Остин Райт - Островитяния. Том второй

• Название: Островитяния. Том второй
• Автор: Остин Райт
• Издательство: Терра
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00749-8

Второй том романа-эпопеи продолжает знакомить нас с приключениями молодого американца Джона Ланга в не существующей ни на одной карте Островитянии. Читатель снова встретится с удивительными обитателями — мужественными, красивыми и гордыми людьми. Любовь и смертельные опасности, душевные тревоги и тонкий юмор, перемежаясь на страницах романа, подводят нас к решающему повороту в судьбе героя.

---

— Хис изменил нам, — сказал Дорн. — Пишет, что не уверен, что мы выбрали правильный путь, который может принести пользу. Конечно, это не очень-то понравилось Наттане.

— Еще бы, — сказал я, полагая, что сама Наттана не возражала бы против моего ответа.

— Некке тоже! — со смехом добавил Дорн. Потом в упор взглянул на меня. — Некке тоже, — повторил он, хрустнув пальцами.

Объяснение было неизбежным; я приготовился.

— Она — за нас, — сказал Дорн, — во всяком случае будет за нас, как только в стране станет спокойнее. Конечно, она несколько уязвлена, но так все и должно быть.

Боль на мгновение омрачила его воодушевленное, счастливое лицо.

— Какое-то время, — продолжал Дорн, — мне казалось, что либо я не выдержу, либо она взглянет на вещи по-моему, — и то и другое случилось.

Слова Дорна заставили меня с радостью и облегчением перевести дух, от внезапного чувства одиночества не осталось и следа.

— Очень рад! — сказал я.

— Она не помешает нашим отношениям, — неожиданно заметил Дорн. — Я мечтаю добиться ее, и она мечтает обо мне — этого достаточно. Она сделает все, чтобы я зажил полной жизнью, чего не было раньше. Я стану спокойнее, она же будет чувствовать себя более уверенно. Так и должно быть.

Уж не старался ли Дорн подавить в себе последние сомнения? Во всяком случае он больно задел меня, и хотя я вовсе ему не завидовал, но одиночество и неосуществленные желания снова остро дали о себе знать. Целебный покой жизни в поместье, путешествие и затея с газетными статьями в мгновение ока превратились в пошлые, скучные и бесплодные попытки хоть как-то утешиться.

— Для меня, — говорил между тем Дорн, — Некка была единственной. Другая женщина не могла дать мне… полноты, в Некке — все: вся полнота моей апии и ании. Я совершенно ясно понял, к чему так давно стремился: к жизни с Неккой, такой, какой она может и обещает быть. Она — то, чего не хватало моему сердцу, чувствам, моему дому. Никакая иная женщина не нашла бы там себе места… Да, лет девять-десять назад было несколько женщин, которые могли бы стать мне так же дороги. Конечно, я никогда не терял надежды, хоть мы и были так далеко друг от друга, что порой я впадал в отчаяние. Никто не мог с нею сравниться. В этом я не исключение, и очень хорошо, очень ясно представлял себе картину нашей жизни вместе, какой она могла бы быть. Если у мужчины нет перед глазами такой отчетливой картины, если он не может, вплоть до мелочей, представить себе жизнь с женщиной, если он просто любит ее и хочет обладать ею — тогда, если ему это не удается, он на время находит утешение в других женщинах, с которыми ему даже проще. Но мне это не удавалось, и, бывало, я едва ли не жалел себя.

Дорн рассмеялся, потянувшись всем своим большим, сильным телом.

— Теперь я себя не жалею, — добавил он.

— Я тоже, и очень рад за тебя.

— Спасибо за такие слова, — ответил Дорн. — Твои чувства мне известны.

— Я и вправду очень-очень рад!

Дорн глубоко вздохнул.

— Мне было не так-то просто сказать тебе все. Как только у меня появится время, я поеду к ней, а это будет зависеть от того, что произойдет за ближайшие шесть дней. Она сейчас в Верхней усадьбе.

Он резко поднялся.

— Что я могу для тебя сделать?

— Теперь — ничего.

— Позже мы снова отправимся в путешествие. А Остров?.. Ты ведь приедешь опять?..

— Конечно!

— Придешь к нам на обед тринадцатого? Сестра тоже будет.

— Нет, если ты не против.

— Никто не обидится. Соберется много народу: Тор, Дорна, Мора, дипломаты. Хисов мы не звали. Мы не делаем тайны из того, что это вечер наших сторонников и друзей. Если будет возможность, объясни Наттане, почему ее отец не приглашен. Вряд ли я сам успею.

Скоро мы расстались… Что ж, пожалуй, тринадцатое — подходящий день, чтобы навестить Наттану. Дорн теперь в некотором смысле отдалился от меня, или так только казалось, хотя я изо всех сил старался уверить себя, что это не так.

