Юзеф Крашевский - Сиротская доля

• Название: Сиротская доля
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812 - 1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В седьмой том Собрания сочинений вошли повести `Сиротская доля`, `Король хлопов` 

---

— Господин профессор…

— Вы знаете, что я вас люблю! Брат ваш вырвал у меня единственное сокровище, которым я хотел обладать и обладал бы…

— Брат мой поступил, как повелевала ему совесть, — возразила Людвика, постепенно воспламеняясь. — Мое сердце не свободно… Я…

— Э, ребячество, знаю! В вас влюблен двоюродный брат… Это детское ухаживание… Что же мешает… Муж уничтожает воспоминание этих поэтических мечтаний… Я не боюсь кузенов… а сердце приобрел бы.

— Или, может быть, вы взяли бы меня без сердца? — прибавила Люся.

— Ибо уверен, что оно оборотилось бы ко мне, — сказал насмешливо профессор.

— Стало быть, моя рука могла бы заплатить за… брата?

— Без сомнения.

— И вы обещаете мне заняться его судьбой, исправить все?

— Ничего нет легче.

Люся протянула дрожащую руку и устремила на него пылающий взгляд.

— Вот вам моя рука, — сказала она, — даю слово, а слово мое неизменно.

Неожиданный этот оборот, казалось, почти испугал Вариуса, который как бы сперва не знал, что делать, но потом схватил протянутую руку и поцеловал ее.

— Позвольте, — сказала девушка, — еще два слова. Брат мой не должен знать ничего до конца экзаменов. Свадьба после того, как он получит степень.

— А если вы не захотите сдержать слова?

Люся вздрогнула от гнева.

— Хотите, чтоб я поклялась? — воскликнула она.

— Нет, — сказал профессор, — дадите мне слово честной женщины, шляхетское слово.

— "Шляхетское" слово! — повторила Люся. — Даю вам "человеческое" слово совести.

Профессор хотел подвести ее к дивану, видя чрезмерное ее волнение, но Люся вырвала руку.

— Помните же и свое слово! Я могу изменить только, когда мне изменят.

И несмотря на нежный шепот профессора, старавшегося подойти к ней и успокоить ее, она вышла поспешно, как бы убегая из этого дома.

Когда она показалась в дверях, она до такой степени изменилась, что брат с испугом вскочил с места

— Люся, ты нездорова, у тебя горячка! — воскликнул он. — Ты должна отдохнуть, лечь в постель.

— О, нет, ничего, я только устала.

И неестественный смех сопровождал эти слова.

— Где же ты была?

— В костеле, потом прогуливалась.

— У пани Серафимы?

— Нет… Теперь пойду отдохну, — прибавила она, принуждая себя быть веселой. — Будь спокоен, у меня есть предчувствие, что все окончится хорошо.

Мечислав пожал плечами.

— Каким же образом? Разве чудо…

— Может быть, не знаю.

И Люся убежала.

Через час потом университетский секретарь принес письмо. На конверте Мечислав узнал почерк ненавистного профессора Вариуса. Он распечатал его с досадой и гневом. Письмо было следующего содержания:

"Прошу вас побеспокоиться прийти в экзаменационную залу. Приятно мне будет отдать вам должную справедливость и позабыть вчерашний спор, в котором оба мы были виноваты. Охотно признаюсь в этом. Дело официально улажено, необходимо только ваше присутствие, чтобы мы могли публично примириться. При этом ручаюсь, что юношеское ваше самолюбие и чувство собственного достоинства я пощажу, уважу. Приходите немедленно.

Доктор Вариус".

Мечислав сперва не хотел верить своим глазам, прочел письмо второй раз и спросил у секретаря:

— Что это значит?

Секретарь был свидетелем вчерашней сцены.

— Все уладилось, — отвечал он, — идите со мной. Жаль было бы лишиться такого доброго и прилежного студента. Профессор достойный и уважаемый человек.

Не будучи в состоянии удержаться от радости и удивления и не подозревая ничего, Мечислав поспешил к сестре с письмом.

— Люся, ты предсказала чудо! Теперь я верю в действительность твоей молитвы. Смотри, читай! Вариус опомнился, все улажено, спешу в университет.

Сестра бросилась к нему на шею и расплакалась.

— Ступай, — сказала она, — не теряй ни минуты. Видишь, что не следует отчаиваться. Бог милостив.

— Так, разве Бог, — отвечал Мечислав, выходя, — потому что Он только мог пробудить это высохшее сердце к жизни и благородному чувству. До свидания.

Мечислав ушел, а Люся упала, заливаясь слезами. Но вскоре она отерла эти слезы; жертва была принесена, следовало ее докончить с покорностью и смирением.

Через некоторое время пришла пани Серафима, однако по глазам Люси заметила, что последняя плакала. Вдова добилась только известия, что с Мечиславом поступили несправедливо на экзаменах, что она с братом пережила страшные минуты, что наконец Вариус опомнился и что все счастливо улажено.

