Максим Зарезин - В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

• Название: В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории
• Автор: Максим Зарезин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2543-1

В период Смуты XVII века антигосударственные, антироссийские силы впервые вышли на политическую сцену, и не просто проявили себя, а стали играть одну из ведущих ролей в общественной жизни нашего Отечества.

Как появились на Руси «смутотворцы», что их роднит с многочисленными и многоликими преемниками последующих эпох, в чем причина их ненависти к собственному народу? Над этими и другими вопросами размышляет на страницах своей книги Максим Зарезин.

---

Русскому правительству не хватило уверенности в себе, последовательности и продуманности в отстаивании своей версии. А Расстрига тем временем нанес ей разящий удар, предъявив публике «подлинного» Отрепьева — на самом деле некоего монаха Леонида. Получилось, что годуновская правда не выдерживает конкуренции с изощренными мистификациями оппонента. Появление ЛжеОтрепьева парализовало пропагандистские усилия российского правительства, которому требовалось доказывать, что белое — это белое, а черное — черное, и преуспеть в этом, как выяснилось, непростом ремесле. Но в Москве опустили руки — здесь, похоже, смирились с поражением в борьбе за умы и уповали на победу на поле брани.

Появление Отрепьева в роли Димитрия Иоанновича еще не исключает участия польской стороны в развитии самозванческой интриги. Верховная власть Речи Посполитой в лице короля Сигизмунда III Вазы и его окружения могла приметить Григория Отрепьева в Москве и использовать его в своих целях. Однако поведение польских властей недвусмысленно свидетельствует о том, что появление самозванца явилось для официальной Варшавы сюрпризом — не из разряда приятных. Редкие контакты Лжедмитрия с королем и его окружением привели к весьма скромным результатам: официальная Варшава закрыла глаза на активную помощь беглецу из Московии со стороны некоторых польских магнатов. Завоевав престол, Отрепьев не обернулся союзником Польши, но стал представлять непосредственную угрозу для Сигизмунда, поскольку фрондирующие шляхтичи задумались об унии двух славянских государств под скипетром «императора Деметриуса».

Только пять лет спустя после вступления Лжедмитрия в пределы Московского государства официальная Речь Посполитая и ее регулярная армия приступили к решительным действиям против России, которая в ту пору перестала существовать как жизнеспособный государственный организм. Следует согласиться с категоричным утверждением С. Ф. Платонова: «Появился Самозванец помимо польского правительства, которое, однако, тотчас его признало, и помимо католического духовенства, которое, однако, за него крепко схватилось. Вторжение Самозванца в московские пределы гораздо более было рассчитано на восстание недовольных Москвою казачьих масс, чем на поддержку польской власти и общества»{8}.

Игры канцлера Сапеги

А что, если появлению Расстриги на политическом горизонте мы обязаны частной инициативе могущественных магнатов Речи Посполитой. В этом случае на роль закоперщика самозванческой интриги претендует великий канцлер литовский Лев Сапега — слишком уж часто пересекается с самозванцем этот вельможа. Стоит начать с того, что его родич Андрей Сапега еще в феврале 1598 года получил первое известное нам сообщение из Москвы о появлении самозванца, именующего себя царевичем. (Об этом эпизоде мы подробнее расскажем ниже.) Разумеется, литовский канцлер знал о содержании письма, которое могло послужить толчком к подготовке доморощенного самозванца.

Как уже говорилось, Лев Сапега возглавлял посольство, гостившее в Москве с октября 1600 по февраль 1601 года. Контакты Отрепьева с польскими эмиссарами, разумеется, не более чем предположение, но, несомненно, чудовский монах хорошо разбирался в особенностях политической ситуации в Речи Посполитой, черпая информацию из хорошо осведомленных источников. Об этом косвенно свидетельствует маршрут бегства Отрепьева из Москвы. Почему он выбрал не короткий, традиционный для покидающих Московию путь — через Вязьму и Смоленск в Литву. По этой дороге — разумеется, в обратном направлении — четыре года спустя прибудет в Москву невеста самозванца Марина Мнишек. Следуя этим маршрутом, Лжедмитрий сразу же попадал под крыло к ненавистнику Москвы Сапеге. Однако Отрепьев направился по куда более длинному пути в Киев. Паломничество в Киево-Печерскую лавру в монашеской компании, — пожалуй, наиболее благопристойный и наименее подозрительный предлог для пересечения границы. Но только ли это обстоятельство заставило чернеца Григория выбрать данный вариант путешествия?

Очевидно, московский самозванец знал, что в Литве ему не стоит рассчитывать на теплый прием. Общественное мнение здесь было настроено на мирные отношения с Россией, литовская элита решительно пресекла бы любую авантюру, чреватую ссорой с восточным соседом. В январе 1588 года на коронационном сейме, где решался вопрос о восшествии на престол Речи Посполитой шведского принца Сигизмунда Вазы, делегация Литвы настаивала на подтверждении русско-литовского перемирия и требовала заключить «вечный мир» между Россией и Речью Посполитой. Сигизмунд и его шведские советники, напротив, горели желанием начать с Россией войну. Их поддержал не кто иной, как Лев Сапега, который стоял за вторжение и призывал к нему литовских сенаторов{9}. Пройдет четверть века, ив 1613 году московский посол Желябужский сообщит, что все литовские сенаторы хотят мира с Москвой. Все — кроме Льва Сапеги{10}.

Как мы видим, Сапега последователен в своей русофобии, а верхи литовского общества — в своем неприятии антимосковской политики, которую постоянно навязывала своему младшему партнеру Варшава. Сапеге приходилось чутко прислушиваться к общественным настроениям. Великий канцлер был в среде литовской магнатерии человеком новым, обязанным своим возвышением Сигизмунду III{11}. Появление самозванца в литовских пределах и поддержка его Сапегой неминуемо спровоцировали бы громкий скандал в Литве, нежелательный ни для Сигизмунда, ни для его выдвиженца. И кандидат в царевичи, похоже, был осведомлен об этом важном обстоятельстве.

Куда более благоприятная для миссии Отрепьева ситуация сложилась на Украине, которая после Люблинской унии 1596 года из состава Великого княжества Литовского перешла к Польше. После Киево-Печерской лавры — прославленную обитель московский монах никак не мог миновать — он отправился к князю Константину Острожскому. Заметим, что этот видный вельможа — давний неприятель Сапеги. Когда осенью 1596-го антиуниатская оппозиция во главе с Острожским созвала собор, протестуя против подчинения православной митрополии Риму, на Украину прибыл литовский канцлер с целью отстоять политику своего благодетеля короля Сигизмунда — ревностного католика и паписта{12}.

С одной стороны, визит к покровителю «греческой веры» — естественный шаг для монаха из Московии. С другой стороны, этот демарш весьма походит на провокацию: если Острожский признает царевича Димитрия, князь возьмет на себя огромную ответственность и вступит в опасную игру; кроме того, тем самым он рискует внести смятение в умы православных подданных короля и промосковски настроенных жителей Украины. Сапеге подобное развитие событий только на руку. Но Острожский отверг самозванца. Когда позднее Отрепьев выступит с войском на Русь, князь Константин сделает все, чтобы ему помешать. Соратники Лжедимитрия даже опасались, что лидер «схизматиков» со своими людьми ударит в тыл их отряду.

Потерпев неудачу, Отрепьев обратился к другому украинскому православному магнату — князю Адаму Вишневецкому. И снова мы должны признать, что кандидатура покровителя выбрана неслучайно. Вишневецкие давно враждовали с московскими властями, так как претендовали на сопредельные русские территории. Земельные споры становились даже причиной вооруженных стычек. Во времена царя Феодора Иоанновича (1584–1598) московские послы пеняли полякам, что «в нынешнее же перемирное время близко нашего рубежа Путивльского уезда князь Александро Вишневецкой поставил новую слободу и строг на Лубне и город хочет делати»{13}. «Московские люди подослали Дмитрия к Адаму Вишневецкому; им несомненно было известно, что Адам Вишневецкий прельщался Заднепровьем и что столкновения с Борисом Годуновым были для него неизбежны», — отмечает П. Пирлинг{14}. Кроме того, князь Адам по характеру своему, горячему и далекому от всякой осмотрительности, весьма подходил для потворства рисковым предприятиям. Вишневецкий охотно поверил рассказу чернеца о своем «истинном происхождении» и взялся оказывать объявившемуся Димитрию всяческое содействие.

Демонстрируя в разговоре с Вишневецким хорошее знание обстоятельств гибели царевича, беглый чернец, вместе с тем, невнятно рассказывал о своем «спасении» и жизни в последующие годы. По мнению Р. Г. Скрынникова, «знакомство с „исповедью“ самозванца обнаруживает тот поразительный факт, что он явился в Литву, не имея хорошо обдуманной и достаточно правдоподобной легенды, из чего следует, что на русской почве интрига не получила достаточного развития, а самозванец — достаточной подготовки»{15}.