Николай Дашкиев - Торжество жизни

• Название: Торжество жизни
• Автор: Николай Дашкиев
• Жанр: Научная Фантастика

В 1950 году выходит первый научно-фантастический роман Дашкиева «Торжество жизни», работу над которым он продолжал почти до конца своей жизни, в связи с новыми знаниями в медицине постоянно перерабатывал и дополнял книгу.

В горах Баварии притаился подземный город — гитлеровский исследовательский центр, где проводится подготовка по изготовлению бактериологического оружия. Гитлеровцы экспериментируют на «живом» материале — на пленных, загнанных в подземные казематы. Затем, в недалеком будущем, ученые и клицинисты пытаются разгадать причины самого коварного недуга XX века — рака, и в итоге вплотную приближаются к победе над злокачественной опухолью. Исходя из задумки автора, роман «Торжество жизни» должен был стать первой частью большого романа, но осуществить задуманное ему не довелось..

---

Карпов успокаивал себя, но настроение не улучшалось. Он все чаще посматривал на часы и, завершив первый из предложенных Антоном Владимировичем опытов, наконец не выдержал и помчался к Медицинскому институту. Но было уже поздно: у подъезда он столкнулся с группой оживленно беседующих студентов, а в раздевалке увидел Степана и Кривцова.

Степан обиделся, — Коля сразу понял это по подчеркнутому хладнокровию, с которым друг посмотрел на него и отвернулся к профессору Кривцову, продолжая разговор. Коле хотелось сразу же объяснить все, но было неудобно прерывать профессора, к тому же вскоре к ним подошел и доцент Петренко.

Петренко хвалил Степана и отмечал, что этот доклад заставит многих со всей серьезностью отнестись к разработке некоторых затронутых Степаном вопросов. Он подчеркивал, что именно так, именно таким путем должны входить в науку советские студенты, воспитывая в себе острую наблюдательность, принципиальность — лучшие качества ученого.

Карпов не завидовал Степану, нет, — он радовался его успехам. Но ему было горько сознавать, что его никогда не похвалит парторг. Много дней он провел в лаборатории Великопольского, много проделал опытов — пусть даже ненужных в значительной мере, — но вот пройдет еще несколько напряженных месяцев, доцент Великопольский станет профессором и, может быть, наедине поблагодарит его, пожмет руку, скажет: «Наши исследования были блестящими…» Но никто не скажет, что Николай Карпов достиг чего-либо значительного, что он, выполняя приказ своей Родины, идет в науку — пусть медленно, но уверенно…

Он был грустен и озабочен. Это не укрылось от Петренко. Секретарь партийной организации Микробиологического института посматривал на Колю, стараясь понять, что же огорчило неизменно жизнерадостного и веселого лаборанта Великопольского. В вестибюле, поотстав от Кривцова и Рогова, он взял Карпова под руку.

— Ну, Коля, а как у вас идут дела? Какой доклад готовите вы?

Доцент Петренко преподавал в Медицинском институте и почти всех студентов знал по именам, но для Коли такое обращение было неожиданным: он даже не мог предполагать, что парторг, с которым он беседовал всего один раз, помнит его.

Смущаясь, Карпов рассказал, что работает очень напряженно, что у него просто нехватает времени. Он оправдывался тем, что принимает участие в настоящих научных изысканиях, но чувствовал себя при этом очень неловко, так как ответить парторгу в сущности было нечего.

Петренко слушал его со все возрастающей тревогой. Он прекрасно понял состояние Карпова, понял и то, что Карпов полностью находится под влиянием доцента Великопольского, что Великопольский постепенно сталкивает его на неправильный путь. Но что это за странные отношения между заведующим отделом и студентом-второкурсником? Почему Николай Карпов, обмолвившись, сказал «наши исследования»? Великопольский вскружил ему голову, подчеркивая серьезность работы. Зачем это нужно?

Петренко не имел никаких оснований без обиняков заявить Николаю Карпову, чтобы тот немедленно прекратил работу в лаборатории Великопольского. Он мог действовать только методом убеждения. Петренко убеждал Колю, подчеркивая значение систематичности в приобретении знаний, говорил о Степане Рогове, зная, что этот пример для Карпова наиболее близок. Он видел, что Николай Карпов подсознательно воспринимает то, о чем он не мог сказать прямо.

И когда через неделю Петренко поинтересовался у доцента Великопольского, куда исчез его жизнерадостный лаборант, Великопольский ответил, что Карпов попросил разрешения не приходить в лабораторию до конца года.

Петренко удовлетворенно улыбнулся. Он понял, что вмешался во-время. И он еще раз подумал о том, что следует хорошо поразмыслить о странном способе воспитания Великопольским будущих научных кадров.

Глава XVII Записка

Лекции в институте, работа в лаборатории, научный кружок, веселые студенческие вечера — сутки заполнены до предела. Некогда предаваться воспоминаниям, грустить, — стремительный темп жизни сам несет вперед. И только поздно ночью, ложась спать, Степан Рогов и Коля Карпов серьезно беседуют о жизни, о работе. Ушла в прошлое эпоха «Россинанта» — на месте старого, облезшего дивана стоит удобная тахта. И друзья уже н& те: оба выросли, возмужали. Степан стал веселее и общительнее, Николай погрустнел.

