Лев Жданов - Цесаревич Константин

• Название: Цесаревич Константин
• Автор: Лев Жданов
• Жанр: Историческая проза

Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864 — 1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет.

---

Почти ежедневные занятия, долгие разговоры на отвлеченно философские темы, в которых начитанный Фавицкий оказался довольно силен, содействовали дальнейшему сближению. Наконец еще одно обстоятельство сыграло решающую роль в переплете новых, довольно спутанных отношений между плебеем-учителем и его полукоронованной ученицей.

Молодой, с огненным темпераментом обожатель при всей своей сдержанности и почтительной скромности как-то незримо, но сильно влиял на княгиню.

Болезненная, усталая от жизни, тоскующая и глубоко разочарованная, несмотря на молодые годы, княгиня стала замечать, что в присутствии Фавицкого она как будто согревается и духом, и телом. Ей становится легче, мрачные думы невольно уступают место иным, более житейским, порою даже соблазнительным предположениям, мечтам, даже — полу ощущениям, приятным, как воспоминание о чьей-то жгучей долгой ласке…

Греха в этом не видела набожная княгиня. Думы и настроения были вполне беспредметными. Сам Фавицкий не играл в этих игривых порою мечтах никакой роли… Очевидно, он был только чем-то вроде источника раздражения, вроде зарядника с электрической или иной силой. Напряжение его чувства, даже его сдержанная, но тем более напряженная чувственность, передавалась незримо тонким нитям всего существа княгини и там будили ряд ощущений, почти забытых ею, дремлющих в глубине души.

Конечно, так ясно княгиня не отдавала себе отчета во всем, что происходит с нею в присутствии Фавицкого. Но это присутствие было приятно, ничем не тревожило ее совести, не шокировало ее аристократического чутья. И все чаще, все дольше просиживал он с нею… Усиливалась и росла его страсть… Ощущенья, приятные женщине, становились, конечно, еще сильнее, напряженнее… Она постепенно стала находить все больше достоинств духовных, умственных, даже физических в своем наставнике. Не раз, проверяя себя и свои отношения к Фавицкому, она убеждала себя, что они не только безгрешны, но даже благородны для этого "бедного палладина", как мысленно она называла педагога.

"Вот Жан-Жак Руссо… Он теперь считается гением, наставником человечества… А разве аббат Малерб и моя милая мисс не говорили мне о том, что женщина первая открывала в нем проблески высшей души. И это была его госпожа, знатная дама де Варенн, у которой он был сперва — простым лакеем, даже не учителем, как этот милый Фавицкий… Потом — он стал… возлюбленным своей госпожи… Кто знает, может быть, именно любовь, желание стать наравне с благородной своей покровительницей, подругой сердца — и дала главный толчок этому великому человеку… Конечно, помилуй Боже! Никогда я не унижусь до того, чтобы… Но надо ли мешать обожанию Фавицкого? Его любви, этой чистой страсти, которая так сильна… и так порою красит его… Пусть."

В этом "пусть" выразилась вся суть отношений между знатной дамой и обожающим ее бедняком-учителем.

Иногда, не совладев с собою, он дольше и сильнее обычного прижимал нежную ручку к своим пересыхающим губам… Глядел открыто на прелестное лицо глазами, затуманенными восторгом и даже страстью… Садился ближе, чем бы надо было по неписаному этикету, существующему в этом дворце… Наклонялся смелее к своей ученице, словно хотел поймать дыхание ее уст своими жадными устами.

"Пусть!" — думала княгиня, замечающая все это…

Он молчал, он ни звуком, ни движением не выдавал ясно того, что бурно трепетало и рвалось из переполненной души… Можно ли осуждать молодого мужчину за увлечение женщиной… да еще такой, как она, Жанета Лович?

Княгиня знала себе цену и это одно сознание уже служило извинением для дерзкого влюбленного, помимо всяких иных оснований и причин…

Так мало-помалу сеть, сначала покрывшая его, охватила незримо и ее.

Конечно, будь на месте княгини всякая другая женщина, роман давно бы получил обычную развязку.

Сначала оправдались бы все грязные слухи и сплетни, какие давно стали ходить насчет княгини и ее "наставника", как с желанием покаламбурить называли Фавицкого Мориоль, Пижель и некоторые другие его "друзья". Затем исход мог быть двоякий. Муж, которому и теперь, без всякого повода, готовы были услужить окружающие его, узнав о романе, или убил бы, или выгнал бы хама-наглеца… Разошелся бы с женою… Словом, трагедия могла бы закончить игривую пастораль Бельведерского дворца. Или — взаимное увлечение после первых моментов полного разрешения, после нескольких страстных взрывов стало бы остывать… На место Фавицкого, по закону преемственности, избран был бы кто-нибудь иной из наиболее подходящих в свите лиц… Отставной влюбленный — был бы отставлен и от должности учителя… Словом, обычная в жизни и наиболее частая комедийная развязка.

Но Лович не хотела ни того, ни другого. Ей именно и нравился налет чувственного романтизма в ее отношениях с Фавицким, как мистическое, сверхземное настроение и трепетание души и тела влекло к беседам с новообращенным аскетом, развратником Ильинским.

Чувствовал это и Фавицкий. Не очень далекий умом, с посредственной душой, он давно бы уж покончил со своими бесцельными, вредными даже для него мечтами. Но он улавливал настроения княгини, как ни глубоко прятала она их. Не выдавая своих наблюдений, он пользовался этими смутными, благоприятными переживаниями своей богини. Надеялся, что может настать миг, когда мрамор оживет… Но так таил эту надежду, что даже чуткая Лович не уловила его дерзкой надежды… И потому на целые годы затянулась опасная игра, все больше и больше связующая обоих участников, хотя ни звука еще не было сказано, ни одного смелого движения не сделано до сих пор.

Своим молодым голосом, особенно звучным и выразительным от напряжения страсти, неизменно охватывающего Фавицкого в присутствии княгини, читает он звучные строфы, по его мнению — так близко выражающие драму самого чтеца…

Читает он почти на память, глядя больше исподлобья на слушательницу, чем на ровные, темнеющие перед глазами строки поэмы:

Сладко мне твоей сестрою,
Милый рыцарь, быть.
Но — любовию иною
Не могу любить!
При разлуке, при свиданьи
Сердце в тишине…
И любви твоей страданье

Непонятно мне!

"Сестрою? — думает Лович. — В самом деле, как было бы хорошо, будь у меня такой брат: умный, преданный, скромный и пылкий. Я бы сказала ему все, что тревожит, тяготит меня, что не дает узнать счастья. Сказала бы то, что не могу высказать на исповеди… Чего не знают мои сестры, подруги… Потому что они не поймут!.. Мой жребий — не такой, как у всех других девушек и жен моей отчизны… И только мужская дружба, братская преданность и любовь могла бы пополнить мою жизнь".

Дальше читает. Дрожит полный скорби голос.

Она слышит звуки этого голоса, но знакомые слова поэмы, смысл их — проносится мимо… Думает все о первых строках княгиня.

"И ошибается этот бедный Фавицкий… Его любовные страдания… они мне понятны… Да разве я сама не люблю так же горячо… и безнадежно? Кого? Не знаю. Того ли, чей образ видела в муже, пока…"

Обрывает нить мыслей княгиня… Потом снова думает.

"Или, в самом деле, душа моя обречена. Ему, Спасителю, Жениху Вечному? И я, как другие женщины в иные века, жду и сгораю от этой великой любви? Не пойму… И я сгораю… сгораю!"

А Фавицкий уже оканчивает красивую поэму…

В ожидании, в муке страстной
Он один сидел.
И душе его унылой —
Счастье там одно:
Дожидаться, чтоб у милой
Стукнуло окно,
Что б прекрасная явилась…

"Да, да… Это похоже на него… и на меня! — думает княгиня. — Поэт угадал, что такая любовь может жить в чистой мужской душе…"

Читает взволнованный Фавицкий, все сильнее одушевляясь:

Время — годы уводило
Для него ж — одно:
Ждать, как ждал он, чтоб у милой
Стукнуло окно…
…Раз — туманно утро было —
Мертв он там сидел,
Бледен ликом и — уныло
На окно глядел…

Трогательно завершаются печальные строфы. Слезы в голосе чтеца. Лицо его бледно и мрачно…

— Благодарю вас. Красиво очень. И язык сам по себе — мне все более и более нравится… Русский язык… Не устали? Прочтите вот, где закладка… Мне понравилась эта песенка. Простая, но такая задушевная, близкая для меня… особенно теперь…

Быстро нашел, читает Фавицкий:

Отымает наши радости
Без замены хладный свет;
Вдохновенье пылкой младости
Гаснет с чувством — жертвой лет!..

Читает он скорбную песенку, полную разочарования и душевной усталости, и все темнее становится его лицо.

…Без надежды, без желания,
В нас душа заглушена
И навек очарования
Слов отрадных — лишена!..
Оживите сердце вялое,
Дайте быть по старине.
Иль — оплакивать бывалое
Слез бывалых дайте мне!..

Совсем мрачный оканчивает он чтение. Что значит этот выбор стихотворения? Ответ на его немые страдания? Ему хотят сказать, что нет для него ни малейшей надежды? Но это уж слишком жестоко… Для этого, для отвратительного ломаки — Ильинского княгиня нашла в своей душе и теплоту, и близость… А кто знает, может быть, и сердце ее, это "усталое, охладелое" к иным, тоже откликается старому графу?