Борис Казанов - Осень на Шантарских островах

• Название: Осень на Шантарских островах
• Автор: Борис Казанов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Мы набили штук двадцать топорков, пока шли к острову, курили, разговаривали нехотя:

-- Слышь, Колька? -- говорил Генка.

-- Чего?

-- Тепло как стало, а?

-- Это с берега тянет...

-- В городе сейчас жарко небось?

-- По радио передали: жара страшная...

-- Никак не могу летом отпуск получить, -- пожаловался он. -- А зимой что его брать? На судне работы все одно никакой. В кабак пойдешь или к повару на квартиру: огурчики там, помидорчики и все такое.

-- Дочка его как? -- спросил я.

-- Кто ее только не охмуряет! -- засмеялся Генка. Помолчал и добавил гордо: -- Зато с плаванья приду -- только моя будет!

-- Зачем она тебе такая?

-- Что ты понимаешь? -- возразил он. -- Какая ж это баба, если ее никто не домогается?

-- Нет уж, я себе такую найду, что ее никто не домогается, -- ответил я.

-- Разве что будет она страшнее паровоза... -- заметил он. -- Да и та изменит, в крови это у них...

Остров уже был перед нами -- два обрывистых холма, далеко отстоящие от береговой черты. В воздухе чувствовался резкий йодистый запах морских водорослей и запах цветущей ольхи -- она росла по берегам речушки, которая бежала среди холмов. Отсюда речушка просматривалась от истока до устья. На берегу не было видно навигационных знаков, только далеко слева, у мыса, горели три красных огня -- там находился сторожевой пост. Бухта была не защищена с востока, и сюда в плохую погоду, по-видимому, заходила с моря сильная зыбь. Сейчас море было тихое, только у берега ревел накат -начиналось сильное приливное течение. Я невольно засмотрелся на волны: они рождались у самого берега, чтоб, пройдя несколько метров, умереть. Когда волна отливала, по берегу, казалось, шла тень -- так жадно глотал воду песок... Я знал по карте, что здесь проходил район больших глубин, но это сейчас трудно было определить: вода была такая прозрачная в это раннее летнее утро, что песчаное дно, кажется, желтело у самых глаз, а ледянка и весла красиво отражались в воде -- до шляпки гвоздя, до последней царапины...

Мы перетащили ледянку через приливную полосу и приткнули ее в стороне, у известковой глыбы. Якорь я швырнул на берег, а Генка вдавил его сапогом в песок.

-- Пошли на базар, -- сказал он. -- Яиц наберем.

-- Иди сам, а я тут посижу, -- ответил я.

-- Чего так?

-- Я от глупышей прошлым разом до самого города отмывался...

-- Ничего, Колька! -- сказал он, подошел и обнял меня за плечи. -- Ты ведь лучше всех лазаешь по скалам, тебе удовольствие от этого.

Он правду сказал, я засмеялся радостно:

-- А ты полезешь?

-- А то как же? -- заверил он. -- Я от тебя ни на шаг...

Мы поднялись вверх по речушке до холма, который находился с левой стороны. Собственно, здесь была не одна, а целых две речушки, которые имели общее устье, но войти в него с моря на шлюпке было невозможно даже в полный прилив, потому что путь преграждала большая песчаная отмель, намытая штормами. В воздухе было полнейшее безветрие, от ольхи веяло здоровым сырым запахом, который бывает еще у нарубленных дров, если их внести с мороза в жарко натопленную избу. Казалось, ткань реки не шевелилась, хотя на самом деле речушка бежала довольно быстро; а я старался определить, есть ли в ней рыба, но ее трудно было обнаружить на ходу -- так она маскировалась под цвет гальки.

Мы обогнули холм с морской стороны, прыгая по твердым высохшим бревнам. Берег здесь был гористый, до того разрушенный волнами и ветром, что от него осталось лишь несколько скал, которые имели форму огромных треугольников. Водопад круто падал с вершины скалы, описывая дугу. Мы бросили ватники и стали карабкаться на скалу, хватаясь за рябиновые кусты. Я обогнал Генку, он остановился подо мной, упираясь спиной в валун, и закурил, а я забыл про него. Кайры летали вокруг, похожие на маленьких пингвинов, на меня сыпались помет, пух и перья, воздух гудел от птичьих крыльев и крика. Я взобрался наверх и стал ходить по базару, складывая в ведро самые крупные и красивые яйца, голубые и белые, а потом вспомнил про Генку и нагнулся, чтоб подать ему ведро. Генку я нигде не увидел и позвал его на всякий случай, но вокруг стоял такой птичий крик, что я даже голоса своего не услышал. Я стал осторожно спускаться вниз с тяжелым ведром в руке, а кайры летали у самого лица, и, кроме них, здесь были еще глупыши со своей вонючей слюной. Дело дошло до того, что один глупыш клюнул меня в лицо, я оступился от неожиданности и съехал с ведром под водопад. Яйца все разбились, я промок до нитки и направился с пустым ведром к лодке. Тут я увидел Генку -- он стоял на берегу и курил.