Удивительно и странно было, как чувство собственного одиночества, несмотря на живейший интерес к происходящему, заставляло воспринимать его как нечто далекое, некое театральное представление, и, зная, что назавтра увижу Дорну, я заснул не сразу и проснулся оттого, как нервно и часто билось мое сердце.

Одиннадцатое июня тысяча девятьсот восьмого года! В этот день просто невозможно было думать о сетях, которыми опутала тебя злая судьба, размышлять о собственных потерях и невзгодах; в этот день нельзя было ни на минуту усомниться в том, что все то великое, что должно произойти, произойдет наяву. Скоро должно было свершиться самое великое событие в истории Островитянии, немаловажное и для остального мира, — проверка того, отстоит ли нация свое право на исключительность, на то, чтобы жить по-своему, отказавшись покориться молодой западной цивилизации, основанной на торговле и промышленности, сможет ли народ отстоять свои материальные богатства, которых так жадно домогались другие народы, видя, что иностранные державы угрожают тому, что он полагал несомненным благом. И все же, проведя весь день за письменным столом, я почти утратил ощущение реальности, хотя рассудком понимал, насколько все реально.

Пришло приглашение от Моров: на следующий день они давали большой обед. Я отказался, боясь встретить Дорну, и почти сразу пожалел о своем отказе.

Наконец настало время идти к Ламбертсонам. Вступление было у меня уже готово, остальное я собирался пополнять, подобно летописцу, день за днем. Мы пообедали в гостинице (все были одеты в европейское платье) и отправились во дворец в конных экипажах. Посол с супругой, секретарь, подруга миссис Ламбертсон, двое американцев и я — составили более многочисленную и внушительную группу, чем мы с Джорджем год назад.

Мы приехали к самому началу. Все ложи лордов провинций, кроме одной или двух, были заполнены. При первом взгляде на одежды собравшихся возникло впечатление палитры, на которой некий безумный художник смешал в неистовом порыве все имевшиеся у него под рукой краски. Различить отдельные лица было невозможно. И над всем этим под сводами зала царило ослепительное безмолвие света, золотое сияние которого будоражило не меньше, чем цвета одежд. Лица собравшихся в нашей ложе отливали оранжеватым румянцем, глаза горели.

Ламбертсон попросил меня занять место слева от него, его жена стояла справа, а ее подруга — позади.

Сердце мое бешено колотилось, многоцветное кружево плыло перед глазами. Лица казались миниатюрными портретами.

Наконец дверь, маленькая дверь в ничем не украшенной стене распахнулась, и в проеме ее появился Тор в зеленом одеянии, с высоко поднятой головой. Чуть сзади от него, слева я увидел маленькую хрупкую фигурку, тоже в зеленом. Выждав минуту, они двинулись вперед, выступая с почти механической правильностью — ярко-желтые кудри рассыпались по плечам короля, королева с каштановыми кудрями была ниже ростом, но держала столь же горделиво.

Оба остановились между рядами лож. Лучистые глаза Тора медленно обвели собрание. Королева стояла на полшага позади. Подбородок ее был приподнят. Лицо выражало ровное довольство, так же как и лицо Тора, словно до того, как выйти к нам, они смеялись чему-то вместе и не успели окончательно придать своим лицам подобающее торжественное выражение.

Так стояли они рядом, и, казалось, время замедлило свое течение.

И вот высоким звонким голосом Тор произнес древние ритуальные слова приветствия: «Король рад видеть у себя представителей народа Островитянии…»

Теперь эти двое знали друг друга так, как могут знать только близкие мужчина и женщина. Я чувствовал слабость в коленях, голова кружилась.

— Совет в сборе! — провозгласил Тор своим, как всегда, спокойным, непринужденным голосом и, отступив немного, повернулся к той, чье имя значилось теперь первым в подлежащем оглашению свитке.

— Дорна!

Эхо подхватило с любовью хотя и чуть-чуть шутливо произнесенное имя королевы. Дорна грациозно и почтительно, но тоже словно бы играя, поклонилась королю. Я пылал, и в то же время ледяной озноб пробирал меня.

— Тора!

Легко, явно не думая о том, сколь великолепно каждое движение его высокой, ладной и крепкой фигуры, Тор обернулся к стоявшей за ним сестре.

Да, вот он, мужчина, полюбивший и отнявший у меня мою Дорну.

Принцесса несколько сухо поклонилась.

— Дорн!

— Мора!

Предустановленный веками порядок.

Наклонившись к мужу, миссис Ламбертсон шепнула:

— А королева очень хорошенькая…

В тот день Дорна действительно была хороша. Волосы ее были убраны с незатейливым изяществом. Она стояла, опершись рукой о бедро, откинув плащ так, что была видна его коричневато-желтая подкладка и плавно изогнутая линия от талии до колена. Она выглядела более стройной, нежной и юной, чем прежде. Даже выражение ее лица было как у хорошенькой, слегка избалованной девочки.