Перемена в характере друга тревожила Степана. Степан уже несколько раз пытался узнать, что же тяготит Колю, но Карпов, против обыкновения, отмалчивался. Наконец он заговорил сам:

— Степа, скажи… ты влюблен в Таню?

— Я? — Степан недоуменно заморгал глазами. Вопрос показался ему столь нелепым, что он даже рассмеялся. — Ну, конечно, нет!.. Таня очень хорошая девушка, но кроме Кати, я ни о ком не думаю.

Николай вздохнул:

— А я люблю ее, люблю!

Он сел на кровать, поджав ноги, и заговорил быстро, возбужденно:

— Ты понимаешь, Степа, я вижу, что она тебя любит…

— Меня?

— Да! Она всегда с тобой… Еще с того вечера на катке. Ей приятно быть рядом с тобой, я это вижу… И если бы я не знал, что ты любишь Катю, я никогда бы не заговорил об этом. Я и так молчал больше года. — Николай умолк, огорченно вздохнув.

Для Степана это признание было полной неожиданностью. Как и все в группе, он был твердо уверен, что Коля Карпов дружит с Леной Борзик.

— Ну, а как же Лена? — недоверчиво спросил Степан. — Ты что-то непостоянен!

Николай соскочил с кровати и подсел к другу на тахту.

— Ой, и не говори, Степа! Измучился вконец. Ты понимаешь — в тот вечер, когда я увидел, что Таня интересуется тобой, я не захотел вам мешать. Подошел к Лене, — шучу, смеюсь, а у самого на сердце так тяжело, так горько… Лена попросила проводить ее домой, — живет далеко, на Новоселовке. Проводил. Да еще и стихи о любви читал, дурак! А она мне: «Милый!..» Это, значит, я-то милый! Хотел было удрать, — неловко как-то. Говорит, что давно любит меня…

Коля опять тяжело вздохнул:

— Запутался я совсем: приходится провожать Лену домой. Сколько раз собирался сказать прямо: «Лена, да ведь не люблю я тебя!» — а не могу. Как посмотрит на меня вот такими грустными синими глазищами… — Колька показал руками нечто огромное, — как посмотрит! Язык не поворачивается… А сегодня говорит: «Ну, поцелуй же меня хоть раз!» А я — сбежал… Скажи, правильно, что сбежал?

Степан, крепясь, чтобы не расхохотаться, ответил с надлежащей серьезностью:

— Правильно, что сбежал. Но еще честнее было бы, если б ты сразу признался девушке, что не любишь ее. А то-что же получается?

Николай удрученно поник головой.

«Ах, Колька, Колька! — думал Степан. — Он все еще ребенок. Из боязни кого-то обидетй готов мучиться сам. И подумать только: год влюблен в Таню, а никому ни слова! А Таня?»

И вдруг многое из того, что ранее казалось непонятным, обрело смысл. Так вот почему Таня всегда спрашивает: «А где Коля?» Так вот почему она украдкой посматривает на Колю с Леной, и взгляд ее делается сосредоточенным и грустным. До сих пор Степану казалось, что Таня просто жалеет Колю: ведь Лена ему совсем не пара, — ленивая, сентиментальная девушка. А выходит…

Еще не имея твердой уверенности в своей правоте, Степан положил руку на плечо друга:

— И еще я должен тебе сказать, что ты — слепец! Не видишь, что Таня интересуется не мной, а тобой… Успокоился? Ну, спи, неудачный жених!

Но Коле было не до сна.

— Откуда ты знаешь, Степан? Она тебе говорила?

— Конечно же, говорила! Я, мол, влюблена в этого рыжего медведя, который даже не хочет разговаривать со мной.

— Ну, это уж ты врешь… — Колька разочарованно отвернулся.

— А вот и не вру! Спроси у нее сам.

Коля умолк, лег на кровать, но не выдержал, вскочил снова, подсел к столу, стал что-то писать, зачеркивать, вновь писать. Наконец скомкал лист бумаги и сказал в сердцах:

— Не выходит. Пушкина из меня, видно, не получится… А Тане завтра же скажу прямо. Так, Степа?

— Так! Садись, Коля, поговорим.

Они долго беседовали в ту ночь о Лене, о Тане, обо всей группе. А потом вспомнили о подземном городе и последней просьбе Екатерины Васильевны Сазоновой.

Прошло уже несколько лет, а дочь погибшей женщины все не удавалось найти. Адресные бюро крупнейших городов страны неизменно отвечали: такая-то в данном городе не проживает. Не дали ничего и розыски многочисленных друзей Николая Карпова и Степана Рогова. Степан с тревогой думал: «Неужели придется отказаться от своего слова?».

И вдруг его осенила мысль: а что если бы обратиться в Министерство связи, самое что ни есть главное почтовое управление? Ведь кто знает города лучше, чем почтальоны?

Коля нашел эту идею блестящей. Но Степан вновь усомнился:

— Ну, а если там спросят, что это за «Большой город», о котором идет речь. Разве кроме нашего нет больших городов? А если спросят: «А почему вы считаете, что „пр. Ст.“ обязательно обозначает проспект имени Сталина? А может быть, проспект Стахановцев?»