Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

• Название: Корабль идет дальше
• Автор: Юрий Клименченко
• Издательство: Издательство "Советский писатель", Ленинградское отделение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

«Корабль идет дальше» — документальная автобиографическая повесть. Здесь нет вымысла — только события, фамилии, факты, сюда вошли также воспоминания автора о четырехлетнем пребывании в баварской тюрьме-лагере в 1941–1945.

---

— С попугаем? Интересно…

Все предвкушают необычную травлю и замолкают. Бахтин славится как прекрасный рассказчик, и если он в ударе, то не надо никакого Театра миниатюр. Он сам все представит в лицах.

— Ну так вот, есть у меня знакомый капитан, назову его Колей. Командовал он большим пароходом. И вот в один из приходов в родной порт ухватило его начальство:

— Николай Владимирович, как же это так? Судно у вас передовое, план неплохо выполняете, а вот по шефству отстаете…

— Да, знаете, времени совсем нет.

— Не годится так. Надо школу какую-нибудь взять. Ребята флотом очень интересуются. Хорошо?

Согласился капитан. Что будешь делать? Послал в школу делегатов условиться о дне встречи. И вот они двинулись. Сам в парадном мундире и несколько человек из команды. Взяли шефство.

И пошел Коля снова в Арктику. Штормы, туманы, лед, бессонные ночи, напряженное плавание… Не до подшефников тут было экипажу, и только когда отдали якорь в Сингапуре, кто-то вспомнил:

— А как же наши ребята-школьники?!

Ну, здесь все, конечно, заохали и заахали. Надо обязательно ребятам что-нибудь привезти. Пошли к капитану. Коля, конечно, согласился и дал денег. А через час к нему приходит боцман с клеткой в руках, а в ней какой-то паршивенький серый попугаишка зерна чистит.

— Вот, — говорит боцман. — Купил. Коля страшно удивился:

— Зачем же такую дрянь? Ни кожи ни рожи! Был бы уж цветастый какой-нибудь.

— Э, нет, — мотает головой боцман. — Это говорящий. По-английски лучше нашего с вами рубит. Школьников еще учить будет.

Боцман встряхнул клетку, и, что бы вы думали, попугай что-то прохрипел по-английски.

— Ладно, — говорит Коля. — Убери его куда-нибудь с глаз долой. Не нравится он мне.

— Я его в плотницкую поставлю или подвешу и кормить сам буду…

Пришли они наконец домой. А подшефники тут как тут. Узнали в пароходстве, когда судно ожидается. Пригласили на встречу. Выбрали день, и моряки торжественной процессией отправились в школу. И боцман с клеткой под колпаком во главе. Пришли в школу. Все ребята по-парадному — в белых рубашках, галстуках. Как же, шефы все-таки приехали. Доложили пионеры, что учились хорошо. Двоек нет.

— Молодцы, ребята, — говорит Коля. — За это получите маленький презент для вашего уголка юннатов. Боцман!

Боцман тут же рядом с клеткой стоял. Снимает он чехол.

Ребята в ладоши захлопали. Попугай, наверное, остался доволен таким приемом, перевернулся на жердочке и вдруг как ахнет, как запустит, хоть уши затыкай.

Что тут было! Ребята гогочут, преподаватели в ужасе. Хорошо, боцман быстро на клетку чехол натянул. Только тогда замолк негодяй. Коля рассказывал, что с ним чуть инфаркт не случился.

Наконец вышли они из школы. И боцман, этот прохвост, тут с клеткой. Коля к нему:

— Ты что же это, сукин сын, наделал? Весь экипаж опозорил, меня грязью облил, перед детишками стыдно…

А боцман такую невинную рожу скроил и давай ныть:

— Что вы, Николай Владимирович, разве это я? Матросы, наверное, его научили. Все приходили кормить и втихую учили русскому языку. Я ни при чем.

— Вот какую историю рассказал мне мой приятель Коля. Явный неудачник, — закончил Бахтин и хитро подмигнул сидящим.

— Ну и травило ты, Славка! Ведь сам придумал все?

— Зачем? Сказал бы фамилию капитана, да не хочу, чтобы вы знали, кто это.

— Вообще сильно завернуто. Но, по-моему, никаких неудачников в природе не существует, — говорит Гриб. — На всякую неудачу есть своя причина. Либо человек не знает дела, либо невнимателен или халатно относится к своим обязанностям…

— Нет, не скажи, — прерывает своего старпома Башко. — Вот я, например, знаю…

Начинается новая история. Долго сидят капитаны. Разъезжаться не хочется. Вынужденная стоянка осточертела. А здесь весело. Хохот, подначка, травля…

Наверху слышатся тяжелые шаги. Это Батя гуляет по мостику, глядит на огни судов и мучительно думает все об одном и том же.

…Ледоколы появились на рассвете. Они возникли, как призраки в туманной дымке, пять темных черных расплывчатых пятен. Корабли стояли поодаль от нас, мощные, молчаливые, с чувством превосходства над «мошкарой», рассыпанной по бухте.

Нас пригласили на совещание. Флагман ледовой проводки Павел Акимович Пономарев, капитан атомохода «Ленин», прежде чем принять какое-нибудь решение, послал своего старпома детально осмотреть наши суда.

Мы с Борисом Макаровичем Соколовым, молодым, энергичным человеком, на пузатом моторном боте подходили к каждой «единице», лазали по трюмам и жилым помещениям.

— Да, я вам скажу, — поджимает губы Соколов. — Четыре миллиметра корпус. Это не объекты для проводки через пролив Вилькицкого. Знаете, какой тяжелый лед? Мы морские суда по одному проводили, а вас тут сорок. Не знаю, не знаю…

Когда Пономарев выслушал доклад старпома, он сказал Наянову:

— Вот что, Федор Васильевич, беру только половину твоего каравана. Остальных возвращай обратно.

Капитаны ледоколов сидели вокруг стола, накрытого зеленым сукном, курили и одобрительно кивали головами. Они были согласны со своим флагманом. Девятнадцать судов еще кое-как можно будет провести, а тридцать восемь… Но Батя воспротивился такому решению. Он вытащил из кармана радиограмму начальника Ленского пароходства и прочел:

— «Ждем вас нетерпением. Флот запланирован будущую навигацию. Каждая единица дороже золота. Сообщите дату подхода». Понимаете, Павел Акимович, половина каравана ни то ни се. Не решает вопроса. Либо вы берете все суда, либо я возвращаюсь обратно. Лене нужен флот как дыхание… Растут перевозки не по дням, а по часам.

Начались горячие споры. Брать или не брать наши «клипера». Ледокольщики высказывались осторожно.' Они понимали всю сложность этой проводки и меру ответственности, которая ляжет на них, если они поведут караван. В конце концов Павел Акимович сказал Наянову:

— Ладно. Убедил. Беру всех. Отвечать вместе будем, если что… Передай своим капитанам, чтобы внимательно следили за сигналами ледоколов, соблюдали строжайшую дисциплину… Пойдем так: впереди «Ленин», потом «Красин», восемь твоих, затем «Капитан Белоусов», опять восемь твоих и так далее. На пути к нам присоединятся еще два ледокола: «Ермак» и «Капитан Воронин». Там перестроимся. И давайте сниматься как можно скорее. Дорога каждая минута.

Мы покинули атомоход. Через час наши суда снялись с якорей, построились и пошли длинной кильватерной колонной. Сначала путь казался не таким уж страшным. Встретился разреженный лед. Караван продвигался довольно быстро. Но через несколько часов лед начал сгущаться и скоро превратился в плотно сбитые сплошные поля. Ход замедлился. Грузовые теплоходы стали застревать. Ну что они могли со своими длинными корпусами и слабенькими машинками? То здесь, то там во льду виднелись беспомощные суда, раздавались частые короткие гудки, означавшие: «Застрял во льду. Нужна помощь».

Опекающий группу ледокол возвращался, окалывал беднягу, выводил в канал, но не успевал он занять свое место, как уже слышался писк кого-то другого. Снова надо было возвращаться, окалывать, выводить. Ночью продолжать путь стало невозможно и опасно. Встали на ночевку.

Не забуду я эту ночь в открытом замерзшем море. Метет поземка. Снег кружится в воздухе. Холодно. Впереди стоит «Ленин». Синий, какой-то космический свет его прожектора направлен на караван. Наши суда разбросаны, стоят без всякого порядка. Там, где застал сигнал флагмана об остановке. До пролива еще далеко.

Начальник экспедиции, Башко и я на мостике нашего «Озерного-82». Сидим молча. Говорить не о чем. У всех, вероятно, одни и те же мысли.

— Нет, — вдруг прерывает молчание Наянов, он отвечает сам себе, потому что мы его ни о чем не спрашивали, — нет, надо было рисковать и идти. Ведь, шутка сказать, тридцать восемь судов! Тяжело идем, я вижу, что тяжело. Может быть, дальше будет полегче. Павел Акимович говорил, что кое-где есть чистая вода.

— Вряд ли, — говорю я. — Ветер начинается. Лед сжимает. Слышите?

Чувствуется, как вздрагивает корпус «Озерного». Это еще не настоящее сжатие, только предупреждение. Сжатие! Для нас это самое страшное. Скорлупки ведь!

Прекрасно понимает это и Пономарев. Надо любыми средствами скорее выйти изо льдов. Утром поступает команда: «Ледоколам взять на буксир грузовые теплоходы». Подошли еще два ледокола. Теперь их уже семь. Берут на буксир по четыре-пять штук. Кажется, такой метод оправдывает себя. Ход хороший. Все держатся кучно, никто не отстает, никого не надо окалывать. Наши буксиры идут самостоятельно. Они короткие, им легче маневрировать во льду, следовать по пробитому каналу.

Но караван подстерегает другая опасность. Часа через два следования на буксирах почти все рации грузовых теплоходов передали на ледоколы: «Меньше ход! Меньше ход! Из-под ваших винтов выворачиваются большие льдины, пробивают нам корпуса, сворачивают насадки, рули, загибают винты». Что же делать? Ведь надо идти как можно быстрее. Ледовая обстановка ухудшается. Об этом сообщает самолет ледовой разведки, который все время летает над нами и держит непрерывную связь с «Лениным». Ветер перешел на норд-ост. В проливе началось торошение льда. Пономарев вызывает Наянова к радиотелефону: