Кристофер Фаулер - Бесноватые

• Название: Бесноватые
• Автор: Кристофер Фаулер
• Издательство: АСТ, Компания Адаптек
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-049089-9, 978-5-93827-115-9

Как замечает автор, «странные вещи происходят не только, когда ты спишь. Они случаются при дневном свете, на заполоненных толпами улицах большого города, и люди, сначала казавшиеся вполне невинными, ведут себя словно одержимые дьяволом». Все герои рассказов Фаулера, от домохозяек до студентов и банковских клерков, попадают в доневозможности странные ситуации, которые не доставляют ничего, кроме немыслимого беспокойства, разрушают их размеренное существование и приводят к непредсказуемым последствиям.

---

Эдвард опустил фонарик и вступил на треугольные узорчатые ступени. Было совершенно ясно, что Джилл держали в деревянной комнате против ее воли, но как она могла обнаружить лестницу, ведущую в помещение, находившееся под ее тюрьмой? Возможно, о ее существовании было известно всем, но никому не пришло в голову, что Джилл сможет до нее добраться. Температура воздуха начала резко падать… может быть, дело было именно в этом — она думала, что микробы не смогут выжить в таком холодном окружении?

Он спустился вниз. Фонарик высветил неверный полумесяц света — камни пола были по щиколотку залиты ледяной водой. Впереди был виден ряд каменных арок, которые вели через склеп в виде туннеля. Он побрел по воде вперед и обнаружил себя под заключенным в ребра стен основным помещением церкви. Всплеск воды прозвучал в безмолвном склепе, как удар.

Он стоял, не двигаясь, с коченеющими ногами, изо рта его вырывался пар, — и ждал, когда успокоится рябь на воде. Что-то было не так. Джиллиан могла выжить из ума, но она, наверняка, не отважилась бы спуститься сюда одна. Она знала, что крысы хорошо плавают. Это было невозможно. Что-то было не так.

Над его головой в церкви зазвонил колокол — надтреснуто и плоско. Поведение прихожан немедленно изменилось: не боясь синяков, они попадали на колени, вперившись взглядами в драную алую перегородку за алтарем, которая закрывала места для хора. Деймон и Мэтью снова появились — уже в ярко-белых стихарях — и принялись отодвигать экран, закрывающий клирос; паства зашептала в предвкушении. Помост, который обнаружился за пологом, был выстелен сияющей золотой парчой, обнаруженной в рулонах в магазине, торгующем сари на Брик-Лейн. На помосте стояла помещенная в раку фигура — как издевательство над католическими статуями — обнаженная плоть ее матово блестела от талька, которым она была покрыта до такой степени, что напоминала старый алебастр. Ноги ее были оплетены пластиковым вьюнком.

Колеса деревянного помоста скрипнули, когда Деймон и Мэтью подтолкнули шаткий настил к алтарю. Голоса в толпе льстиво зашелестели. Фигура на помосте изгибалась в истерическом экстазе, она стояла возле раскрашенного дерева — колени вместе, ладони вывернуты, в правой руке — одинокий стебель розы, на макушке выбритой головы — корона из увядших роз, глаза закатились, взгляд устремлен к невидимым Небесам. Джиллиан больше не слышала звуков отчаянной экзальтации, издаваемых ее поклонниками, она существовала в каком-то высшем месте — сосуд благочестия ее братьев, плывущий высоко над грязной испоганенной землей — в обители такой красоты и чистоты, где ничто грязное или тлетворное больше не могло коснуться ее.

Эдвард посмотрел вверх. Где-то над ним по-прежнему звонил колокол — на одной и той же тупой ноте, которая повторялась снова и снова. Он наклонил голову к столбам, поддерживающим свод, и прислушался. Сначала деревья, потом церковный колокол, и теперь этот, как будто забытый, ход природы заявлял о себе. И он услышал его снова — звук, который научился узнавать и бояться, становившийся все отчетливей и возраставший вокруг него. Подняв фонарик, он увидел, как они карабкаются по тонкой зеленой нейлоновой сетке, протянутой под потолком подвала — тысячи, намного больше, чем он когда-либо видел вместе в одном месте, — черные крысы, довольно маленькие, их тела передвигались горизонтально, почти комически, когда они оценивали и взвешивали расстояния.

Их позвали на ужин.

Они собирались в крыше главного зала, прямо под звонящим колоколом, до тех пор, пока не стали громоздиться одна на другую, некоторые оскальзывались и раскачивались на одной розовой лапке, а затем они падали, умело целясь так, чтобы приземлиться на него, а не в воду, их коготки, острые как иглы, впивались в плоть у него на плечах, чтобы не упасть, удержаться любой ценой. Эдвард инстинктивно пригнулся, чем предоставил крысам дополнительную площадь для падения, и теперь они отделялись от ячеек сети и падали в еще больших количествах, еще и еще, пока он просто не ушел под грязную воду под весом их лоснящихся тел. Это послужило им сигналом к атаке, свидетельством того, что добычу можно победить, и они принялись вгрызаться в него, проталкиваясь головами, чтобы всадить тонкие желтые зубы в его мягкую кожу. Он почувствовал, что кровь течет у него в сотне разных мест сразу, почувствовал копошащуюся массу крысиных тел — сначала теплую, потом горячую, потом обжигающую — на спине, пока они не проложили дорожку через волосы к его лицу — нацелившись на самую деликатную цель — глаза.