Пани Серафима, обняла ее, заботливо расспрашивая о Мечиславе, судьба которого, по-видимому, сильно интересовала ее… Просидели они часа два, пока он сам не возвратился, сияя от счастья.

— Все кончено, как лучше быть не может, — сказал он. — Мы ошиблись в профессоре, это достойнейший из людей. Заблуждаться может каждый, но так благородно исправить свое заблуждение может только действительно человек высшей натуры.

Экзамен прошел вполне удачно; профессор не только отдал публично справедливость студенту, объясняя вчерашнюю вспыльчивость так, что сумел оправдать ее, но и помог ему еще и у других преподавателей. Он даже сам выиграл этим в глазах других студентов, которые горячо принимали его сторону и восхваляли благородный его характер, приписывая иные поступки страстям и оригинальности. Дня через два потом доктор Вариус зашел к Мечиславу и долго просидел у него. Люся была чрезвычайно смущена и молчалива. Профессор упражнялся в любезностях; он, когда хотел, умел быть приятным и красноречивым и так увлек Мечислава, что последний досадовал на сестру за ее холодность и как бы нерасположение к гостю. Вариус, по-видимому, не обращал на это внимания, веруя в могущество своего слова, в обаяние беседы и своих познаний, которые умел передать всем любопытным в доступной и понятной форме. Уходя, он пожал руки Люсе и Мечиславу и ободрял обоих.

— Еще год, — сказал он, — и вы будете свободны располагать своей будущностью. Нет призвания, которое не требовало бы искуса. Итак, вперед весело и бодро! Отвага придает силы и укрепляет человека.

— Ах, — воскликнул Мечислав по уходе профессора, — как же его очернили! Как зло судят о нем! Но что бы на него ни клеветали, а он действительно человек высший и гениальный. Последним поступком своим он привязал меня к себе навсегда. Только бы, — прибавил он тихо, — не вздумал снова молодиться и ухаживать за тобой, иначе я принужден был бы с ним поссориться.

Люся отвернулась, чтоб скрыть волнение. На другой день, так как они были свободны, пани Серафима пригласила их на обед.

С утра еще пришел Борух получить последнюю часть долга, которую Мечислав был в состоянии выплатить ему; но он был не в духе и почти не радовался деньгам. Он чувствовал, что Мечислав, расплатившись, перестанет давать его сыну уроки, а другого такого учителя было найти нелегко.

— Очень жаль, — сказал он наивно, — что его мосци так везет; если б какое-нибудь горе, я воспользовался бы им для Ицка; но вы будете большими панами, и толковать нечего.

Мечислав улыбнулся и пожал плечами.

— Что уж тут рассказывать, — продолжал еврей, — словно люди и не знают, что его мосць женится на графине, а сестра выйдет за профессора… Скажите мне, по крайней мере, кого мне пригласить для Ицка?

— Но откуда же подобные новости, пан Борух? Это все сплетни! — сказал Мечислав с легкой досадой. — Удивительно, что вы, худо ли хорошо, умеете всегда пронюхать то, что другому и во сне не грезилось…

Борух покачал головой.

— Мой его мосць, — сказал он, поглаживая бороду, — вам кажется, что никто ничего не должен знать, а все и все знают. А для чего же слуги, которые слушают под дверью? Для чего глаза и, — прибавил он, ударив себя по лбу, — для чего же у человека рассудок… Знаете, иногда догадываются о таких вещах, которых даже не знает тот, с кем это должно случиться. Прошу только об одном, когда вы будете богаты, не забывайте своего приятеля Бо-руха. А между тем в случае понадобятся деньги, прошу только дать мне знать, будут.

Из беседы с Борухом Мечислав вынес странное впечатление: у него из головы не выходило предсказание о его женитьбе на пани Серафиме и о замужестве Люси. И то, и другое хотя и могло казаться людям счастьем, для обоих было бы невзгодой и жертвой, ибо Людвика любила Мартиньяна, а он, хотя безнадежно и тайно, страдал по Адольфине. Несмотря на долговременную разлуку, образ этой девушки представлялся ему во всем обаянии красоты, но это был недосягаемый идеал для бедного медика, точно так же как и кузен Мартиньян для Люси.

В тот же самый день еще до обеда Мечислав получил письмо, на конверте которого узнал почерк тетки Бабинской. Еще не распечатав, он уже догадался о содержании. От сильного гнева тетка написала криво, а из почерка обнаруживалась страсть, диктовавшая письмо. Тетка обращалась к нему, считая его покровителем Люси, и требовала, чтоб он раз навсегда выбил из головы Мартиньяна эту любовь, из которой никогда ничего быть не могло, ибо они, Бабинские, при жизни не позволят подобного супружества, а в завещании запретят сыну думать о нем под карой проклятия. Она припоминала свои благодеяния, оказанные неблагодарным интриганам, и, наполнив подобными любезностями три страницы, окончила страшными угрозами против обоих. Мечислав смял письмо и бросил в угол, решив не говорить о нем сестре и не отвечать на него, но тем не менее оно произвело на него тяжелое впечатление.