Андрей Звонков - Закон сохранения

• Название: Закон сохранения
• Автор: Андрей Звонков
• Жанр: Ужасы и Мистика

Горько? Лекарство вкусным не бывает.

---

Он иногда вспоминал и о Нике, не скучал, но и не забывал. Вспоминал лишь как курьезное и неожиданное приключение, стараясь не вспоминать свои мысли и свое покаяние. Какая связь может быть между его женой и Никой? Вроде бы, чего в жизни не случается? Прошло несколько месяцев после смерти жены, Виталий Васильевич втянулся в работу, приезжая к Юльке, ужинал, и возвращался домой, только чтоб погладить свежую рубашку и выспаться перед новым рабочим днем. И он бы пребывал в таком же состоянии и дальше, если б однажды в середине апреля, она сама не появилась в его кабинете.

Как пишут в женских романах "дверь распахнулась, на пороге стоял он". Да, в дверях стояла она. Все такая же парадоксальная, черные прямые волосы, светло-голубые глаза, необыкновенно тонкий почти неприметный макияж, серый строгий костюм. Пиджак расстегнут, под ним тонкая бязевая рубашка с кружевами и глубоким, откровенно сообщающим, что тут бюстгальтеры не признаются, вырезом в котором поблескивала плетеная золотая цепочка. Юбка чуть ниже колен, черные дорогие с отливом колготки и отороченные мехом короткие, по щиколотку, сапожки. Мужское начало Кабанова немедленно напомнило о прошлогоднем приключении. Он встал из-за стола, но выйти не мог. Начало предательски себя повело. Ника не стала мучить Кабанова, она улыбнулась, и проходя ближе, сказала:

— Здравствуйте, Виталий Васильевич. Я не помешала?

Он пожал протянутую ладошку, поцеловать галантно не решился. Ника села на стул для посетителей, Кабанов опустился в свое кресло.

— Какими судьбами? — спросил Виталий Васильевич, сдвигая на край стола кипу историй.

— Случайно, — ответила Ника, — вызвали для консультации. Вот, решила заглянуть. Слышала о вашем горе. Примите мои соболезнования. — она понизила тон и прибавила в голосе сочувственных ноток. Кабанов проникся.

— Спасибо.

Началась пауза, и ни Ника ни Виталий Васильевич не торопились ее прервать, но и тянуть чересчур долго было глупо. Наконец, Кабанов предложил:

— Может быть, чаю? — Ника усмехнулась, чуть приоткрыв верхние резцы, — кофе не предлагаю, кофе у меня, так себе, а вот чай хорош — с бергамотом!

— Ну что ж, чаю, так чаю!

Пока закипал чайник, Ника разглядывала выкрашенные водоэмульсионной краской и до середины забранные в деревянные панели стены Кабановского кабинета, кипы историй болезней, сиротливый блестящий электрический чайник, не современные быстро нагревающиеся, а еще тот, металлический с электрическим шнуром вставленным специальную фишку. Она спросила, кивая на кипы историй:

— Много работы… — вопросительная интонация поглотилась утвердительной, и Кабанов кивнул,

— Много, полторы тысячи коек. Это вам не фунт изюма.

— Да уж, — согласилась Ника. — В нашем ПНД ничего толще амбулаторных карт не бывает.

Когда чай заварился, и Виталий Васильевич разлил заварку по чашкам, себе покрепче, Нике послабее, аромат баргамота поплыл через щели в коридор. Кабанов открыл коробку дареных конфет Визит. Ника аккуратно чуть ли не ноготками взяла сыпучую конфетку. Запивая горячим чаем, стала кушать.

Кабанов обратил внимание, что ногти у нее под стать волосам покрыты черным лаком. Желая расставить точки над и, он поставил кружку и стараясь не смотреть в ее глаза, спросил:

— Ника, вот только честно, объясните, зачем я вам нужен?

Она не дрогнула, не поднимая глаз, и не ставя кружечку на стол, а наоборот держа у лица спросила негромко:

— В каком смысле?

— В самом прямом, — как можно тверже сказал Кабанов.

Ника несколько секунд прихлебывала чай, оставляя на краях чашки розовые отпечатки помады, и сказала:

— Нравитесь.

Кабанов усмехнулся.

— Разрешите не поверить. Я может и не очень хорошо разбираюсь в людях, особенно в женщинах, но я достаточно критичен к себе. — Он говорил совершенно искренне. Ему вообще очень помогал стол, то что он стоит между ним и Никой как стена, как пограничная полоса. Если б не стол, его волнение проявлялось бы ярче. Он вынужден был бы ходить или ерзать, еле еще как-то вести себя. А стол был надежной разделительной полосой. — Я не могу нравиться женщинам. Была только одна, которая честно любила меня. И я любил ее. Так что не понимаю я ваших порывов, уж извините. Тем более, что несмотря на довольно близкое знакомство, я ничего о вас не знаю.

