Сэй-Сёнагон - Записки у изголовья (Полный вариант)

• Название: Записки у изголовья (Полный вариант)
• Автор: Сэй-Сёнагон
• Жанр: Древневосточная литература

«Записки у изголовья» принадлежат перу, а точнее, кисти придворной дамы и известной писательницы конца X — начала XI в. Сэй Сенагон. Книга представляет собой собрание тонких и часто иронических наблюдений, афористических отрывков, дневниковых записей и пейзажных зарисовок. По изысканности литературной формы, психологической точности и богатству образного языка «Записки у изголовья» считаются жемчужиной японской средневековой художественной литературы. В отличие от широко распространённого в сети сокращённого варианта, в данный файл включёны все пропущенные фрагменты классического перевода Веры Марковой, отчего его длина увеличилась в 4 раза.

---

— Росли ли там „сосны на черепицах“?[174]

Он сразу узнал, откуда эти слова, и, полный восхищения, стал напевать про себя:

„От Западных ворот столицы недалеко…“»

Вот любопытный рассказ!

84. Когда мне случалось на время отбывать в мой родной дом…

Когда мне случалось на время отбывать в мой родной дом, придворные постоянно навещали меня и это давало пищу кривотолкам. Но поскольку я всегда вела себя осмотрительно и нечего было мне таить от людей, что ж, я не огорчалась, пусть себе говорят.

Как можно отказать посетителям, даже в поздний час, и тем нанести им жестокую обиду? А ведь, бывало, наведывались ко мне и такие гости, кого не назовешь близкими друзьями.

Сплетни досаждали мне, и потому я решила на этот раз никому не говорить, куда еду. Только второй начальник Левой гвардии господин Цунэфуса и господин Наримаса были посвящены в мой секрет.

Младший начальник Левой гвардии Норимицу — он-то, разумеется, знал обо всем — явился навестить меня и, рассказывая мне разные разности, сообщил, между прочим:

— Вчера во дворце господин Сайсё-но тюдзё настойчиво допытывался у меня, куда вы скрылись: «Уж будто ты не знаешь, где твоя „младшая сестрица“? Только притворяешься. Говори, где она?» Я уверял его, что знать ничего не знаю, а он нещадно донимал меня расспросами.

— Нелепо мне было выдавать ложь за правду, — продолжал Норимицу. Чуть было я не прыснул со смеха… У господина Сайсё-но тюдзё был такой недоуменный вид! Я боялся встретиться с ним взглядом. Измучившись вконец, я взял со стола немного сушеной морской травы, сунул в рот и начал жевать. Люди, верно, удивлялись: «Что за странное кушанье он ест совсем не вовремя!» Хитрость моя удалась, я не выдал себя. Если б я рассмеялся, все бы пропало! Но я заставил Сайсё-но тюдзё поверить, будто мне ничего не известно.

Все же я снова и снова просила Норимицу быть осторожнее:

— Смотрите же, никому ни слова!

После этого прошло немало времени.

Однажды глубокой ночью раздался оглушительно громкий стук.

«Кто это ломится в ворота? — встревожилась я. — Ведь они возле самого дома».

Послала служанку спросить, — оказалось, гонец из службы дворца. Он сказал, что явился по приказу младшего начальника Левой гвардии, и вручил мне письмо от Норимицу. Я поднесла его к огню и прочла:

«Завтра кончается „Чтение священных книг“[175]. Господин Сайсе-но тюдзё остался во дворце, чтобы находиться при особе императора в День удаления от скверны. Он неотступно требует от меня: „Скажи, куда скрылась твоя ″младшая сестрица″? Не отговориться от него. Больше я молчать не могу. Придется мне открыть вашу тайну… Как мне быть? Поступлю, как велите“».

Я ничего не написала в ответ, только завернула в бумагу стебелек морской травы и отослала его Норимицу.

Вскоре он пришел ко мне.

— Всю эту ночь Сайсё-но тюдзё выпытывал у меня вашу тайну, отозвав в какой-нибудь темный закуток. Настоящий допрос, сущая мука! А вы почему мне не ответили? Прислали стебелек дрянной травы! Странный подарок! Верно, это по ошибке? — недоумевал Норимицу.

Мне стало досадно. Значит, он так ничего и не понял! Молча я взяла листок бумаги, лежавший на крышке тушечницы, и написала на нем:

Кто скажет, где она,
Когда нырнет рыбачка?
Молчит трава морская.
Затих вспененный ключ…
К разгадке береги!

— А, так вы сочинили стишки? Не буду читать! — Норимицу концом своего веера отбросил листок и спасся бегством.

Мы были так дружны, так заботились друг о друге — и вдруг, без всякого повода, почти поссорились!

Он прислал мне письмо:

«Я, пожалуй, совершил промах, но не забывайте о нашем дружеском союзе и, даже разлучась со мной, всегда смотрите на меня как на своего старшего брата».

Норимицу часто говорил:

«Если женщина по-настоящему любит меня, она не пошлет мне стихов. Я ее стал бы считать кровным врагом. Захочет со мной порвать, пусть угостит меня стишками — и конец всему!»