Он решил не кричать, не открывать рта и не признавать победы над собой их ядовитых мохнатых тел. Тогда он сделал единственное, что оставалось, — опустил голову глубоко под воду, запуская ее потоки в горло и в легкие, стремясь победить их единственным способом, который ему оставался, — не даться им живым.

«Джилл, я люблю тебя, — такой была его последняя молитва, — я всегда любил только тебя, и где бы ты ни была, я надеюсь, что ты счастлива». Смерть выгравировала эту мысль в его костях и сохранила ее навсегда.

В маленькой церкви в Ист-Энде на паству снизошли покой и удовлетворение, и Мэтью улыбнулся Деймону, снова закрывая живую картину, уверенный в спокойствии своей столь почитаемой сестры. На данный момент враг был усмирен, обязательства выполнены, прихожане умиротворены.

Наука была посрамлена надолго. Настало время суровых древних богов, и они снова улыбались людям.

Американская официантка

Женщина за четвертым столиком смеялась как курица, которую засосало в винт самолета. Она сидела там уже целую вечность, ковыряясь со своим тунцовым сэндвичем, который уже давно посерел. Было ясно, что ей просто нечего делать, и она просто сидела и занимала собой целый отсек, коротая время между мойкой машины и маникюршей, где обычно щебетала с подружками, болтая о том, что одна женщина сказала другой женщине и как муж этой женщины водит за нос их обеих. Молли никогда не переставало удивлять, к каким мелочам сводится разговор к концу дня, когда рыжий свет за ресторанными шторами делается тусклым и болезненным.

Она ухитрилась удержать свою смену в ресторане с четырех до двенадцати — так она могла работать с Сел, у которой стаж был больше, но Сел не могла оставаться после полуночи, потому что у нее была маленькая дочка с искривлением позвоночника, и уложить ее спать не мог никто посторонний. Сэл живет в общежитии для студентов-экономистов, недалеко от перекрестка 17N. Там все забито сынками богатых родителей, которые только и делают, что устраивают вечеринки и думают, как бы потрахаться, но для ребенка, которому уютнее, когда вокруг шумно, это даже хорошо. Сэл — поклонница классики: она обесцвечивает волосы и ходит, воткнув в прическу булавки и карандаши, на случай если какому-нибудь парню вдруг захочется запустить в ее шевелюру пальцы. Молли она нравится: у них нет никакой особой дружбы или вражды, но и обид тоже, они просто помогают друг другу в те два часа, когда у них совпадают смены.

Молли нравится эта работа, и она делает ее хорошо. Ее мать была официанткой в тех хромированных придорожных закусочных, популярных в пятидесятые годы, их сейчас уже почти не осталось, разве что в Миссури и во Флориде, где их сохранили как нечто забавное, а ей они нравились. Ребенком Молли проводила в столовых и семейных ресторанчиках все время, ожидая, пока мать освободится. Ей никогда не было скучно. Она читала книжки, которые забывали обедающие, или наблюдала за тем, как повар совершает свой орбитальный эллиптический проход от стола к духовке. Мать ее выкрикивала слова из старого столовского жаргона: «Адам-и-Ева на плоту», «картошка на обочине», «галька пляшет шимми», «сожги англичашку», «борзые на острове»[41] — никто уже больше так не говорит.

Теперь матери нет, а Молли работает официанткой уже так давно, что может определить тип клиента за те несколько секунд, что он проходит через дверь. Поэтому она знает, что с парнем, сидящим за столиком номер семь, будут проблемы. Ну да, никаких явных опознавательных знаков на нем нет, он не выглядит ни злым, ни пьяным, ни тем и другим вместе, но есть в нем что-то такое, отчего ей не хочется к нему приближаться. Для начала — он похож на человека, у которого слишком много денег, чтобы есть в таком заведении, как у них, и забудьте эту чушь о том, что семейные ресторанчики — великие социальные уравнители: в таких местах не едят, если только не считают пенни тщательнее, чем углеводы. На нем блейзер, галстук и хлопковые брюки из саржи, ботинки на высокой подошве, и что-то тина пижонских серебряных часов выглядывает у него из-под рукава, и все это вместе создает какую-то напряженность. Но ничего не поделаешь — он сидит в ее части зала, и выбора у нее нет.

Молли работала везде — в «Припаркуйся и Поешь», в «Чилиз», в «Хутерз», в «Виллидж-Инн», в «Денниз», в «Красном Омаре», «У Тони Рома», в «Чи-Чи», «У Хулиганов», в «Яблоневых Пчёлах», в «Красной Луковице», в «Одинокой Звезде», в «IHOPs», в «Слава Богу, Что Сегодня Пятница». Предпочитала она всё же маленькие семейные заведения — подальше от больших дорог. Постойные посетители там состоят из пар, которые приходят из года в год, это местные труженики и одинокие вдовцы, которые не любят сами себе готовить. Плюс, ходят в них еще проезжающие мимо люди, которые просто ищут место, где можно поесть и где явление яичницы не помешает им почитать газету.