились мои французские занятья и да здравствует свобода и письменный стол! По карману это прихлопнуло, но зато музе легче!

Крылатый и я крепко Вас обнимаем, целуем, прочно держим в сердце и хотим верить, что увидим.

Ваша Вега

50.

22 августа 1974

Дорогая Светлана,

очень сильно переживаю с Вами грустную повесть о могиле Евгении Александровны, но сколько в ней прекрасного! Рядом с безразличием людей, Академии, с ужасным будто бы осквернением могилы, цинично забросанной мусором с дороги, – рядом с этим такое ценное, такое чистое, такое поражающее: Ваш вечер, и месяц в небе, и Ваши посаженные цветы… Ведь если она видит, то видит только это, а не человеческую низость. Грустным остается только факт ухода из земной жизни ее чудесных картин, труда стольких глубоких, творческих лет. От них должна широко литься красота и радость, а куда прольется, к кому, какими каплями, вместо того, чтобы течь широкой рекой…

Прекрасно и то, что, введя Вас к Евгении Александровне, я сильнее приблизилась к Вам, словно соединив Вас с нею, я сама для себя сотворила чудо: благодаря этому, она соединила меня с Вами, через себя, в каком-то новом плане, встреча существует и продолжается… Хотя – ох, как хочется встречи просто в Москве, теплой и ощутимой! Целуем оба и надеемся.

Ваша Вега

51.

17 сентября 1974

Дорогая Светлана,

вчера, поехав насчет доверенности в посольство, ощутила странную, тихо угадывающуюся перемену в воздухе и по намекам, улыбкам и по внезапно обрушившимся на меня советам, вроде сертификационных рублей, поняла, что какая-то новость висит над головой, но на более упорные вопросы я получила ту же улыбку Моны Лизы и загадочные слова: «Подождите немного, мы ждем… Ответ не замедлит придти». Я ждать перестала, но настроение сильно приподнялось, а Михаил Максимилианович, стоило мне заговорить, заявил, что необходимо узнать, сколько тут в Берне стоят такие кровати, которые днем поднимаются на стену, делая комнату большой. Какой практичный морской волк!

Меня глубоко взволновало, что именно Вы, Светлана, читаете мои стихи людям, по разным уголкам Родины, мне видятся в этом залог близкого и настоящего возвращения, вопреки всему.

Еще одним из прекрасных сюрпризов было письмо от Джоконды — Дины Анатольевны Терещенко и ее книжка стихов, очень мне по сердцу. Напрасно она умаляет свои качества поэта. Но я ей обо всем напишу От ее «Янтарного дня»» — чувство свежести, искренности, чистоты и, слава Богу, с ее стихами отдыхаешь от лоскутного словоблудия иных современных поэтов. Адрес мой на письме Дины Анатольевны, так же, как и на бандероли, написан Вашей рукой, но я, конечно, предпочла бы целое письмо.

Если бы Вы знали, с каким нетерпением я жду, – мы ждем, – каждый раз письма из Москвы, о Вашей работе, о поездках с просветительским факелом поэзии в руках, обо всей живой, громко пульсирующей жизни столицы, которая так близка и так невероятно далека… Будут ли златоустовские снимки!? Вот все думаю, а ведь Иву я никогда не видела. Сажаю ее мысленно в дом мечты, перед кроватью, влезшей на стену, и ставлю перед вами обеими чай – непременно с бородинским хлебом… Вот то-то наговоримся!

Целую очень крепко, со всей любовью. Крылатый шлет тысячу приветов

Ваша Вега

Декабрь 1974. Канун Нового года

Дорогая моя Светлана!

В пятницу 27-го Крылатому ампутируют ту же ногу, колена. Ему очень плохо.

Целую Вас крепко, мысленно держусь за Вашу дружбу и любовь.

Будьте со мною!

Ваша Вега

52.

2 января 1975

ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА

Раскованному рыцарю

То, что я одна в пустой квартире,
В неподвижной, стылой тишине,
В целом городе и в целом мире, –
Только сон…
Прислушайся ко мне.

Слушай сквозь дремоту. Протяни мне
Нить в твое далекое окно.
Видишь, как синеет сумрак зимний,
Как, с зимою слитые в одно,

Тихо в Дом мы возвратились Отчий.
Сказка звезды в облаках зажгла.
Хорошо нам, новогодней ночью,
С рыцарями Круглого Стола.

Вот Аленушка и белый козлик,
Вот Светлана, посреди гостей,
Вот Вадим, в дыму табачном, возле
«Города потомственных дождей».

Вот и сам он, город неизменный,
С львами, стерегущими Сенат…
Вот к столу подводит Андерсена
Оловянный маленький солдат…

Трубочист, откупоривай вина!
Остается ровно полчаса,
Чтобы нам корабль доставил Грина,
Алые раскинув паруса…

И, простясь с больничною палатой
(Больше ни за что и никогда!),
Будет пить шампанское Крылатый…
У него на шапочке звезда…

А пробьет двенадцать, – я надену
Из шести зеленых звезд браслет…
Старый год уснет. Ему на смену,
В новых зорях, сколько новых лет?..

Пусть над скорбью занавес опущен,
Пусть в снегах замерзли боль и страх!

Распахнулись двери: входит Пушкин
В опушенных инеем бобрах.

Дорогая Светлана,