Все время Кабановского монолога, Ника молча смотрела в чашку, кончиком ногтя водила по краю. Когда же он закончил, произнесла:

— То, что вы чересчур придирчивы к себе, очевидно. То есть мне это заметно. То, что в вашей жизни была только одна женщина, которой вы доверяли, тоже понятно. Но это не означает, что предел вами достигнут. Судьба сама освободила вас. Относительно, конечно, освободила. Да я не в претензиях. Вы мне действительно очень симпатичны, Виталий Васильевич. Скрывать мне нечего, а о себе я вам кое-что рассказывала, тогда, еще на той конференции. Помните?

Кабанов напряг память. Действительно, Ника что-то ему говорила, но рокот динамиков, переливание из пустого в порожнее докладчиками проблем современного здравоохранения, проблем ОМСа, и что-то еще… и Ника с другой стороны, что-то рассказывавшая. Нет. Он ничего не мог вспомнить, кроме того, что она разведена и детей нет. Да, точно, она говорила, что вышла замуж еще в институте, спустя несколько лет они разошлись. Но больше — ничего. Но и этого хватило, что б Кабанов ощутил угрызения совести и сменил холодность на благожелательность. Он рассеянно потер лоб и пробормотал:

— Да, действительно, что-то припоминаю, извините.

Ника допила чай, поставила чашку на блюдце.

— Виталий Васильевич, теперь вы скажите честно — что вам мешает сейчас выйти из-за стола, и поговорить со мной неофициально?

Кабанов мотнул головой:

— Ничего.

— Хорошо, а что вам мешает, поехать ко мне домой? — Виталий Васильевич бросил взгляд на настенные часы, — Ведь рабочий день уже кончился. — Действительно уже — шестой час.

— Вы знаете, Ника, честно говоря, — Кабанов, — немного поежился, но вдруг мелькнула мысль, что Преображенский сейчас слюнями бы истек рядом с такой женщиной, захотелось на мгновение, что бы Боря их увидел, — ничего не мешает.

— В таком случае — поехали.

Уходя, пока Виталий Васильевич запирал кабинет, какое-то тревожное чувство шевельнулось в сердце. Опять кофе пить? Да уж. Теперь есть кодовое слово для сексуальных отношений. Надо как-то дистанцироваться. Отчего ж Ника так настойчива? В то же время, они совершенно случайно встретились на той злосчастной конференции, будь она неладна. А почему — неладна? Оно что ему мешает? тебе, дураку больше всего мешает, то что не ты тащил даму в койку, а она тебя… А почему — мешает? Эмансипированная особа, может, с несколько феминистскими наклонностями, цельная, трезвая женщина. О чем можно еще мечтать? Замуж не просится, пока во всяком случае. К дочерям, даст Бог, претензий тоже иметь не будет. Да и я не приглашаю ее в мачехи. Как-то не вяжется она с такой ролью. А если я ее устраиваю в постельном отношении, то что ж плохого? Радуйся, дурак! Такой подарок сам в руки падает, а ты еще кочевряжишься.

Их отношения начались. Какое интересное выражение. Да отношения. Ни любовью, ни сожительством этого назвать было нельзя. Он два, иногда три раза в неделю, после ее звонка, заезжал за ней на работу, и затем они катили в Чертаново, их встречи бывали то длиннее, то короче, иногда он забывал, что ему через пять лет стукнет шестьдесят. Как гром среди ясного неба, грянуло — Главный уходит на пенсию! И в департаменте здравоохранения Москвы им с замшей по хирургии объявили, что сейчас решается вопрос, кто из них станет Главным врачом больницы, либо им дадут Главного со стороны… В полном развале чувств замы вернулись в больницу. Всю обратную дорогу замша уверяла Кабанова, что ей руководство клиникой совершенно до звезды. Что ей бы самой до пенсии доработать! Что руководить клиникой, себе дороже! Вон как Главного-то укатали, словно сивку крутые горки! И Кабанов с ней соглашался. Про себя думая, а мне оно надо? Мне ведь тоже скоро пенсия светит. Это я тут как молодой с Никой отрываюсь. А ведь если трезво взглянуть на жизнь, она плавно катится к концу. Ника, Ника — он во второй приезд более внимательно стал рассматривать обстановку, и приметил много всяких интересных мелочей. Квартира двухкомнатная, и Виталий Васильевич, заглянув во вторую комнату, остолбенел. Мягкое кожаное кресло, зеркальное трюмо, подсвечники, большое количество различных металлических символов, какие-то звезды, круги, Большой стеклянный шар на треноге. И Диплом в деревянной рамке с красной лентой и сургучной печатью, испещренный кривыми значками, на котором ясным английским языком указывалось, что Вероника Р. Гольдберг прошла годичный курс магии, и является дипломированным магистром. Ника, вошедшая в комнату, следом, с хохотом утащила оттуда Кабанова. А тот удивленно спрашивал: