Виктор Конецкий - Том 7. Эхо

• Название: Том 7. Эхо
• Автор: Виктор Конецкий
• Издательство: Международный фонд "300 лет Кронштадту - возрождение святынь"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94220-009-2, 5-94220-002-5

СОДЕРЖАНИЕКЛЯКСЫ НА СТАРЫХ ПРОМОКАШКАХ

От воспитанника до мичмана, «Капитан, улыбнитесь», От лейтенанта до старшего лейтенанта, Наши университеты, Вопят огнями тишину, Непутевая тетка непутевого племянника, Еще про объединение, Счастливая старость, Чуть-чуть о Вере Федоровне Пановой, «НЕ МИР ТЕСЕН, А СЛОЙ ТОНОК?» (Из писем Л. Л. Кербера), Судьба семьи, О Викторе Платоновиче Некрасове, Из последних писем Л. Л. Кербера, ПАРИЖ БЕЗ ПРАЗДНИКА (В. П. Некрасов), Смерть в чужой квартире, Письма, полученные после публикации «Парижа без праздника», «У КАЖДОГО БЫЛ СВОЙ СПАСИТЕЛЬ» (О «Блокадной книге» А. Адамовича и Д. Гранина), Из переписки В. Конецкого с А. Адамовичем.

ПАМЯТИ ВИКТОРА КУРОЧКИНА

КТО Ж У ВАС СМОТРИТ НА ОБЛАКА? (А. И. Солженицын)

КАПИТАНЫ

Капитан Георгий Кононович, Всего две встречи, Капитан Георгий Яффе, Он поэмы этой капитан (С. А. Колбасьев), Капитан Юрий Клименченко, Россия океанская.

ИЗ ЗАЗЕРКАЛЬЯ

От Верочки Адуевой, «Я буду в море лунной полосой…», Перестройка, или Пожар в бардаке во время наводнения, Жизнь поэта — сплошной подвиг.

ОПЯТЬ НАЗВАНИЕ НЕ ПРИДУМЫВАЕТСЯ (Ю. П. Казаков).

Начну с конца, с последнего письма, Нам с Казаковым под тридцать, Перевалило за тридцать, Как литературно ссорятся литераторы, Прошло одиннадцать лет, Из дневниковых записей на теплоходе «Северолес», Эпилог.

ОГУРЕЦ НАВЫРЕЗ (А. Т. Аверченко)

ЗДЕСЬ ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ НАЗВАНИЙ (В. Б. Шкловский)

Из писем О. Б. Эйхенбаум и Е. Даль

БАРЫШНЯ И РАЗГИЛЬДЯЙ (Б. Ахмадулина и Г. Халатов)

Встречи разных лет

Разгильдяй Грант

ПРИЯТНО ВСПОМНИТЬ (Р. Орлова, Л. Копелев, Д. Стейнбек, Э. Колдуэлл)

На полчаса без хвоста (У. Сароян)

Архисчастливый писатель (А. Хейли)

ПРИШЛА ПОРА ТАКИХ ЗАМЕТОК

ДВЕ ОСЕНИ

---

Пожалуй, в блокаду одиночество было страшнее голода, холода, обстрелов и бомбежек.

Знаю, что отца Витя похоронил. А выжить ему помогли, скорее всего, какие-нибудь безвестные работяги. В полную одиночку никак было бы не выжить — так мне представляется.

Через два с половиной месяца после смерти отца — 13 апреля 1942 года — Витя в тяжелом состоянии был эвакуирован через Ладогу в Ульяновскую область, где жил дядя.

Буквально того же числа через Ладогу переправляли и меня. Потому я хорошо помню: вода, натаявшая уже, весенняя, между обочинными сугробами по всей трассе Дороги жизни, грузовики идут по воде, она такая глубокая, что заплескивает в кузов; обстрел, дыр во льду после разрыва снарядов не видать; шоферы ведут машины, не прикрывая дверцы кабин, зато в кузовах люди закрываются с головой одеялами, тряпками, чем угодно, — и чтобы теплее было, и чтобы не видеть ничего вокруг — не так жутко… Но я-то с матерью и братом ехал, а Витя…

К дяде он, очевидно, не попал. Потому что сразу угодил в больницу, где и очухивался до июня 1942 года.

С 23 июня 1942 года он курсант Ульяновского гвардейского танкового училища.

1 марта 1943 года «…в связи с появлением нового рода войск — самоходной артиллерии нашу роту перевели в Саратов, во 2-е Киевское артиллерийское училище. Учился там всего три месяца. Учили стрельбе с закрытых позиций. После этого поехали воевать. На Курской дуге воевал пятнадцать минут. Потом участвовал в боях за освобождение Левобережной Украины, форсировал Днепр в районе Канева, участвовал в боях за Киев. Шел до тех пор, пока не был ранен…» Это из стенограммы его выступления при обряде принятия в Союз писателей. Уже направляясь к своему месту в зале, он вдруг вспомнил: «Да! Существенный момент! — я умудрился окончить Литературный институт заочно в пятьдесят девятом году!»

Он форсировал не только Днепр, но и Вислу. Он освобождал не только Киев, но и Львов, и всю Польшу, и — существенный момент! — чуть было не умудрился форсировать Одер.

Итак, 20 июня 1943 года лейтенант Курочкин назначается командиром самоходной артиллерийской установки «СУ-85» (калибр орудия 85 мм) в 1893-й самоходный артполк 3-й танковой армии 1-го Украинского фронта.

Ему восемнадцать с половиной.

Уже через четыре месяца он получает орден Красной Звезды: «Награжден за боевые отличия Командующим 6 гвардейского танкового корпуса, приказ № 078/0 от 23.11.43 г.». Затем следует орден Отечественной войны II степени. С 5 августа 1944 года он воюет в составе 1-го Гвардейского артиллерийского полка 4-й танковой армии 1-го Украинского фронта. Орден Отечественной войны I степени догоняет его уже в госпитале, так как 31 января 1945 года при форсировании Одера гвардии лейтенант Курочкин получает ранение: «тяжелое, осколочное, сквозное, верхней трети правого бедра». Пять месяцев — до 10 июня 1945 года — он зализывает эту дырку в эвакогоспитале, город Ченстохов, Польша. Там же в госпитале он получает медали «За победу над Германией», «За освобождение Праги», «За взятие Берлина» (Указы Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая и 9 июня 1945 года).

Наличие этих медалей позволяло Вите по застольному делу иногда с массой художественных подробностей рассказывать, как мы освобождали Прагу или брали Берлин. Но вообще-то я слышал от Вити про войну чрезвычайно редко. И по-настоящему понял, как он воевал, лишь из его повести «На войне как на войне» и из личного дела в военкомате.

О чем он любил рассказывать, так это о самовольных отлучках из госпиталя, когда раненые воины шатались по освобожденной Европе. Так, например, он утверждал, что несколько раз навестил из Ченстохова веселую Вену, благо расстояния в этой Европе мизерные по сравнению с теми пространствами, которые оставались у этих недисциплинированных раненых за их продырявленными спинами и бедрами.

После госпиталя с июня по сентябрь 1945 года Курочкин продолжает служить на прежних ролях, а затем получает назначение в Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии в Ораниенбаум.

Вот аттестация, с которой он покидает боевые части: «На командира танка 424 Отдельного гвардейского танкового Пражского орденов Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды батальона 24 стрелкового корпуса гвардии лейтенанта Виктора Александровича Курочкина.

Во время боевых операций товарищ Курочкин, будучи командиром СУ, показал себя общеразвитым офицером. В боевой обстановке может быстро принять правильное решение. Тактически грамотный, умеет организовать бойцов на выполнение поставленной боевой задачи. Свои знания и боевой опыт передать подчиненным может. Среди личного состава пользуется заслуженным деловым авторитетом. Должности соответствует, но требует повышения своих знаний. Командир 1 танковой роты капитан Кропотов. 22.09.45 г. Одесский В. О.».

Четвертого сентября 1946 года Курочкин заканчивает Высшую офицерскую школу. И: «Окончив эту школу, я решил уйти из армии. Никто не возражал».

Почему «никто не возражал», делается ясным из дальнейшего, когда судьба опять сведет с армией. К этому моменту он уже автор первого, напечатанного в «Ленинградской правде» рассказа под названием «Пастух».

Вот аттестация, с которой он покидает воинские сборы в 1953 году:

«…Командный язык не развит… Cлужбой тяготится… В строевом отношении подготовлен плохо… Целесообразно послать на повторные сборы… Командир роты майор Казюка».

Конечно, я понимаю, что публикация таких биографических данных несколько непедагогична, но из песни слова не выкинешь. Аттестация корнета и поручика Лермонтова звучит и покрепче, а кто нынче ему за это сунет лыко в строку?

Помните: «Царю небесный!.. От маршировки меня избавь, в парадировки меня не ставь… Еще моленье прошу принять — в то воскресенье дай разрешенье мне опоздать». Между прочим, на гауптвахте Лермонтов написал несколько гениальных стихотворений. Так уж странно-безобразно устроены художественные натуры, что в мирное время строгая лямка им чересчур сильно режет плечи…

Так чем же занимался гвардии лейтенант запаса Курочкин в послевоенные годы, где он так изменился?

«Демобилизовавшись, я вернулся в город Павловск. Первое время работал где придется, так как вообще ничего не умел делать. Одновременно учился в десятом классе вечерней средней школы. Пока не созрел, то есть пока не получил „аттестат зрелости“, работал воспитателем на фабрике „Скороход“, бухгалтером в кинотеатре города Павловска, библиотекарем, копал землю и сажал деревья в Павловском парке».

Большие уже выросли его деревья. А ведь немцы и война свели парк под корень.

Гуляя здесь под сенью прекрасных крон в воскресный день, вспомните строптивого и нерадивого подчиненного майора Казюки, поэта в прозе — Виктора Александровича Курочкина.

С 1947 по 1949 год он учится в Юридической школе в Ленинграде и заканчивает ее с дипломом юриста. Затем работает судьей в нарсуде поселка Уторгош Новгородской области, где в силу своего высокого общественного ранга еще и выбирается депутатом Уторгошского райсовета.

Устав судить людей или поняв, что это совершенно не его дело, он в 1952 году возвращается в Павловск и делается литсотрудником газеты «Большевистская правда» — потянуло к бумаге!.. С января 1953-го по февраль 1955-го он вырастает до заведующего отделом промышленности и сельского хозяйства газеты «Вперед» в городе Пушкин…

А когда мы познакомились, он уже оставил и юриспруденцию, и промышленность, и сельское хозяйство в покое и работал внештатным корреспондентом ленинградской «Смены» и «Ленинградской правды».

Судя по документам, народный судья Курочкин большого положительного вклада в развитие законности не внес.

Потом, в повести-дневнике, он вдоволь поиздевается сам над собой в этой роли.

Так, например, при встрече с избирателями единственный голос против избрания на почетный пост будет его собственный.

…При разборе первого дела в деревне Узор, где он живет, — об уведенной охотничьей собаке — его поражает наивность и истца, и ответчика, и свидетелей. Вся эта нелепица описана со всеми подробностями. По сути, охотничья собака не нужна никому из тяжущихся. И чтобы избавиться от одного из них, сутяги, молодой судья забирает собаку себе на хранение, скармливает ей свой ужин. Но наутро собака сбежала, и отвечать теперь судье. Он доверчиво слушает поучительные наставления председателя райисполкома. Но разобраться в логике поведения тяжущихся ему не по плечу…

Отношение к правде и лжи народа весьма, я бы сказал, уклончивое. Посмотрите сборники пословиц или поговорок. Сколько там о невозможности правды, о ее даже вредности! А о необходимости лжи и ее полезности — столько же. Да и словечки — прилагательные к правде — весьма даже жуткие: подлинiая правда — так это от длинной палки и кнута, подноготная правда — от гвоздей под ногтями…