Неизвестен Автор - Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой

• Название: Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Из них двоих она была более консервативной. К присущей ей сдержанности, холодноватости, авторитарности впоследствии прибавилась еще и некоторая дидактичность "училки", каковой она оставалась всю жизнь. Возможно, этим и объясняется устойчивая антипатия, которую она вызывала у соотечественников, снова и снова наблюдавших ее по телевидению. Учительский тон раздражал российских мужчин, которые в большинстве своем считают, что женщина должна знать свое место. Представительницы слабого пола ее сдержанность принимали за высокомерие. Она осознала это слишком поздно. Однажды она произнесла знаменательную фразу: "Понимаете, никто не объяснил нам, что такое имидж. И конечно же, мы наделали кучу ошибок".

Но она умела слушать, особенно если понимала, что может что-то почерпнуть из речи собеседника. Нынешней зимой мы видели, в какой нерешительности был Горбачев: стоит ли ему ехать на фестиваль песни в Сан-Ремо, и в конце концов его убедила совершить это путешествие именно Раиса. Приехав в Сан-Ремо, Михаил Сергеевич сообщил нам, что у него готова речь на шесть страниц, с которой он собирался выступить на фестивале. Мы пришли в отчаяние - в атмосфере песенного праздника это было бы совершенно неуместно и только раздражило бы публику, относящуюся к нему вполне доброжелательно. Тогда Горбачевы попросили нас описать атмосферу, в которую им предстояло погрузиться. Михаил Сергеевич задавал нам вопрос за вопросом, и в конце концов его остановила Раиса Максимовна. "Михаил Сергеевич, надо сделать не так. Пусть Джульетто сам все объяснит - сколько говорить и как, - он, журналист и итальянец, знает, что здесь принято, а что нет, уж получше нас с вами". После нашего "брифинга" Горбачев от речи отказался.

Они

Вспоминается вечер в московском ресторане. Это было пару лет назад. Мы пили вино, и она вспоминала бал в Колонном зале по случаю окончания университета. Незадолго до этого Горбачев подарил ей отрез на платье. Ткань была импортная, итальянская - по тем временам большая редкость. "Оно было таким красивым, я чувствовала себя королевой. Мы кружились и кружились без отдыха, пока вдруг не обнаружили, что все вокруг стоят и глядят на нас. Наверное, мы неплохо смотрелись. Как же мы тогда были молоды! А платье мне залили шампанским, и, когда я его выстирала, оно съежилось как шагреневая кожа. Но у меня так и не хватило духу его выбросить".

Михаил и Раиса познакомились в университете на занятии танцевального кружка. Она, уже испытавшая разочарование в любви, заставила его как следует помучиться, но в конце концов все закончилось свадьбой, и с тех пор они всегда были рядом. "Все было очень скромно, по-студенчески. В те времена не было принято даже обмениваться обручальными кольцами. После короткой церемонии пошли в общежитие, выпили с друзьями чаю, и наконец все разошлись, и мы остались одни".

С самых первых дней у них повелось, что именно Раиса просматривала все газеты и говорила, на что надо обратить внимание, - он, кстати, никогда не забывал это отметить. В 1985-м Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. "В ту ночь Михаил Сергеевич вернулся поздно. Я не спала - ждала его. Вышли в парк. Мы так всегда делали, когда хотели уберечься от нескромных ушей. "Не волнуйся, - подбодрил он меня, - мы с тобой будем жить, как жили, - найдем способ".

Но это оказалось легче сказать, чем сделать. Поначалу страна нормально отнеслась к тому, что они везде появляются вместе. Постепенно это стало вызывать улыбку, потом и раздражение. Каждое лыко ей ставили в строку: слишком свободно держится, чересчур элегантна и вообще "слишком муж с ней носится". В те времена по Москве гулял анекдот. На входе в какое-то учреждение Горбачева останавливает охранник: "Пропуск!" - "Да вы что? Я - Горбачев, Генеральный секретарь". - "Ой, извините, Михаил Сергеевич, я вас без Раисы Максимовны не узнал".

"Я стала избегать интервью и вообще старалась говорить как можно меньше, призналась она как-то. - Любое мое слово принималось в штыки, в лучшем случае вызывало насмешку. Все было плохо, даже мой английский, так что я перестала им пользоваться. Перед встречей на высшем уровне Нэнси Рейган прислала мне записку, где сообщила, что на ней будет длинное платье. У меня такого наряда не было и в помине. Судила я, рядила и в конце концов надела деловой костюм. Так газеты тут же написали, что это я специально, чтобы Нэнси почувствовала себя неловко".

