Александр Казанцев - Тревоги ледяного грота (Купол Надежды - 3)

• Название: Тревоги ледяного грота (Купол Надежды - 3)
• Автор: Александр Казанцев
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Вы высказали мое предположение, Аэри-тян, извините.

- Как же спасти его, доктор? Умоляю!

- Человека спасти не смог бы. Но для собаки имею право не останавливаться даже перед неузаконенными средствами.

Я была согласна на все, лишь бы вылечить моего бедного Бемса.

И Танага использовал самые дерзкие методы, известные только у них, на Востоке...

Но улучшение не наступило.

Прибегал из школы Алеша. С глазами, полными слез, молча всхлипывая, долго простаивал он у кроватки Бемса. А тот, отрешенно глядя невидящим взором в пустоту, все же шевелил обрубком хвоста.

Доктор Танага применял все доступное и даже запретное.

И наконец сказал мне латинской поговоркой:

- "Сделал все, что мог. Больше сделает могущий".

Это звучало приговором.

Бемс страдал все больше и больше. Судороги сводили его такое крепкое, мускулистое тело. Во время припадков он быстро перебирал ногами, словно стремительно бежал куда-то И было страшно смотреть на этого "мчащегося", но недвижного пса.

Скоро полный паралич разбил его. Он еще приподнимал кое-как голову при моем (и только при моем!) приближении.

Древнеиндейская отрава делала свое дело. Малая ее доза приводила не к быстрой смерти, а вызывала симптомы, казалось бы, неведомой болезни. Пес умирал в страшных мучениях.

Доктор Танага взял меня под руку и увел в кабинет Николая Алексеевича. Я с горечью уставилась на письменный стол, около которого негодяй Мурильо смертельно ранил моего бедного Бемса. И опять "не пойман - не вор"! Будет все отрицать, и нет возможности призвать его к ответу!

- Аэри-тян, - очень серьезным тоном начал по-японски Танага, позвольте говорить на языке вашего детства. Знаю, какую боль вызовут мои слова, но верю в ваше мужество. У нас, врачей, существует врачебная этика, долг целителя. Мы не говорим умирающему о близкой смерти, не называем его страшной болезни и всячески отодвигаем неизбежный конец, каких бы страданий ему это ни стоило. Однажды в Японии молодой врач восстал против этой традиции, заявил, что, если больной обречен на мучительную смерть, наш долг человеколюбия не длить его мучения, а помочь ему спокойно уйти из жизни, не испытывая боли. Но этот наивный врач дорого поплатился за свою "дерзость" и "антигуманизм", даже принужден был уехать стажироваться в Европу, чтобы неудачное выступление забылось.

- Вы говорите страшные вещи, Танага-сан!

- Никому не признался бы теперь в этих опасных мыслях своей юности, Аэри-тян, никому, кроме вас! И потому вам следует решится...

- Бемс? - испуганно спросила я.

Танага кивнул.

- Если людей наша врачебная этика и заскорузлые традиции заставляют мучиться лишние дни, то в отношении собак такого запрета нет.

- Вы хотите усыпить его?

- Все произойдет без вас, Аэри-тян. Надо помочь бедному животному.

- Но знаете ли вы, Танага-сан, что мы не восстановим производство пищевых продуктов. Дозаторы мы не наладили, индикаторов запаха нет. Бемса необходимо вылечить!

- Увы, добрейшая из женщин! Мне все известно как одному из директоров. Достойный господин Шульц, - он перешел на официальный латинский язык, распорядился прекратить экспорт пищевых продуктов, срывая поставки и идя на неустройки, но сохраняя запасы пищи для населения Города. Однако вашего бесценного контролера на завод не вернуть.

- Как это ужасно, Танага-сан! Ведь Бемса действительно некем заменить. И мы не держали охраны! В этом большая наша ошибка. Подумать только! Все индикаторы запаха испорчены!

- Не ошибается тот, кто ничего не делает. И еще одной ошибкой было бы продолжить страдания пса. Он не заслужил такого жестокого отношения, извините.

- Жестокое отношение! Вы можете подозревать во мне жестокое отношение к любимому существу?

- Нет, Аэри-тян, извините. Не подозреваю этого, стремлюсь лишь подготовить вас, женщину, к мужественному решению.

- Усыпить Бемса?

- Он спокойно уснет как от снотворного. И не будет страдать.

При всей своей воображаемой "мужественности" я, как девчонка, разрыдалась на груди нашего милого доктора. Он гладил мои волосы и увещевал:

- Все будет сделано без вас. Простой укол. Ведь столько раз я делал это, стараясь спасти его.

- А теперь?

- Спасу его от страданий. Вам не следует быть со мной.

- Нет, - решительно мотнула я головой. - Останусь с ним до конца. Пусть женщина, но ведь вы сами требуете от меня мужественности.

- Это слишком тяжелое испытание, Аэри-тян.