Я обмыл в ручье робу и оставил ее сохнуть на гальке, а сам -- голышом, в одних сапогах -- пошел на луг, чтобы не видеть Генку и не разговаривать с ним. Я сел на непросохшую траву и осмотрел ее, нет ли поблизости каких-либо букашек или муравьев. Здесь росло много черемши -- дикого чеснока. Я жевал его и ожидал солнца, чтоб согреться.

Генка подошел и сел рядом.

-- Дрожишь, дохляк? -- он засмеялся и толкнул меня.

-- Искупался в водопаде...

-- Чего ж ты лез туда? -- удивился он.

Я понял, что он хочет ссоры со мной, -- он на берегу бывает совсем дурной, -- и не ответил ему.

-- Ну? -- сказал он, побледнел и сжал кулаки.

Я поискал глазами, чем бы запустить в него, если он полезет драться, но ничего не нашел подходящего. Драки у нас не случилось, потому что Генка вдруг закричал:

-- Кони! -- И показал на море.

И тут я увидел лошадей, которые бежали по приливной полосе. Они были желтой масти, лохматые какие-то, а гривы и хвосты у них были белые и прямо развевались в воздухе. Накат настигал их, поддавал сзади, и лошади взвивались на дыбки, перебирая передними ногами, мотая оскаленными, словно улыбающимися мордами, и прыгали через волну -- это были невероятные, чудовищные прыжки, я никогда не видел, чтоб лошади так прыгали... Они перемахнули через речку и стремительной желтой струей вошли в луг, и головы их быстро поплыли над травой, а потом уже ничего не было видно, только ржанье стояло в воздухе...

-- Не сбрехал Степаныч, -- сказал я. -- А откуда они тут?

-- Дикие! -- сказал Генка, задыхаясь. -- От японцев остались... А бегут как, бегут, а? -- говорил он и крепко держал меня за плечи, будто боялся, что я сейчас побегу вслед за лошадьми, если он отпустит меня.

Я удивленно смотрел на Генку, а он вдруг оттолкнул меня, снял с пояса ремень и, пригнувшись, побежал по траве. Тут послышалось тоненькое ржанье, и я увидел жеребенка.

Жеребенок был мокрый после купания, раздувал ноздри и бежал по конскому следу, вернее, не бежал, а как-то смешно подпрыгивал, выпутывая из травы ноги, ничего не видя вокруг, в траве мелькал его темный круглый бок, и Генка, рванувшись жеребенку наперерез, метнул свой ремень, как лассо... Петля захлестнула жеребенка, он с перепугу присел на задние ноги, а потом взвился и захрипел, выпучив глаза, по Генка мертво повис на ремне. Я подбежал, и мы вдвоем повалили жеребенка. Жеребенок бился и ржал под ногами. Генка крепко держал его за голову, а я вытащил из-за голенища нож и, нащупав мокрый, скользкий в руках хвост, отрезал его по самую маковку...

-- Ты чего делаешь? -- заорал Генка. -- Гад!

-- Хвост, -- сказал я. -- На кисти!

-- Не трожь!

Мы отпустили жеребенка, но Генка не снимал с него ремня. Жеребенок стоял смирно, расставив худые ноги, кожа у него прыгала на спине, а бок обсыхал и становился желтым; он тяжело дышал и смотрел на нас круглыми блестящими глазами, звезда белела у него на лбу, и Генка вдруг обхватил его за шею и поцеловал прямо в мягкие черные губы.

-- Я твой папаша! -- сказал он весело. -- Что, не узнаешь?

-- Он хвост просит, -- засмеялся я.

-- Хвост у него новый отрастет... А этот я хранить буду! -- Он взял у меня хвост и сунул себе за пазуху. -- А ремень -- твой, -- сказал он жеребенку, -- носи его...

Жеребенок нехотя пошел от нас с Генкиным ремнем на шее, а Генка повалился на траву и сказал:

-- Все одно что девчонку милую поцеловал!

-- Скучно ему без человека, -- сказал я.

-- Колька! -- загорелся он. -- У тебя деньги есть?

-- А что?

-- Отдай их мне!

-- Вон какой! -- усмехнулся я. -- Мало тебе своих...

-- Колька! -- молил он. -- Я хочу жеребенка купить!

Я понял, что Генка шутит, и решил поддержать разговор.

-- Ты лучше большого коня купи, -- посоветовал я.

-- Что мне, белье на него вешать? -- ответил Генка. -- Мне жеребенка надо, оброть с кистями, с бляхами... девчонку милую -- чтоб у нее никого, кроме меня, не было, и жеребенка... чтоб катал ее, когда вырастет...

-- Все одно с моря не уйдем, -- сказал я и отвернулся от него. -Захватило оно нас, все одно...

-- Ты-то уйдешь... -- Он встал и, придерживая штаны, пошел к лодке. Я поплелся за ним.

Теперь он сидел на веслах, и я видел его лицо -- грубое и красивое, с длинным ртом и невыспавшимися глазами, и желто горели гильзы у него на поясе, и все кругом было оранжево-желтым от солнца, и я подумал о желтом жеребенке, а потом я перестал о нем думать.

НЕКРЕЩЕНЫЙ