В последний ее приезд в Рим в апреле нынешнего года она выглядела более усталой, чем обычно. "Иногда так хочется остаться дома. Но Михаил Сергеевич не любит ездить один. Если бы я сказала ему, что не поеду, он бы очень расстроился. Мне это, конечно, приятно".

Мюнстер

"Словами эту боль не передать, и ничего нет, кроме нее. За эти дни я понял многое, понял, на какую ерунду мы часто тратим время и душевные силы".

Он говорит медленно, тихо, голос слабый, непохожий на его обычный. Иногда это помогает: человек старается выговориться и таким образом перекладывает часть груза на собеседника. Горе, которое, кажется, не может поместиться в душе, облеченное в слова, становится не то чтобы меньше, но компактнее.

"Все так стремительно неслось в последние две недели - сначала простуда, затем шок и наконец кома. Рая лежала в стерильной камере с подключенным аппаратом искусственного дыхания. Говорить уже не могла. Врачи просили нас не молчать, чтобы она слышала наши голоса, чувствовала наше присутствие, и Ирина часами не закрывала рта. А я не смог слова из себя выдавить. Сидел там как истукан".

Он надеялся до последнего дня. В Мюнстер приехала Людмила Максимовна, чтобы дать сестре свой костный мозг и надежду на жизнь. Врачи готовились к трансплантации, которая давала шанс на выздоровление. Горбачев приносил жене в клинику российские газеты. Журналисты наконец-то сподобились отдать должное чете Горбачевых, а о Раисе Максимовне вообще писали с восхищением. "Я читал, она слушала и потом говорила мне, как несправедливо распорядилась судьба. Страна признала меня только сейчас, когда мне так плохо".

То были дни, когда он еще верил, просил друзей подыскать им дом у моря, чтобы привезти ее туда после выздоровления. "Все будет хорошо, - говорил он дочери, - это лучшая клиника в мире, они ее вытащат". - "Папа, я тоже надеюсь. Но как врач говорю тебе - шансов у мамы немного".

С каждым днем Раиса Максимовна чувствовала себя все более усталой. И каждый день возобновляла отчаянные попытки подбодрить себя и своих близких. "Ира, хватит казниться и спрашивать, почему так случилось. Никто в этом не виноват. Мы вовсе не состарившиеся Ромео и Джульетта. Нашу жизнь и нашу любовь мы прожили".

Вокруг нас содом: у входа в отель толпа журналистов, несмолкающие телефонные звонки, поток телеграмм со всего мира. Позвонил премьер-министр России Владимир Путин. На вопрос, чем он может помочь, Горбачев ответил, что просит похоронить Раису Максимовну там, где впоследствии будет похоронен он сам.

Тандем

В годы, последовавшие за политическим поражением, в годы изоляции, Раиса Максимовна и не думала скрывать своего презрения к тем, кто, стоило Горбачеву потерять власть, кинулся вылизывать сапоги новому хозяину.

Когда они приходили в нашу московскую квартиру, за столом неизменно возникал разговор о политике и политиках, друзьях и недругах. Памятуя о том, что он находится в квартире иностранных журналистов, Горбачев, касаясь вещей деликатных, обычно понижал голос. Раиса на это всегда реагировала одинаково: "Да пусть слушают, Михаил Сергеевич!" - и устремляла к потолку гневный взгляд.

Когда она говорила, он слушал ее внимательно, но это отнюдь не означало, что он во всем готов согласиться с женой. Последнее слово в споре всегда было за ней. Когда Михаил Сергеевич был не согласен с женой, он в знак "примирения" поглаживал ее руку. Делал он это и без всякого повода. В Бонне, например, когда чету Горбачевых принимал канцлер Коль. Тогда это показалось чем-то искусственным, рассчитанным специально на телезрителей. Но это было не так. Это был инстинктивный, идущий от души жест человека, ищущего понимания, отклика.

С друзьями Раиса Максимовна была совсем не такой, какой на публике. О личной их жизни почти не говорила в отличие от Михаила Сергеевича. Он, кстати, позже нее понял, что не только больше не является президентом, но и никогда им уже не станет. Еще несколько лет Горбачев находился в плену своего бывшего президентства. Раиса же после Фороса и последовавшей за ним тяжелой болезни почувствовала кожей, что Михаилу Сергеевичу в своей стране осталось место только в истории.

Когда Горбачев в 1996 году собрался в президенты, она сделала все, чтобы убедить его не участвовать в выборах. В отличие от мужа она понимала, что без телевидения, без печати сделать ничего невозможно. "Тебе даже пикнуть не дадут", - сурово увещевала она мужа и очень гневалась на советников, склонявших Горбачева к вступлению в гонку.