- И все-таки буду с вами... с ним... до конца.

- Извините, - почтительно произнес Танага.

Дальнейшее помню как во сне.

Мы прошли к Бемсу. Я сидела подле него и гладила его по голове между ушей и думала: не здесь ли ранил его проклятый Мурильо!

Танага уходил готовить шприц,

Он вернулся с молоденькой сестрой милосердия, маленькой и изящной японочкой, своей дальней родственницей, последовавшей за ним в Город Надежды.

Яноночка взяла в руки голову Бемса, которую я продолжала гладить, ощущая его тепло. Ведь у собак нормальная температура около сорока градусов. У них всегда "жар". Может быть, у Бемса сейчас было даже больше... Мне жгло руку...

Танага привычно помазал спиртом лапу, словно делал лечебную процедуру, дезинфицируя место укола, потом ввел иглу в нащупанную перед тем вену.

Бемс не реагировал.

Сквозь слезы я видела его закрытые глаза. Казалось, он уже уснул.

И вдруг он дернул головой так, что девушка не смогла удержать ее. Глаза на миг открылись, и я боюсь вспомнить, что в них прочла! Голова упала, потом он снова поднял ее. И в этот миг меня обдало струей.

- Ай-яй! - укоризненно сказал Танага, прикрывая низ живота Бемса большим куском ваты.

Прощальной лаской держала я ладонь на голове своего уходящего друга и беззвучно рыдала. Японочка в белой наколке одной рукой придерживала крутой лоб Бемса, а другой протягивала мне мензурку с питьем. Пришлось через силу проглотить его.

Доктор Танага, вставив в свои уши наконечники резиновых трубок, прослушивал сердце Бемса.

Наконец он неторопливым движением вынул трубки из ушей, аккуратно сложил фонендоскоп в футляр и сказал:

- Конец, милая Аэри-тян. Вы настоящий мужчина.

"Настоящий мужчина" горько плакал, припав губами к рыжей, еще теплой шерсти своего потерянного друга".

Глава четвертая

ИНДИКАТОР ЗАПАХА

Завод "вкусных блюд" встал. Индикаторов запаха не было. Запасы пищевых продуктов Города не пополнялись, поставки в другие страны прекратились, а люди там... голодали...

Около ледяных цехов толпились рабочие. Перед экстранным заседанием у Вальтера Шульца я не удержалась и забежала сюда.

- О сеньора! - завидев меня, воскликнул Педро. - Мы вас ждем как святую заступницу. Руки наши отвыкли от безделья. Дайте им что-нибудь делать. Ведь еду-то нам дают!..

- О добрая сеньора! Да просветит вас пресвятая дева, как помочь нам, добавила жена Педро Мария, держа младенца на руках.

Зачем они здесь? Ведь они имеют все независимо от занятости! Я же не могу распустить персонал завода, перебросить кого-нибудь на другие работы. Завод должен действовать, должен!

Я стояла среди озабоченных людей и ничего толком не могла сказать им.

- Жаль бедной собаки! - вздохнул грузный Билл, хороший мастер псевдомясных блюд. - Если тут котлами и трубами заменяют Чикагские бойни, так неужели нет прибора, который заменил бы пса?

Я пожимала плечами, чувствуя себя виноватой перед доверившимися нам жителями Города Надежды. Восстановить испорченные индикаторы запаха не удалось...

- Толкаться здесь, мадам, нам теперь не пристало. Не позволяет этикет "знатных людей грядущего", - заметил француз де Грот.

- Вот и займи место Бемса, - посоветовал Билл. - Духи парижские любишь? Значит, есть у тебя маркизское чутье. Не хуже собачьего.

- Пробовал, Билл, пробовал. Но нос мой оказался хоть и длинный, но... тупой.

Мы действительно попробовали заменить индикатор человеком, но неудачно.

- А еще аристократ! Видно, вонь парижских ночлежек у тебя обоняние отбила.

Я заторопилась в Директорат и, пообещав нашим "безработным" непременно найти выход, побежала. Николай Алексеевич все-таки приучил меня бегать!

Впереди на бульваре показалась так хорошо мне знакомая подтянутая фигура статного широкоплечего человека, с иголочки одетого. Он шел, гордо неся голову, словно у него срослись шейные позвонки.

Я сбавила шаг. Не хотелось его догонять. Он ведь всегда делал вид, что не замечает меня. Напускное пренебрежение оскорбляло. Но на это он и рассчитывал.

Почему люди, когда-то близкие, могут так перемениться? Неужели от любви до ненависти только шаг?

А была ли любовь? Была ли она у девчонки, "пытавшейся пристроиться", как уколола меня однажды его мать? А была ли любовь у него, избалованного красавца, которому понадобилось подчинить себе "строптивую азиаточку", как он меня прозвал? Не решилось ли все его самолюбием и себялюбием?