Бернхард Шлинк - Обман Зельба

• Название: Обман Зельба
• Автор: Бернхард Шлинк
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01303-2

Впервые на русском языке издается серия из трех детективов Бернхарда Шлинка — автора знаменитого «Чтеца». Герхард Зельб, харизматичный частный сыщик, уже знакомый нашим читателям по первому роману серии («Правосудие Зельба»), вновь берется за дело, которое только на первый взгляд кажется незамысловатым, сугубо частным расследованием. Поиски пропавшей девушки по просьбе человека, назвавшегося ее отцом, оборачиваются настоящим авантюрным детективом, в котором причудливо переплетаются любовь и политика, идеализм и терроризм, настоящее и прошлое, обман и самообман. Как тонко подметил умница Зельб, «все убийства совершаются ради оправдания того или иного самообмана», в чем предстоит убедиться читателям второго романа серии, красноречиво названного «Обман Зельба».

---

Я попытался воспроизвести в памяти подбородки и бедра женщин, которых знаю.

— Или Верена, ночная сестра… Породистая бабенка, но то, что сейчас выглядит аппетитной развратницей, скоро станет просто теткой. Раньше мне было плевать, а сейчас заметил, и всё — топка погасла…

— А что ты имеешь против теток? Я думал, ты в каждой юбке видишь Елену.

— Так оно и было, и меня это вполне устраивало, и я хотел бы, чтобы все осталось по-старому… — Он печально вздохнул. — Но не получается. Сейчас я в каждой юбке вижу только Ксантиппу.

— Может, это просто оттого, что ты болен? Ты ведь, кажется, еще никогда не болел?

Он уже рассматривал эту версию и отбросил ее как ошибочную.

— Я давно мечтал полежать в больнице, чтобы со мной нянчились молоденькие сестрички.

Мне так и не удалось рассеять мрак в его душе. На обратном пути в палату он уже не отказывался от моей помощи. Сестра Ева помогла ему улечься на кровать. Она была не просто Евой, она вполне соответствовала своему имени, но он даже не удостоил ее взглядом. Когда я собрался уходить, он удержал меня за рукав:

— Может, это расплата за то, что я любил женщин?

Я ушел. Но ушел слишком поздно: он заразил меня своим унынием. Вот, пожалуйста, думал я, человек сделал женщин смыслом всей своей жизни — не мимолетные блага, такие как слава и почести, не поверхностные ценности, такие как деньги и имущество, не обманчивую ученость и не суетную власть. Но это ему не помогло, духовный и жизненный кризис все равно наступает, как и у всех остальных. Мне даже не пришло в голову никакого преступления, которым Филипп мог бы оправдать свой самообман.

Я позвонил фрау Бюхлер.

— Я знаю, кто убийца. Но мне неизвестен мотив, у меня нет доказательств. Может быть, господин Вендт знает больше, чем ему кажется, — мне сейчас действительно нужно поговорить с ним.

— Позвоните еще раз через пару часов. Я попробую вам помочь.

Я отправился в Луизен-парк кормить уток. В три часа я снова набрал номер фрау Бюхлер.

— Будьте завтра утром у себя в конторе. Я еще точно не знаю, в какое время он к вам заглянет, но он обещал зайти к вам. — Она помедлила немного. — Господин Вендт — человек, привыкший властвовать, и часто бывает резок и груб. В то же время он очень чувствительный человек. Если вы собираетесь сообщить ему что-то неприятное и болезненное о Рольфе и его смерти, постарайтесь это сделать как можно осторожнее. И не суйте ему в руки счет, отправьте его мне по почте.

— Фрау Бюхлер, я…

Она положила трубку.

27 Головой, а не задницей

В десять часов я был у себя в конторе. Я полил пальму, вытряхнул пепельницы, вытер пыль на письменном столе и на шкафу и аккуратно разложил ручки и карандаши.

Раздался звонок. Шофер Вендта сообщил мне из машины по радиотелефону, что господин Вендт будет у меня через полчаса.

Он приехал на «мерседесе». Шофер открыл ему дверцу. Прежде чем выйти из машины, Вендт окинул взглядом дом и контору, дымчатые стекла с зеркальными вставками на двери и в витринах бывшей табачной лавки и надпись: «Герхард Зельб. Частный детектив». Он медленно вылез из машины и остановился, неуверенно, словно прислушиваясь к себе, словно стараясь найти равновесие для своего тяжелого тела. Слон, который, на секунду застыв на месте, тяжело покачивает головой и хоботом и о котором не знаешь, то ли он разучился пользоваться своей мощью, то ли, наоборот, в следующую секунду ринется вперед, сметая все на своем пути. Наконец он тяжелыми шагами двинулся ко входу. Я открыл дверь.

— Господин Зельб? — спросил он низким, рокочущим голосом.

Я поздоровался с ним. Несмотря на летнее тепло, ему было холодно, и он не стал снимать пальто.

Как только мы сели за стол, друг против друга, он сразу же приступил к делу:

— Кто его убил?

— Вы вряд ли его знаете. Когда-то они были друзьями, потом много лет ничего не слышали друг о друге, а недавно их дороги опять пересеклись, и между ними возник конфликт. Я еще не знаю, оказал ли он давление на вашего сына, или, наоборот, ваш сын оказал на него давление, что он хотел от вашего сына или что хотел от него ваш сын. Вы общались с сыном в последние дни или недели перед его смертью?

— А вы как думали! Мы с ним отец и сын! Он выучился, получил диплом, стал доктором — иногда моего ума не хватает, чтобы понять, что он говорит или делает. А он ничего не смыслит в моих делах. Но он всегда меня уважал. Всегда! — Старик стукнул по столу кулаком. Лицо его при этом было неподвижно. Из-за мощных височных костей, скул и подбородка оно казалось угловатым, несмотря на тучность; взгляд из-под нависшего широкого лба и густых бровей был тверд, веки не моргали, глаза не бегали — шевелились только губы, из которых исходил этот низкий рокот.

— Господин Вендт, вам знакома местность между Фирнхаймом и Лампертхаймом? Лес, в котором расположен американский склад?

— А что такое?

— Ваш сын имел отношение к террористическому акту, который был совершен на этом складе. Вернее, к тем, кто его совершил. В его папке лежал план этой местности. Полиция ничего вам об этом не говорила?

Он покачал головой.

— Что за план?

— Ничего особенного. Автодорожная развязка «Фирнхаймский треугольник», ну и несколько километров вокруг, с номерами зон и районов, черно-белая ксерокопия в формате А-четыре.

— Рольф… — Он замолчал.

— Что Рольф?

— Я бы рад был сделать для своего сына больше. Вы знаете, где и как он жил, — да он мог бы иметь такие квартиры!.. Для чего я всю жизнь трудился не покладая рук?

Этого я не мог ему сказать и терпеливо ждал.

— Мне для него ничего было не жаль. Но карту…

— Какую карту?

Он молчал, уставившись на крышку стола перед собой, потом взял карандаш и принялся неуклюже вертеть его в своих огромных, как лопаты, руках.

— Я не хотел, чтобы все начиналось с начала. Не знаю, насколько глубоко он тогда увяз в этой истории. Во всяком случае, ему очень нелегко было со всем этим разделаться. Когда он начал работать, это чуть не испортило ему карьеру, а теперь, когда он мог по-настоящему встать на ноги, со своей собственной клиникой или больницей, — неужели он опять вляпался в эти дела?

— Какая тут связь — между всеми этими политическими историями, в которых был замешан ваш сын в начале семидесятых, и картой, о которой вы упомянули?

Карандаш переломился пополам, и Вендт грохнул ладонью по столу, прихлопнув оба обломка.

— Я вас нанимал не для того, чтобы вы меня допрашивали!

Я не ответил.

Он тоже молчал и смотрел на меня так, словно я был горькой микстурой, — глотать или не глотать? Когда я уже раскрыл рот, чтобы продолжить, он махнул мне рукой и заговорил сам. За несколько дней до смерти Рольф попросил у него карту, на которой были обозначены места, где после войны в Фирнхаймской пустоши и в Лампертхаймском лесу были захоронены боевые отравляющие вещества. Он уже однажды пытался добраться до этой карты.

— Тогда он еще учился в школе и как раз перед этим попал в аварию на украденном автомобиле и к тому же без прав. Я использовал все свои связи, сделал все, что только мог, чтобы вытащить его из этого дерьма. И вот, не прошло и нескольких дней, как я застаю его ночью в моем кабинете и вижу, как он ищет в моем столе и в моем сейфе эту карту. Я отметелил его так, что он ни сесть, ни встать не мог. Может… — Во взгляде его появилась неуверенность. — После этого он был как шелковый, закончил школу, университет, стал доктором. Выходит, взбучка пошла ему на пользу? Я уж закрыл глаза на то, что он не захотел стать хирургом, — тут уж каждый сам решает, чего он хочет. А то, что он со мной почти не разговаривал, — не знаю, что вам там рассказывали про меня и про него, но все наладилось бы. В определенном возрасте мальчишки часто воюют со своими отцами. Это проходит. — Он опять твердо смотрел на меня.

— А зачем ему была нужна эта карта?

— В первый раз он мне не успел толком ничего объяснить, а во второй раз — не захотел ничего объяснять. А что, убийце нужна была эта карта? Вы хотите сказать, что мой сын был бы жив, если бы я дал ему карту? — Он поднялся. — Мне был нужен он, понимаете, — он. И чтобы он бросил эту проклятую политику. Пусть бы себе забирал эту карту, она мне больше не нужна.

Я не мог с уверенностью сказать ему то, что ему хотелось услышать. Я не знал, что предшествовало смерти Рольфа в тот дождливый день под мостом автострады. Но даже если карта могла стать мотивом убийства, мне трудно было представить себе, что кто-то убил Рольфа, пытаясь заполучить от него эту карту.

— Эта карта стоит того, чтобы кто-то мог пойти из-за нее на убийство?

— Сегодня? Раньше — может быть. Представьте себе этот район — Людвигсхафен-Мангейм-Гейдельберг. Если бы, вместо того чтобы смотреть, как он срастается и разрастается, власти захотели основать для разгрузки еще один город — настоящий город, — то лучшего места, чем пространство между Лампертхаймом, Бюрштадтом, Лоршем и Фирнхаймом не найти. Автострада и железная дорога, двадцать минут на скоростном поезде до Франкфурта и двадцать минут на машине до Гейдельберга; вокруг природа, до Оденвальдского и Пфальцского леса рукой подать — заманчиво, верно? В шестидесятые и семидесятые годы это было даже очень заманчиво. Но сегодня уже думают и планируют по-другому. Сегодня опять все маленькое, миленькое, с башенками и эркерочками. Зато научились делать скоростные поезда. Если хотите знать мое мнение, мы бы все только выиграли, если бы тогда власти думали головой, а не задницей.