А я послала ему ответное письмо с таким стихотворением:

Горы Сестра и Брат
Рухнули до основанья.
Тщетно теперь искать,
Где она, Дружба-река,
Что между ними струилась?

Думаю, Норимицу не прочитал его, ответа не пришло.

Вскоре он получил шапку чиновника пятого ранга и был назначен помощником губернатора провинции Тото`ми. Мы расстались, не примирившись.

85. То, что грустно видеть

Как, непрерывно сморкаясь, говорят сквозь слезы.

Как женщина по волоску выщипывает себе брови[176].

86. Вскоре после того памятного случая[177], когда я ходила к караульне Левой гвардии…

Вскоре после того памятного случая, когда я ходила к караульне Левой гвардии, я вернулась в родной дом и оставалась там некоторое время. Вдруг я получила приказ императрицы немедленно прибыть во дворец.

Одна из фрейлин приписала со слов государыни:

«Я часто вспоминаю, как я глядела тебе вслед, когда ты шла на рассвете к караульне Левой гвардии. Как можешь ты быть столь бесчувственной? Мне этот рассвет казался таким прекрасным!..»

В своем ответе я заверила государыню в моей почтительной преданности. И велела передать на словах:

«Неужели могу я забыть о том чудесном утре? Вы сами разве не думали тогда, что видите перед собой небесных дев в лучах утренней зари, как видел их некогда Судзуси?»

Посланная мной служанка скоро вернулась и передала мне слова государыни:

«Как могла ты унизить твоего любимца Наката`да, вспомнив стихи его соперника? Но забудь все свои огорчения и вернись во дворец сегодня вечером. Иначе я тебя от всего сердца возненавижу».

«Мне было бы страшно навлечь на себя хоть малейшую немилость. Тем более после такой угрозы, я готова жизнь отдать, лишь бы немедленно прибыть к вам», — ответила я и вернулась во дворец,

87. Однажды, когда императрица изволила временно пребывать в своей канцелярии…

Однажды, когда императрица изволила временно пребывать в своей канцелярии, там, в Западном зале, были устроены «Непрерывные чтения сутр».

Все происходило, как обычно: собралось несколько монахов, повесили изображения Будды…

Вдруг, на второй день чтения, у подножия веранды послышался голос нищенки:

— Подайте хоть кроху из подношений Будде.

— Как можно, — отозвался бонза, — еще не кончилась служба.

Я вышла на веранду поглядеть, кто просит подаяния. Старая нищенка-монахиня в невероятно грязных отрепьях смахивала на обезьяну.

— Что она говорит? — спросила я.

Монахиня запричитала:

— Я тоже из учеников Будды, следую по его пути. Прошу, чтоб мне уделили кроху от подношений, но бонзы скупятся.

Цветистая речь на столичный манер! Нищих жалеешь, когда они уныло плачут, а эта говорила слишком бойко, чтобы вызвать сострадание.

— Так ты ничего другого в рот не берешь, как только крохи от подношений Будде? Дело святое! — воскликнула я.

Заметив мой насмешливый вид, монахиня возразила:

— Почему это ничего другого в рот не беру? Поневоле будешь есть только жалкие остатки, когда лучшего нет.

Я положила в корзинку фрукты, рисовые лепешки и дала ей. Она сразу же стала держаться фамильярно и пустилась рассказывать множество историй.

Молодые дамы тоже вышли на веранду и забросали нищенку вопросами:

— Дружок у тебя есть? Где ты живешь?

Она отвечала шутливо, с разными прибаутками.

— Спой нам! Спляши нам! — стали просить дамы.

Нищенка затянула песню, приплясывая:

С кем я буду этой ночью спать?
С вице-губернатором Хита`ти.
Кожа у него нежна,
С ним сладко спать.

Песня была нескончаемо длинной. Затем она завела другую.

На горе Любовь
Заалели листья кленов,
Издали видна.
Всюду слава побежит.

Всюду слава побежит, пела монахиня, тряся головой и вертя ее во все стороны. Это было так нелепо и отвратительно, что дамы со смехом закричали:

— Ступай себе! Иди прочь.

— Жаль ее. Надо бы дать ей что-нибудь, — вступилась я.

Государыня попеняла нам:

— Ужасно! Зачем вы подбивали нищенку на шутовство? Я не слушала, заткнула себе уши. Дайте ей эту одежду и поскорей проводите со двора.

Дамы бросили монахине подарок:

— Вот, государыня пожаловала. У тебя грязное платье, надень-ка новое.

Монахиня поклонилась в землю, набросила дарованную одежду на плечи и пошла плясать.

До чего же противно! Все вошли в дом.

Но, видно, подарками мы ее приручили, нищенка повадилась часто приходить к нам. Мы прозвали ее «Вице-губернатор Хитати». Она не мыла своих одежд, на ней были все те же грязные отрепья, и мы удивлялись, куда же она дела свое новое платье?